В пекло по собственной воле (сборник) - Светлана Алешина

— Мы несколько отвлеклись от вопроса, который я предлагала обсудить, — мне стало скучно, — и вновь скатились на личности. Меня интересует все же — кто тот третий, что участвовал в драке? Выскажите, пожалуйста, свои мнения. Сначала вы, Анохин.

— Это один из пассажиров, случайно оказавшийся рядом, когда он… Анохин вновь возмущенно ткнул пальцем в Менделеева. — …ломился в кабину пилотов.

— И вы его не знаете, так?

— Не знаю! — отрезал Анохин. — Он помог мне справиться с этим бандитом, и это все, что я о нем знаю…

— А вы что скажете? — повернулась я к Менделееву. — Так было дело?

— Мне вообще-то начинает надоедать этот фарс! — проворчал Менделеев в ответ. — Достаточно нам подняться на поверхность, и мы будем говорить совсем по-другому. С вами обоими.

— Ну это еще неизвестно, как мы с вами будем разговаривать, — заявила я. — Даже звание генерал-майора не освобождает вас от ответственности за свои действия. А вы почему-то предпочитаете о них умалчивать! Это рождает всякие подозрения на ваш счет.

— Ну, хорошо! — устало и раздраженно вздохнул Менделеев. — Подозрения, подозрения!

Он вдруг улыбнулся, и я почувствовала, что сейчас он попытается сменить тон. И не ошиблась.

— Для генерала быть интеллигентом — тяжелый, надоедливый и совершенно ненужный груз! — заявил он. — Но избавиться от него уже невозможно — прирос! Поэтому, только ради того, чтобы меня не подозревали такие очаровательные офицеры МЧС, я расскажу, как было дело. А то, чего доброго, у меня среди личного состава спасателей сложится репутация синей бороды!

— И что же вы хотите рассказать? — продолжала я подковыривать его, не успев правильно оценить изменившуюся интонацию в его разговоре и адекватно отреагировать на это.

Он посмотрел на меня укоризненно и сказал:

— Я хочу рассказать, как все было на самом деле. Может, это освежит и его память.

Он кивнул на Анохина.

— Он сейчас наврет! — выкрикнул тот. — Он с три короба наплетет, только уши развесь!

— Заткнитесь, Анохин! — сказала я ему. — Вас мы выслушали.

— Я летел на этом самолете как частное лицо, — сказал Менделеев, поглядывая на меня как-то заговорщицки, — к своим друзьям в Красноводск, поскольку нахожусь сейчас в отпуске…

«Один раз уже соврал, — отметила я про себя. — Но извинить его, конечно, можно, не станет же он посвящать нас с Анохиным в какие-то тайные контакты между родственными министерствами на межгосударственном уровне. Ладно, послушаем дальше…»

— На подлете к Красноводску самолет начал резко снижаться, и я пошел в кабину пилотов, чтобы выяснить, что случилось. Интерес, на мой взгляд, вполне понятный для человека с моим катастрофическим опытом.

Каламбур вышел не совсем удачный, он сам это понял, слегка засмущался и принялся объяснять, чем поставил себя в еще более неловкое положение.

— Я имею в виду — для человека с моим опытом участия в катастрофах… То есть в ликвидации последствий различных катастроф.

Он окончательно запутался в двусмысленных оттенках своей фразы и умолк. Я не мешала ему собираться с мыслями. В конце концов, времени у нас достаточно, декомпрессия еще не закончилась…

— Я хотел узнать у пилотов, почему самолет снижается над морем, — сделал Менделеев еще одну попытку. — Но пройти к ним мне не дал этот вот самый фантазер, который прямо на наших глазах наплел столько небылиц… Он набросился на меня в проходе из салона к кабине пилотов, вцепился в горло сзади и принялся душить, хотя, я думаю, явно переоценил свои силы. Признаюсь, я несколько растерялся… Нападение было слишком неожиданным и каким-то бессмысленным, что ли? Ну, что я сделал? Я развернулся, отчего он оказался прижатым к какой-то переборке, которая затрещала…

— Это кости мои затрещали! — встрял Анохин.

— Я же сказала, заткнитесь! — прикрикнула я.

— Он по-прежнему был у меня за спиной, но уже со стороны салона, — продолжал Менделеев, не обратив внимания на выкрик Анохина. — Чтобы задержать меня, он действительно вцепился в рукав моего пиджака. Я сбросил пиджак и накинул его на голову этого идиота. Но тут откуда-то возник тот самый пассажир. Он был очень худой и еще — выражение его лица меня поразило. На лице у него я увидел неожиданную для меня злобу и уверенность в своих действиях. Я не умею точно передать то, что я видел, но мне показалось, что этот человек никогда ни в чем не сомневается, и еще… Наверное, ни во что не верит… Не знаю, откуда я это взял, но это так!

Он замолчал и задумался.

