Вор весны (ЛП) - Макдональд Кетрин

— Да, — соглашается он, — но также и человеческой природой. Я должен был объяснить все раньше, показать тебе опасности…

— Объясни сейчас, — убеждаю я его. — Расскажи мне о дворах фейри. В чем разница между Благими и Неблагими? Зачем им ежегодное жертвоприношение?

Аид вздыхает, поднимаясь с пола. Он отодвигает стул от стола в углу комнаты и щелкает пальцами, вызывая графин вина и пару бокалов. Наливает себе щедрую порцию и протягивает мне пустой.

— Эм, нет, спасибо.

Он пожимает плечами, потягивая свое.

— Тебе нужно вино, чтобы рассказать эту историю?

— Я вообще считаю, что вино большинство ситуаций делает лучше. Ты нет?

— Эм…

— Твое дело, — он делает еще глоток. — Итак, есть два основных дрова Фейри: Благой и Неблагой Двор. Неблагой двор возглавляет король Валериан. Он состоит в основном из гоблинов и упырей, троллей, огров, некоторых пикси… традиционно вызывающий проблемы вида.

— А Благой двор?

Он вытягивает руки.

— Состоит из хорошеньких.

Мои щеки покалывает, и я ищу что-нибудь, что не прозвучит как согласие.

— Уверена, за этим кроется нечто большее.

— Конечно. Мы более могущественные, прямые потомки Титанов и Двенадцати Олимпийцев. Неблагой Двор — потомки монстров, которых они создали. Почти тысячелетие назад между ними произошла великая война. Благой Двор был счастлив уйти в тень человеческого общества, чтобы ему больше не поклонялись. Неблагой Двор хотел поохотиться. В конце концов было достигнуто соглашение. Первоначально он включал в себя большую охоту каждый Самайн, но столетием позже сменился одним подготовленным жертвоприношением.

— Так вот какую цену требует этот Король Валериан?

Аид пожимает плечами.

— Да, полагаю.

— Как думаешь, он предпочел бы еще одну войну?

— Валериан не был ответственен за первоначальное восстание, и он странно разумен, но сомневаюсь, что ему нравится быть под каблуком у Зеры. Скорее всего, он ищет любой предлог, чтобы разорвать перемирие.

Я делаю паузу, обдумывая это. Традиция, культура, опасность.

— Ты многим рисковал, забирая меня оттуда.

— Ну, я же дьявол, по крайней мере, так они говорят, — ухмыляется он, делая еще один глоток. — И разве это не моя работа — создавать проблемы?

— Почему ты это сделал?

Он снова наполняет свой бокал.

— Возможно, я люблю неприятности.

Возможно — отличное слово для лжецов.

— Не думаю, что причина в этом.

Его молчание оглушает, но когда он говорит, его голос тих.

— Какая еще у меня может быть причина?

Я думаю над словами Перевозчика о том, что большинство фейри — люди, в том, что имеет значение, если только они не прожили слишком долго. И я не думаю, что он прожил. Он, несомненно, старше меня, но не старый.

Я думаю, ты можешь желать моей компании, что делает твое избегание меня с тех пор, как я пришла, еще более сбивающим с толку. Сбивающим с толку и вызывающим сострадание.

Определенно сбивающим с толку.

— Не знаю, — признаюсь я. Но я это выясню. — На Самайне ты сказал, что, если я не пойду с тобой, моя подруга умрет. Ты убил бы ее?

Аид бледнее, словно стыдясь своих слов.

— Нет. Но подозревал, что это сделает кто-то другой, если вы обе не успокоитесь.

Внутренний узел с облегчением распускается, и я радуюсь, что часть тьмы вокруг него рассеялась.

Он поднимается со своего места.

— Если ты уверена, что с тобой все в порядке и у тебя больше нет вопросов, я тебя покидаю, — он отвешивает поклон.

— Конечно.

Он направляется к двери.

— Аид?

— Да?

— Спасибо, что не дал мне утонуть в Реке Стикс.

Он ухмыляется.

— Пожалуйста.

— И за то, что… не позволил им убить меня в качестве ритуальной жертвы.

— Наконец-то признаешь, что я спас тебя, а?

