Ступени Нострадамуса - Александр Казанцев

— Примчалась из Парижа. И сына, лейтенанта, привезла. Блестящий мальчик! Не хватает только воинской славы. Все дамы от него просто без ума! Я привезла вам от вашей Жозефины аромат ее духов!

— Но здесь, мадам, воюют не на паркете, — сумрачно заметил Наполеон.

— Ах, боже мой! Вполне достаточно отсвета вашей славы. Лишь бы быть при вас.

— Оставьте мальчика в замке. С ним познакомлюсь. И нас с заморским гостем оставьте тоже. Наш разговор, мадам, ни для чьих ушей.

— Ах, Боже мой! Вы только посмотрите, какие они у меня крохотные. От них мужчины теряли головы! Поверьте!

— Боюсь, что ваши прелестные ракушки задымятся и не на чем будет носить свои сверкающие серьги, — насмешливо заключил Наполеон.

Маркиза де Валье, небесно голубая, источающая тонкий запах духов, так знакомых Наполеону по его Жозефине, присела в глубоком реверансе.

— Как бы я хотела послушать вас, наш Первый консул и первый из мужчин! Полжизни отдала б!.. Ведь любопытство красит женщин.

— Живите обе половины. Вас пули не сразят. А мы, двое мужчин, послушаем друг друга. Счастливого пути, мадам. Привет Парижу!

Шурша шелками, дама грациозно удалилась. Перед дверью она картинно зажала кружевным платочком нос. Предстояло пройти мимо гиены.

— Когда б я был прорицателем, то это посещение предвидел бы и предотвратил, — недовольным тоном заметил Наполеон.

— Прорицанья суть в том, что жизнь лишь повторяет прожитое вашим двойником.

— Хотите вспомнить Пифагора, который утверждал, что все в мире повторяется и будто было. И жизнь повсюду подобна Вселенскому колесу, любая точка на котором вновь вернется, повторяя круг.

— И он был прав! — на полном серьезе, не поддавшись шутливому тону Наполеона, сказал старец. — События, что мы переживаем, уже случались в другой жизни с человеком, подобным вам, который жил в Пространстве не то что выше вас, а в «приподнятом», ином…

— И это тоже необходимо доказать, — потребовал Бонапарт.

— Жизнь Александра изучить, поверьте, было не труднее, чем путь ваш яркий проследить. Завоевателей полмира.

Наполеон сопоставление свое с Александром Македонским спокойно принял как должное и отнюдь не как лесть.

— Но вашей армии в горах путь преграждали и бураны, и снежные обвалы с гор.

— Да, было не легко, — согласился Наполеон, — но если тем путем прошел когда — то из Карфагена Ганнибал, то должен был пройти и я, — уверенно закончил Бонапарт.

И перед глазами Наполеона возникла никогда им не забываемая картина.

Снежный склон. Узкая обледенелая тропа между отвесной скалистой стеной и пропастью.

По горному карнизу, отчетливо видимому с моря, на многие километры темной змейкой растянулась французская армия. Ни один здравомыслящий английский моряк не мог допустить такое безумие, и ни один выстрел не был сделан с моря. Опасность крылась на пути.

Если у Ганнибала в пропасть скатывались боевые слоны, то Бонапарт спокойным взглядом провожал катящиеся по насту ящики пушечных ядер, как срывались, поскользнувшись, и летели в бездну солдаты, которых он, как Юлий Цезарь, знал по именам.

Особенно тяжко пришлось при спуске. Снег подтаял, сказывалась близость блаженного итальянского рая. И солнце предательски растапливало почву под ногами.

Споткнулся мул под Бонапартом и чуть не полетел с кручи, если б проводник, ведя его под уздцы, не натянул вовремя поводья.

Зато, пройдя снега и выйдя на равнину, они обрушились, как снег со льдом на голову растерянных австрийцев.

Их армия ждала Наполеона у границ Пьемонта, а он с огромным войском оказался далеко у них в тылу и, разбив малочисленные отряды, смог накормить и даже приодеть свою разбойничью с виду армию.

Наполеон был крут, как победитель, и накладывал нещадные контрибуции, не останавливая грабящих солдат. Ведь надо их же поощрить перед грядущими боями да и набраться сил, а главное, обуться. Предстояли тяжкие переходы.

Они начались с погони за прославленным австрийским генералом Меласом, уклонявшимся от боя.

Но под Маренго он был вынужден принять сраженье. Загнанные в угол, припертые к горе австрийцы дрались, как тигры, их базы были близко, в отличие от французов, воевавших в чужом краю. И это в конце концов сказалось. Решающий бой на просторах Ломбардии под ласковым итальянским солнцем становился сокрушительным для армии Наполеона. Мелас послал в Вену гонца с реляцией о победе над Бонапартом, узурпатором, грабителем, врагом народов, поднявшим руку на преемника Великой Римской империи, на Австрию!

