откровения - Эльчин Гасанов

И вот тогда самый раз выйти на арену как националист.

Выбрать классового врага в лице чужого государства, и повести толпу за собой, как Данко вырвав сердце, осветил народу путь.

Но когда тихо и мирно, все подымут на смех любое проявление политической новизны. Пусть даже это новинка полезна для нации. Все надо делать своевременно. Ложка хороша к обеду. Если даже национализм сейчас здесь нужен, то время это еще не поспело, и выдвинуть вперед этот вопрос еще рано.

И к тому же, эта идея только родилась, ее впоследствии можно внушить более молодым, когда они вырастут. Может тогда в Баку будет ужасно неспокойно, и будет реальнее для выхода на сцену.

Бездушной толпе это не объяснишь. Толпе вообще ничего не надо объяснять. Им нужна ярость, страсть, истерия. Люди ждут команду, призыв. Народу нужно чувство, а не разъяснение мировой политики или своей партийной платформы, как это делают почти все политики

Азербайджана.

Хуже всего быть мишенью в тире с плохими стрелками.

Значит, опять я ошибся, прогадал со временем. Опоздал, или еще слишком рано?

Но ничего, слава Аллаху, пока в Баку спокойно. В любом случае, эта идея у меня в кармане. Она моя! И если время подойдет лет через

10, а может и 15, то я смогу привить идею молодым политикам, хотя бы даже сыну своему.

Я не боюсь писать об этом открыто, ибо знаю, что украсть идею невозможно. Ее можно понять, это максимум, но ее еще надо претворить в жизнь. Знать мало, надо еще уметь!

Поднимая национальный вопрос, следует учитывать, что он требует полной отдачи до полной гибели безо всяких дверей с надписью

''Запасной выход''. Этот вопрос требует гарантий, что если загремит он, загремишь и ты.

Мне нужны единомышленники. Где они? Каждый человек по жизни выбирает путь, и достойных так немного. А я пойду путем Хайяма: пусть буду я один, чем с кем-то, как нибудь.

Пока тут тихо и спокойно. Я окружен счастливою семьей. У меня скромный уют, свой стол, свой уголок, где мирный ангел обитает.

Я подумал, так пусть же будет хорошо всем, пусть все улыбаются, смеются, работают, тихо -спокойно живут, нежели в обществе будет страх, и я вновь прыгну в неизвестность. Надоело мне, клянусь тебе – читатель.

Хочу спокойствия и мира. Хотя:не знаю даже толком, что хочу от жизни я. И все – таки, однако:Идея не плоха! Не хотел я совершать

''политическое самоубийство''.

Нельзя быть счастливым, минуя национальный вопрос! С этим надо что-то делать! Надо разобраться с расой и кровью!

Волновались в отваге мои мысли, и в воображении моем корабль плыл. Бригантина. Паруса надулись, армада двинулась вперед. Плыву.

Куда ж мне плыть?

:

Долго бродил я по городу. Размышлял, громко вслух разговаривал сам с собой. Прохожие замечали это, и мне порой бывало стыдно. Я отворачивался, скрывал лицо, дабы остаться незамеченным для них.

Неожиданно, совершенно случайно я встретил на улице старого – старого товарища, с которым мы обкуривались, курили анашу, лет, по меньшей мере, 17 тому назад. Как сейчас помню, мы сидели в беседке, украдкой он забивал, ''колбасил'' коноплей папиросу, потом, передавая друг другу готовый патрон, жадно затягивались: Все это пронеслось перед глазами.

Он был такой же, не изменился. Кажется, и сейчас этим занимался.

Но я то был другой!

Для меня анаша покрылась ржавчиной старины. Посмотрев на меня, он воскликнул:

– Неужто ты? Как ты изменился, Эльчин! Э! Какие у меня могут быть дела? Все так же, там же. Я слышал, ты работал в органах:А, уже уволился.:Ясно:.Слышь, а у тя немного денег не будет? Под зарез нужно! Дочка у меня болеет, лекарство нужно купить. А? Да сколько сможешь. Вот спасибо, я верну. Да нет, верну, ты что. Ты мне свои координаты не оставишь? А, ну как хочешь.

Мы распрощавшись, разошлись.

Через неделю – другую я пошел на эстакаду. Она находиться на 20 участке (пос. Баилово).

Там я стал свидетелем одной сцены, которая потрясла меня. В тот день был страшный ветер. На море норд, штормило дико. Холод жуткий, неприятный. Хорошо, что я пропустил перед этим граммов 150 водки.

Тело грелось изнутри. Без этого я вообще продрог бы.

Я вышел на середину размокшей от волн эстакады. Кругом ни души.

Атмосфера была демоническая. Ветер, гроза, волны поднимались на 30 метров высотой, и несколько секунд не падали. Море гневно бурлило, вздувалось и ревело. Погода свирепствовала. Как будто небеса рвались в бой.

