Россия в шубе. Русский мех. История, национальная идентичность и культурный статус - Бэлла Шапиро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако сибирская «меховая лихорадка» продолжалась: сотни частных промысловых экспедиций отправлялись за Урал для добычи любого более-менее ценного меха. Государство пока не могло полностью контролировать пушной промысел и торговлю, поскольку бюрократический аппарат был слабо развит (государственный контроль в этой сфере будет установлен только к концу столетия)[235]. Большинство первопроходцев отчаянно нуждалось, стремясь наладить жизнь после гражданской войны.
Но шло время, и Россия – по крайней мере, некоторая ее часть – богатела. К концу жизни в гардеробе царя Михаила Федоровича скопилось полсотни шуб, из которых золотных было не менее 22; не менее 36 золотных шуб было у его преемника царя Алексея Михайловича. По мере накопления ненужные спорки с царских шуб, шубные верхи и сами шубы («государево отставное платье», поношенное и испорченное) продавались на своеобразных аукционах «наддачей», участниками которых были люди ближайшего царского окружения и служащие Дворцового ведомства. Так у царедворцев появлялась еще одна возможность приобрести золотную шубу с царского плеча, не связанная с личными заслугами или памятными датами[236]. В 1648 году «с молотка» пошли меховые вещи покойного Михаила Федоровича: не только полноценная одежда, но и мелкие обрезки, «рукавные обочины», нашивки, остатки[237]. Конечно же, это делалось не от бедности казны и не только с целью выручить средства. Царский мех, даже в обрезках и поношенный, мог восприниматься как амулет, приносящий удачу.
Меховая одежда этого времени была весьма привлекательна. И. Е. Забелин отмечал, что почти вся одежда знатных женщин, и летняя, и зимняя, окаймлялась мехом, особенно же «бобровым пухом», а накладное бобровое ожерелье составляло самую видную часть женской одежды в торжественных случаях[238]. Есть упоминания о том, что женские шубы в конце XVII века все еще делались из бобрового меха[239], несмотря на то что его природных запасов уже не имелось в достаточном количестве[240].
Появились и новые виды одежды. Прежде всего, это азям – запашная одежда халатного покроя, заимствованная с Востока. Азям был очень популярен во всех слоях общества и в таком качестве дожил до XVIII века, переместившись в область исключительно народной одежды. Зимней мужской одеждой облегченного типа был бекеш (бекеша) – укороченный кафтан со сборками на спине и меховой отделкой по краю воротника. Вплоть до XIX века он сохранялся в простонародной среде. Наконец, широкое распространение получила «зимняя» телогрея – женская распашная длинная одежда на меху, неизвестная в XVI веке[241]. Более разнообразными стали и головные уборы: не случайно голландский посланник Кунраад фан Кленк, побывавший в России, свидетельствовал, что знатные русские дамы были «одеты изящнейшим образом», а «на головах у них имелись очень дорогие шапки» (1675)[242]. Заметим, что речь шла о провинциальной элите, а не о столичных боярынях. Кроме каптура, известного еще в XVI веке, получили хождение двуух и треух – ранние прототипы столь любимой в России «ушанки»[243]. Вероятно, ближе к концу XVII века русские позаимствовали у кочевых народов малахай – коническую меховую шапку, родственную треуху[244].
В 1632 году Россия начала военные действия против Речи Посполитой (Смоленская, или русско-польская война, 1632–1634), стремясь вернуть земли, потерянные в Смуту. Война оказалась крайне неудачной, потребовав больших расходов, спровоцировавших экономический кризис. Было принято решение увеличить добычу пушнины и продолжить экстенсивное движение на восток. Начался новый виток «меховой лихорадки».