Наполеон сидел на обрыве и задумчиво жевал былинку. Ему докладывали неутешительные вести, он согласно кивал, срывал новую былинку и сумрачно молчал, ничем не выдав беспокойства, сказал всего одну лишь фразу:

— Генерал Дэзэ.

То была его резервная шеститысячная армия, спешившая к месту проигрываемого сражения. И успела вступить в бой, ведомая бесстрашным генералом, который первым пал от пули в грудь.

Наполеону это было потрясением, но все равно он остался хмуро спокойным, продолжая руководить кровавым действом. И оно обернулось полным разгромом австрийской армии. Мелас с ужасом ускакал с места боя и послал в Вену второго, мрачного теперь гонца с известием, что Австрия лишилась всего своего войска. И беззащитна!

В Вене, в императорском дворце, спешно собирали чемоданы, закладывали в кареты лошадей…

— Вы точно знали, полководец, что выйдете австрийцам в тыл?

— Конечно, знал. Ведь Ганнибалу это удалось.

— В Маренго не был Ганнибал.

— Да, там я был один. Лишь бедный Дэзэ вовремя пришел на помощь.

— Что впереди победа, знали?

— Это твердо знал.

— Не только знали, а «помнили»!

— Помнил? Как можно помнить то, что еще не произошло?

— Живя во временных слоях, мы в них свой след оставим, и он определяет шаг за нами следом всех идущих, пусть через сотни сотен лет.

— Хотите сказать, что бой под Маренго произошел задолго до меня? И кем был выигран?

— Происходил бой в неомире, и вы увидели его. Там был двойник ваш, полководец. Вот почему вы — прорицатель, все знали, КАК ПРОИЗОЙДЕТ.

— Какая ересь и чепуха, нелепее поповских сказок! — возмутился Наполеон. — Играете под «мудреца», считая всех за дураков. Придумали, как втереться мне в милость.

— Мне милость ваша не нужна, мне образ ваш великий нужен. И потому хочу спросить.

— О чем еще? — нахмурился Бонапарт.

— Если б не армии в Маренго, а всей Земле грозила гибель, смогли бы вы ее спасти?

— Для этого потребовалась бы моя власть над миром. А все людишки так мелки, что если бы корабль «Земля» шел ко дну, они схватились бы не за ведра, а за узлы и чемоданы. Мир слишком глуп, чтоб браться за его спасенье.

— Но ради власти над страной отважно вы взошли на мост с завесою пуль беспощадных. Ступить туда никто не мог.

— Не мог, но должен был. Я выигрывал войну, а не спасал планету. И гренадерам должен был служить примером. Храбрые солдаты мешками падали рядом со мной. Но остальные шли за знаменем в моих руках, достигли берега, где засели стрелки, и в ярости разделались с ними так, как следовало. И вся армия смогла без потерь пройти в Италию и одержать мою победу. Италия — крупинка на планете, но была очень нужна мне.

— И у владетельных вельмож взять золото, брильянты, власть.

— Таков закон войны, он неизменен. Мне вас приходится учить, удивляясь, как вы до старости дожили в таком неведении.

— Закон войны, вы говорите? Но он походит на разбой.

— Военные потери должны окупаться, наивный собеседник мой. Без трофеев кампания будет проиграна. А по мосту в обратном направлении вскоре двинулся золотой обоз, он Францию обогатил и утвердил славу армии и авторитет полководца.

— Солдатам праздник вы давали для похоти и грабежа.

— Конечно, в войне этого не избежать. И даже без голубого тумана, — по — солдатски сострил Бонапарт, намекая на графиню. — Солдатам надобно утолять потребности. Иначе они своею жизнью рисковать не станут. Даже ради победы!

— Побед достаточно у вас. Их шестьдесят, без поражений.

— Вы хорошо осведомлены, гость почтенный.

— Но вы согласны, что помнили финал, едва начав сраженье?

— Я не помнил, а просто знал и был твердо уверен в победе. Для этого и рисковал, да и солдатам не давал стареть.

— И сделались легендой отважнейшего из вождей.

— Легенда — выдумка, а я с противником на самом деле на смерть сражался.

— Сражались, зная о победе. И чуда в этом вовсе нет. Ведь каждый человек припомнит случай, когда он ЗНАЛ, что дальше будет. Врачи вам скажут: «ДЕЖАВЮ», что означает «Я это видел». Но когда? — никто не знает. Есть люди с обостренным зреньем и видят дальние Слои: оракулы, пророки, ведьмы. Их прежде ждал костер и пытки.

— Так не пытайте вы меня! — прервал Наполеон. — Я о гадалках слышать больше не хочу. Да и вообще, не слишком ль много вы решились мне задать вопросов? Обычно спрашиваю я. Мне отвечают все дрожа.