Ветер сотрясал железные канаты эстакады, ее прутья и арматуру.

Звук и грохот стоял невыносимый. Я укутался потеплее в пальто.

И вдруг я заметил одного старика. Ему было лет 70, не меньше. Он был очень высокий, даже длинный. Рост выше двух метров. Лицо было русское. И оно было ужасным. Клыки виднелись изо рта. Русые волосы, светлый, плечистый.

Это чисто визуально. Не азербайджанец – это точно. Меня он, кажется, тоже заметил (не мог не заметить с таким ростом), но не придал значения.

Он стоял в длинном плаще с капюшоном на голове. Укрываясь от ветра, я наблюдал за ним. Он был как божья гроза, поднял руки кверху, как дирижер оркестра, и стал кричать в небо:

– Давай, буря, давай милая!!! Греми гром посильнее! Где мой приговор?! Давай, давай! Сильнее!

После его слов (как по заказу) грянул сильный гром. Я даже испугался. Вздрогнул, как под топором. Ни дьявол ли это? А он продолжал, как актер на сцене.

– Греми сука! Буянь гроза! Буря – давай шуми! Я хочу тебя услышать! Шторми! Переверни все корабли к ебаной матери!

И опять после его слов грянул гром, сверкнула молния. Небо осветилось ярким пламенем. Волны поднялись еще выше. Пена разъяренной воды омывала эстакаду.

– Еще! Сильнее! Бушуй!!!

Мне стало страшно. Я оглянулся по сторонам. Сцена удручающая.

Кроме нас двоих, на эстакаде никого. Гром, ветер, шторм, брызги волн, дождь, холод, короче говоря, мерзость. Злые волны кидались на эстакаду.

Даже чайки не летали. Я вспомнил картину ''девятый вал''. Ноги стали подкачиваться, я стал направляться в сторону города. Последний раз он крикнул:

– Спасибо, что я еще слышим здесь, на Земле!

Сойдя с эстакады на мокрую от дождя глину, повернулся в сторону старика, но его уже там не было. Странно это, нырнул в воду что ли?

Загадкой для меня осталось. ::.

Эти мысли не для сухих умов, читатель. Где нет нутра, там не поможешь потом. Цена таким усильям баксов пять, не больше.

Через некоторое время я обернулся и увидел громадную толпу, идущую за мной. Тогда первый, которого я видел, войдя в город, сказал мне -

''Куда вы идете? Разве вы не знаете, что вы уже давно умерли''.

В.Гюго.

Эта книга вдоль и поперек состоит из двух составных понятий: власть и вербовка.

Они взаимосвязаны между собой тонкой нитью. Власть вербует подчиненных, подчиненные вербуют власть. Так было всегда, и будет так отныне вечно.

Очень давно я был свидетелем двух сцен.

Мастер чинил велосипед перед своим гаражом. Я внимательно смотрел. Крутилось колесо велосипеда, а я наблюдал за движением шаров внутри колеса. Колесо медленно поднималось наверх, увлекая за собою наверх маленькие шары. Потом колесо крутилось вниз. Шары, соответственно тоже падали вниз. Некоторым шарам удавалось оставаться наверху. Но и они после очередного оборота колеса с треском сыпались вниз. Верхом становилось то, что было низом. И так далее. Шары прыгали вверх – прыгали вниз. Никакой шар наверху или внизу долго не оставался. Это и есть теория переворота.

Это все о власти.

Теперь вторая сцена. На даче в старой комнате я заметил, как муха попала в глубокую паутину, истерично билась, хотела выпутаться, но не могла. К ней медленно и грозно двигался большой паук, хозяин паутины. Он ее замотал, обложил со всех сторон, а потом сожрал со смаком. Это о вербовке.

Все это бесценная правда, без помпезной риторики.

Я часто спрашивал самих чиновников: ''что чувствует, что ощущает чиновник с точки зрения психологии, когда он у власти, на должности

'', они все отвечали одинаково; Эльчин, поверь, что чиновники никогда не живут в свое удовольствие, они не отдыхают.

Да, они зарабатывают огромные деньги, они имеют большое влияние, связи. Это есть, да. Но это не отдых. На самом деле отдыхают, и даже кайфуют их семьи, т.е., их жены, дети, родственники.

А сами они боятся всего, даже своей тени. Чиновник вздрагивает почти при любом телефонном звонке, особенно, когда он уязвим. А уязвимы почти все.

Но в тоже время в Азербайджане чиновник-это царь и бог, он всегда прав. Перед ним даже пилигрим, епископ или 5-ти летний ребенок будут в полном дерьме, так как он ЧИНОВНИК.

Народ (и не только черная толпа) всегда будет слушать какого-то министра, нежели академика, несмотря на то, что министр свой министерский портфель купил за доллары, а у академика светлая голова, он может просветить, чему-то научить. Но это не важно, ибо этот академик сегодня беден'' – из их слов.