Чтобы поставить промысел под государственный контроль, в 1637 году был образован Сибирский приказ. Он выделился в отдельное ведомство из Приказа Казанского дворца, ведавшего восточными окраинами страны. Новый Приказ получил огромные полномочия. Он контролировал всю жизнь огромной Сибири, безгранично ведая административными, судебными, военными, финансовыми, торговыми вопросами, отвечал за отношения с соседними странами и землями, прежде всего с Китаем (империей Цин). Одна из главнейших функций Сибирского приказа заключалась в составлении ясачных окладных книг и сборе с местных народов мехового ясака[245]. Показательно, что дела Сибирского приказа обычно рассматривались вместе с делами приказа Большого Дворца, который ведал так называемыми «царскими дворами» (Кормовым, Хлебным и другими), а также принадлежащими казне городами и селениями[246]. Сибирские дела, получив особенное государственное значение, воспринимались как личный интерес самого царя.
С основанием Сибирского приказа и последовавшим затем учреждением Якутского воеводства (1638) открылась целая серия новых восточных экспедиций. В 1639 году русский военный отряд вышел к Охотскому морю, в 1643 году первопроходец В. Колесников достиг Байкала, а М. Стадухин – Колымы. В 1643 году В. Поярков ступил на землю Приамурья, где нашел условия жизни близкие к привычным: мягкий климат и плодородные земли. В 1644 году военный отряд казаков совершил успешный поход против бурят с берегов Ангары[247].
На дальнейшее развитие Сибири нужны были средства, а значит – экономические реформы. Влиятельные царедворцы последних лет царствования Михаила Федоровича не были готовы к значительным преобразованиям, мало думая о будущем.
Ситуация изменилась в 1645 году, когда на престол взошел молодой царь Алексей Михайлович, энергичный и амбициозный. Главой правительства стал его влиятельный воспитатель – боярин Б. И. Морозов. Теперь московская «меховая» политика еще более энергично устремлена на восток[248]. В Сибирь отправлялись все новые и новые экспедиции, строились остроги и поселки, формировались уезды.
В 1647 году был основан Охотск (Косой острожек), а в 1648 году состоялась чукотская экспедиция С. Дежнева, открывшая для русских новые обширные пространства. Особую ценность представляли земли по реке Амур, наиболее благоприятные для проживания[249]. В 1648 году сюда отправились военные походы Е. Хабарова (осложнившие отношения с империей Цин). На карте Сибири появлялись все новые уезды и новые поселения[250].
Наступило время расцвета русского пушного промысла. На всем ареале добычи запасы соболя доходили до 1,5 млн штук[251]. Своего предела добыча соболя достигла к середине столетия (высшая ежегодная добыча приходится на 1640-е годы (145,4 тысячи штук), при расчетах по максимуму их стоимости – на 1650-е годы (225 тысяч рублей). В 1647 году объемы добычи соболя оценивались в 234,4 тысячи рублей[252]. Доля пушнины в доходной части государственного бюджета 1640–1650-х годов достигала 20 %[253].
Вместе с развитием пушного промысла начала свое бурное развитие и сибирская пушная торговля. Наибольшее значение получили ярмарки Ирбитская (1643) и Якутская (известна с конца XVII века[254]); относительно важное торговое значение получили Нерчинск, Енисейск и Мангазея. Мангазейский (туруханский) рынок был самым крупным сибирским рынком до 1640-х годов: здесь ежегодно, за редким исключением, продавалось и покупалось свыше 20 тысяч соболиных шкурок. Вместе с угасанием Мангазеи на первое место выдвинулся Якутск (в 1643 году в продаже здесь было свыше 38 тысяч соболей и некоторое небольшое количество менее ценной пушнины на общую сумму в 42,6 тысячи рублей). Заметной точкой на карте пушной торговли стал административный центр Сибири Тобольск, где в 1640–1680-х годах меховые товары вместе с лосиными кожами составляли до 45 % общего торгового оборота на сумму до 15,5 тысячи рублей[255]. Важным событием стало основание в 1661 году на Ангаре Иркутска, который сразу же взял на себя роль еще одного крупного центра пушного промысла и торговли. С этого времени русское проникновение в Сибирь шло все убыстряющимися темпами. Такими же темпами формировалась единая русская промысловая культура[256].
Москва пыталась закрепиться на Амуре, но начавшаяся русско-китайская война (албазинский конфликт, 1685–1689) пока не позволила