— А во что верите вы? — спросила я его. — Есть что-то, во что вы верите?

Это мой любимый вопрос. Если мне нужно понять, говорит человек правду или врет, я всегда задаю этот вопрос. А сейчас Менделеев сам на него меня вывел. Все зависит от того, как человек отвечает на этот вопрос. Он может говорить много и убежденно вроде бы, но я всегда внимательно смотрю за выражением его глаз. Не может человек говорить искренне о том, что ему скучно, глаза всегда выдают эту скуку. Вера — бессознательна, а вранье — слишком сознательный процесс, и поэтому разницу для опытного психолога заметить совсем не трудно…

Менделеев посмотрел на меня удивленно, словно я задала весьма бестактный вопрос. Я понимала, что он прав и вопрос мой действительно бестактен. Человека нельзя, например, спрашивать, верит ли он в Бога. Это слишком интимная сфера, чтобы вот так вот вторгаться в нее бесцеремонно и даже нагло. Верит ли человек в Бога, это он скажет только самому Богу. Если, конечно, будет в тот момент предельно честен с самим собой.

Но у меня был совершенно другой интерес. Меня, собственно говоря, не занимало, верит во что-нибудь Менделеев или не верит. Мне важна была только его реакция на этот вопрос, поскольку реакция эта очень информативна и дает возможность многое понять о человеке.

— Я верю во многие вещи, — ответил он с раздражением. — Во многие и слишком важные вещи, чтобы сейчас обсуждать с вами это… Но кое-что, пожалуй, вам все же отвечу.

Он пристально посмотрел на меня взглядом, не обещавшим ничего хорошего. — Я, например, верю, — сказал он, — что в недалеком будущем мы с вами, капитан Николаева, будем разговаривать совершенно в другом тоне, хотя скорее всего о тех же самых предметах, которые сейчас в центре нашего внимания. Возможно, тогда и меня заинтересует вопрос, на какие идеалы вы ориентируетесь в своей жизни…

— Фу, генерал, — ответила я ему, — даже если вы и в самом деле генерал… Угрожать женщине, да еще используя свое высокое звание и не менее высокое служебное положение! Это под стать только какому-нибудь лейтенантику, страдающему комплексом неполноценности, особенно при встречах с женщинами. Но вам-то, при вашем, как вы выразились, катастрофическом опыте! Наверное, это слишком мелко!

Он вновь смутился. Я давно обратила внимание — чем крупнее, больше, сильнее физически мужчина, тем легче женщине его смутить. Наверное, здесь действует какой-то компенсационный механизм. Женщина всегда находит, что противопоставить грубой силе и превосходящим ее размерам.

Надо отдать должное Менделееву, он быстро справился с собой и неожиданно для меня рассмеялся.

— Вынужден прервать нашу дискуссию, — заявил он. — Хотя для меня очевидно, что ни одна из сторон не добилась результата, на который рассчитывала. Времени прошло еще недостаточно, но попытаемся все же подняться на поверхность, где, я не сомневаюсь, нам представится возможность продолжить нашу беседу.

С этими словами он отвернулся к пульту управления и принялся маневрировать рулями глубины. «Скат» слегка закачался, но движение его относительно окружающей нас воды было почти неощутимым.

Мы начали подъем. Сломанная нога ничуть не мешала генералу Менделееву управлять аппаратом, так как оно было почти полностью ручным. Поднимались мы медленно, чтобы не подвергать себя резкому изменению давления, которое Менделеев постепенно стравливал, изредка поглядывая на нас с Анохиным, как мы там себя чувствуем. Не знаю, как Анохин, а я чувствовала себя совсем неважно. Главным образом — психологически.

«Надо же, — ругала я сама себя, — было связаться с генералом. Теперь неприятностей не оберешься. Еще и от расследования отстранят… А то и с работы выгонят. Что я тогда буду делать? Кому сейчас нужны психологи? Да еще с такой специфической специализацией, как у меня? В школу? Ну да, ничего лучше ты не придумала! — сказала я самой себе. — Школьным психологом тебе никогда не быть. Там работают люди, ничего в жизни не желающие, ни о чем не думающие, ничем не озабоченные… Тебе там останется только революцию в системе школьного образования устраивать либо руки на себя наложить. Но ни то, ни другое тебя, насколько я знаю, не привлекает. Скучно всем это. Так же скучно, как идти, например, психологом в какую-нибудь коммерческую фирму. Крупные коммерсанты любят сегодня держать у себя психологов — набор кадров, взаимоотношения в коллективе, деловые игры, умные разговоры с деловыми партнерами — чтобы пыль им в глаза пустить. Вот, мол, как у нас дело поставлено, даже психолога имеем! Тоска! Хотя деньги платят за это вполне приличные… А зачем мне деньги? Хорошо одеваться? Для кого? Для себя самой? Нарциссизмом я вроде бы не страдаю! Сережа меня бросил!..»