Стёртые буквы - Елена Первушина

— Как так?

— Ну представь себе, что все так и было — Граннор действительно оказалась слаба в коленках. И что, Керви теперь не жить? Кервальс может назначить наследником кого угодно, но вся дружная Компания, которая ввалилась в этот замок, через три дня раструбит по всей Кларетте, а значит, и по всему Мешку об обстоятельствах зачатия Керви, и парню вовек не отмыться. Понимаешь, крыть его позором за то, что случилось до его рождения, — это как-то слишком. Ты не находишь?

— Не знаю. Ты бы выдала дочь за человека, отцом которого был лесной или болотный дух?

Ксанта хмыкнула:

— Если ты хорошенько вспомнишь легенды, такое случалось, и не всегда эти браки приносили только зло.

— Сейчас не те времена. Ксанта сердито тряхнула головой:

— Да времена точно не те, и вообще мы говорим не о том. Кем бы там ни был отец Керви, парень заслуживает того, чтобы смотрели на него самого, а не на косую полосу на щите.

— Прости, я не понимаю.

Ксанта вздохнула:

— Похоже, без легенд мы сегодня и вправду не обойдемся. Но ты не переживай, я коротенько. Так вот, послушай, что рассказывают у нас, на юге. Как будто в стародавние времена был у одного князя сын, и когда прошло ему время получить щит и герб, отец так же позвал в дом всех жрецов Пантеона. Юноша скакал перед ними на коне, пронзал чучело копьем, показывал приемы с мечом, танцевал, играл на лютне, — словом, демонстрировал всевозможные умения и достоинства. Вечером за ужином князь спросил жрецов: «Ну, что вы думаете о моем сыне?» И те наперебой и по справедливости принялись восхвалять молодого княжича. Молчал лишь старый жрец из Храма Первенцев. «А ты почему молчишь? — гневно спросил его князь. — Или ты видишь в моем наследнике какой-то порок, но не хочешь говорить нам об этом»? «Ну что вы, светлейший, — ответил старик. — Только пусть мальчик что-нибудь скажет, чтобы я его наконец увидел».

— Он был слепец?

— Он был мудрец. Слава, дурная или хорошая, часто обманчива. Искусство учителей может придать блеск самому заурядному юнцу. Важно то, что человек говорит сам. Не обязательно словами, возможно, поступками. И я просто хочу, чтобы Керви, как и любого из нас, судили по его собственным деяниям, а не по тому, что наплетут о нем ближайшие родственники, будь они даже сто раз правы.

— Но Керви уже показал свой буйный нрав…

— Что в семнадцать лет вполне естественно. Да и какой такой буйный нрав? Сначала он влюбился, не спросясь родителей, а потом его избили. А потом у Него целый год без передышки болела голова. Ничего не скажешь, впечатляющий список преступлений.

— А ты не допускаешь, что господин Кервальс все-таки лучше знает своего сына, чем ты? Ты его увидела сегодня в первый раз, да и то в темноте, — не без ехидства возразила Дарисса.

— Допускаю. Я вообще неопытна и чрезмерно доверчива. Но пойдем с гобой завтра, порасспрашиваем слуг. Не пришлых, вроде Тамо, которым была бы крыша над головой да деньги за пазухой. Старую прислугу, которая здесь уже не первый год. Ну, кормилица, понятно, горой за своего выкормыша, будь он хоть самое что ни на есть кровожадное чудовище. Но и все остальные недовольны. А главное — мальчишка, который на побегушках у Керви. Его в ухо, а он встает на защиту. Почему бы это?

— He знаю, — вздохнула Дарисса. — И кстати, почему ты мне все это рассказываешь? Сама говоришь: лишние уши — лишний рот.

Ксанта улыбнулась:

— Лишние уши — это еще и лишние руки. А лишние руки на самом деле никогда не бывают лишними. Ну что, ты за нас?

— Я поступлю так, как мне подскажет моя богиня, — твердо ответила Дарисса.

— Тогда давай наконец спать, чтобы и богиня получила возможность высказаться.

Засыпая, они действительно молились своим богиням. Одна беззвучно шептала: «Дарисса, не оставь меня, говори со мной, укажи мне путь»! Другая: «Гесихия, пожалуйста, не вмешивайся. Я что-нибудь придумаю сама, ладно?» Одна из молитв была услышана. Другая — нет.

7

Рассказывают, что однажды Айд Судья приговорил преступника к смерти и сам казнил его. Возвращается он домой, а тут жена его Дейя выбежала на крыльцо и крикнула: «Не войдешь ты в дом с окровавленными руками! Иди умойся!» И бросила ему полотенце. Повисло полотенце в воздухе, а Айд побрел мыть руки к источнику. Но пока он смывал кровь, снова пришли за ним люди и снова позвали суд судить. Так он до сих пор и не может отмыть руки и вернуться домой, а Полотенце Дейи до сих пор висит в небесах в виде цепочки звезд — то узкой и тусклой, то широкой и сверкающей, ждет, пока прекратятся на земле преступления.

Возможно, именно за излишнее чистоплюйство Дейю в свое время исключили из сонма великих богов, у нее нет ни храма, ни жрецов, ни преданий, кроме легенды о Полотенце. Место Дейи в Четверке богов заняла вещая и отрешенная от всего земного Дарисса. Однако о Полотенце помнят, и увидеть его развернувшимся во всю ширь и во всей его ослепительной красе является самым добрым предзнаменованием, какое только можно вообразить. Как оказалось, вчера вечером жрецы четырех богов вместе с хозяином замка решили, что обряд провозглашения наследника лучше всего проводить завтра на рассвете, когда Полотенце будет как раз в зените над замком. А значит, гостям и хозяевам надо скоротать день с приятностью.

Один мудрый человек написал, что сеньор в своем замке мог испытать пятнадцать удовольствий. А именно: охотиться, ловить рыбу, фехтовать, биться на копьях, играть в шашки, есть и пить, слушать пение жонглеров, смотреть на бой медведей, принимать гостей, беседовать с дамами, устраивать торжественные собрания вассалов, гулять по лугам, греться, ставить себе банки и пускать кровь, и смотреть, как падает снег.

Список солидный, однако если принять во внимание глухую осень и дождь, становится ясно, что проблема развлечений для сотни гостей в замке стояла довольно остро.

Однако так или иначе, а день должен был начаться с молитвы. Хозяйка дома с утра прислала служанку, чтобы та помогала гостьям одеться. Однако, к удивлению девушки, гостьи уже сами оделись, помогая друг другу.

Служанка повела Дариссу в молельню, посвященную Четырем богам и их многочисленным подобиям, а Ксанта, до Храма которой пока не добралась комиссия магистрата по реформе религии, спустилась на кухню и помолилась по-своему — принесла в дар очагу горбушку хлеба, испеченного ею собственноручно еще в Кларетте.

После этого она тихонько села в углу, стараясь не попадаться никому на глаза. На кухне по-прежнему царил изрядный беспорядок — похоже, гости здесь были в новинку, а хозяйка либо не умела заставить прислугу работать, либо не хотела этим заниматься. Так или иначе, Ксанта благополучно, никем не замеченная, дождалась Тамо.