— Я…

— Все в порядке. Я понимаю нежелание испытывать благодарность за ситуацию, в которую ты с самого начала не должна была попасть. И это… ты расплачиваешься за это, — он опускает глаза вниз. — Я сожалею о поцелуе. Все не так, как… мне очень жаль.

— Все в порядке, — говорю я. — У тебя не было других вариантов.

— Ты невыносимо понимающая.

— Невыносимо? — хмурюсь я. — В каком смысле?

Он качает головой.

— Спокойной ночи, Персефона.

Мягкость моего имени на его губах ошеломляет меня, и я обретаю дар речи только после его ухода.

— Спокойной ночи, Аид.

Глава 8

Дни идут. Темнота все еще цепляется за стены, но на сердце почему-то становится легче. Я погружаюсь в непривычную рутину, рассеивая свою скуку бесконечными поделками, многочисленными неудачными попытками научить Пандору делать трюки и и ужинами, на приготовление которых уходит слишком много времени. Аид, похоже, не избегает меня так, как раньше, но все равно редко бывает рядом.

Иногда по вечерам я оставляю ему ужин на столе, уверенная, что он сможет разогреть его с помощью магии, и просыпаюсь с благодарственными записками, сложенными в разные формы.

Я вешаю их над своей кроватью рядом с хрупкими тюльпанами, розами и нарциссами.

Мы плавно скользим в декабрь. Папа, наверное, уже поставил елку и завернул первый подарок. Каждый год мы ходили в Зимнюю Страну Чудес в Гайд-парке. Он заказывал пиво, а я — ужасно дорогую немецкую колбасу. Мы вместе катались на карусели, сколько бы мне ни было лет.

Но не в этом году.

Будет ли он вообще ставить елку? Или он делал это только ради меня? Будет ли он украшать ее, задаваясь вопросом, почему его одолевает беспокойство? Что может прийти ему в голову, когда меня не окажется рядом на Рождество?

Я подумываю о том, чтобы попросить у Аида рождественские украшения, чтобы смягчить немного тьму этого места и внутри меня, но не делаю этого. Это кажется ребячливым, гдупым и бессмысленным. Несколько огоньков мне не помогут.

Но однажды утром, когда он спрашивает, все ли со мной в порядке, я говорю ему, что скучаю по небу.

Он улыбается, протягивает мне руку и ведет обратно в мою комнату. Я ощущаю мягкость его пальцев и шероховатость моих, истертых бесконечными поделками и чрезмерной уборкой.

Он высвобождает руки и взмахивает ими к потолку. Белая штукатурка осыпается, открывая пробивающийся сквозь облака рассвет. Солнце кажется мне почти настоящим.

— Лучше? — спрашивает он.

— Потрясающе.

— Почему бы тебе не сделать так везде?

— Может быть, мне нравится темнота.

— «Может быть» так же плохо, как и «возможно». Я знаю, что ты лжешь.

Он фыркает.

— Отлично. У меня есть репутация, которую нужно поддерживать. У Лорда Ночи не может быть солнечного света и радуги на потолке.

— Если бы я была королевой ада, у меня повсюду были бы цветы. Это бы удивляло людей. И я бы выглядела так же хорошо, как пирог, но была бы крутой на поле боя.

— Хотел бы я на это посмотреть.

— На что именно?

На это у него не было ответа.

— Я останусь со своими перьями и чешуей.

— По крайней мере, ты остановился на черепах.

— Ты еще не видела мою дверь?

Я смеюсь, и он тоже улыбается. На балу я решила, что он из тех, кто вечно ухмыляется, но здесь это совсем не так. Его губы кажутся странно печальными, когда окрашены улыбкой. У него лицо человека, не привыкшего слишком уж часто это делать.

— В любом случае, — оживленно говорит он, — мне нужно быть на патруле. Полагаю, увидимся позже.

— Во сколько ты вернешься?

Он остановился на полпути к двери. И я понимаю, как, должно быть, прозвучали мои слова.

— Я имею в виду, это не значит, что ты мне нравишься, просто здесь немного скучновато.

— А я не нравлюсь? — говорит он с плутовской ухмылкой.

— Нет. Ты — много какой, но не скучный.

Он делает шаг ближе.

— И какой же я, скажи на милость?

— Кроме того, что невероятно раздражающий?

Он поднимает бровь.