«Если», 2009 № 08 - Мэтью Джонсон

Ветер мешал.

Справа и слева по черным тропам скакали лошади, объятые огнем. С диким ржанием они спотыкались и падали замертво. Что-то мне эти лошади напоминали, сцену из какого-то старого фильма.

Людочка ни с того ни с сего крикнула:

— Хочешь, спою песню мертвеца?

Я крикнул:

— Что?

Людочка откашлялась и запела:

Когда меня ты позовешь, боюсь, тебя я не услышу,Все так же дождь стучит по КРЫШКЕ…

Ветер, как вредный одноклассник, поставил Людочке подножку. Людочка вскрикнула и растянулась метрах в пяти от катера, похожая на большую серую тень. Я взял ее на руки. Она терла глаза, в которые попала сажа, и упиралась мне в грудь кулаками:

— Сережка, знаешь, почему мертвецов в гроб кладут и закапывают?! — Она кричала: — Не знаешь?! Я так и думала! А их попросту заземляют! Чтоб током не бились!

Я втолкнул ее в катер и сам залез внутрь. Мы упали на пол и прислонились к перегородкам друг напротив друга. Люк с раздраженным шипением захлопнулся. Хлопья пепла медленно и величаво опускались на пол. Я смотрел на Людочку с любовью, она на меня сквозь сажу — с ненавистью.

Я помог ей подняться, усадил в кресло пилота и приказал:

— Поднимай катер.

Она пробормотала, обнимая штурвал:

— Плохо вижу, блин…

Ветер бодал катер, словно разгневанный бычок. Перегородки растерянно трещали.

Запели желтоперые ангелы. Я не слышал слов. Но это была дурацкая песня. Те, кого не бывает, не умеют петь.

Я закрыл уши, чтобы не слышать то, чего не бывает.

Я закричал:

— Быстрее!

— Не могу, болван! — взвилась Людочка. — Не вижу ни черта!

Я обнял Людочку, послюнявил большой палец и коснулся ее лица, убирая грязь.

Я прошептал:

— Послюнявить палец и насобирать на него грязь — это такая человеческая традиция. Наши предки, наверное, так умывались. Ну как? Лучше видно?

У Людочки надулись щеки: кажется, ее чуть не вырвало. Она затряслась и левой рукой схватилась за горло, а правой — за штурвал. Катер накренился, и я отлетел к стене, больно ударившись плечом.

Я стоял у стены, ощущая затылком металлический холод, и смотрел на Людочку. Она закрыла глаза и поднимала катер вслепую.

Загорелось видеоокно. В окне, словно портрет военного инженера Дельвига, возник пожилой усатый мужчина в темно-синей шинели с золотым аксельбантом. За порванным левым ухом военного торчало чернильное перо.

— Позвольте представиться, господа, — сказал мужчина. — Мое имя — Полусвет Леонидович Бояркин, я заместитель начальника крупнейшего в Галактике парка развлечений «Ядерная чума». Спасибо, что посетили наш парк, уважаемые инопланетники! Жаль, что вы так рано покидаете нас. Думаю, вы успели заметить, насколько реально смоделированы последствия взрыва ядерной бомбы в городских условиях…

Я нервно засмеялся.

Людочка, не открывая глаз, переспросила:

— Парка развлечений?

Полусвет Леонидович взял в руку перо. Чья-то толстая волосатая рука из-за края экрана угодливо подала ему лист шафранной бумаги. Полусвет Леонидович макнул перо в чернильницу и размашисто расписался на бумаге.

Он строго посмотрел на Людочку:

— Парк создан не просто так. У него важное предназначение. Он заставляет новоприбывших инопланетников видеть последствия. Чтобы они — вы! — понимали, что так и будет, если вернется Дагон. Каждый — слышите, каждый! — осознавший инопланетник учитывается письменно. Вы все у меня тут. — Полусвет Леонидович постучал пером по бумаге. — Все абсолютно!

Людочка задумчиво прошептала:

— А я ведь почти поверила, что вся моя семья, все мои знакомые умерли…

Полусвет Леонидович коснулся мизинцем аксельбанта и строго произнес:

— Девочка моя, это для вашей же пользы. Как вы не поймете? Недостаточно знать, надо пощупать. — Полусвет Леонидович постучал кончиком пера по экрану. — Блажен тот, кто уверовал без веских доказательств, как говорится в неохристианском Новейшем завете, евангелие от Вебера. Но таких мало, к моему величайшему сожалению…

Людочка открыла глаза и спросила:

— Полусвет Леонидович, вы знаете, зачем мертвецам на могилы приносят крашеные куриные яйца?

Полусвет Леонидович посмотрел на Людочку с изумлением.

Я спросил, чтобы отвлечь его от Людочкиного вопросу:

— А что это за ангелы у вас все время падают? И лошади скачут?

Полусвет Леонидович почесал затылок:

— Нашему парку развлечений надо на что-то существовать. Большую часть прибыли обеспечивает «живая» реклама. Парадизские желтоперые ангелы — часть рекламного блока душистого мыла «Санкутарий». — Полусвет Леонидович достал из-под стола пачку мыла в золотистой упаковке с белыми крылышками и хорошо поставленным голосом произнес: — Мыло «Санкутарий»! Святейшее мыло Галактики! Мы очистим Вселенную от скверны! Наши устои…

Людочка закричала:

— А вы не боитесь уснуть в ванне и утонуть, Полусвет Леонидович?! Вы не боитесь, что мыло забьется вам в рот и вы не сможете дышать?!

Хватаясь за поручни, я добрался до пульта и, извинившись перед господином Бояркиным, прервал связь.

Нас встречала Ярцева. Когда мы с Людочкой выбрались из катера, смеясь и подначивая друг друга, она всплеснула руками и воскликнула:

— Маркин! Людмила! Что с вами такое? Грязные какие! Особенно ты, Людмила, прости господи…

— Кажется, мы нечаянно сели в жерло вулкана, — растерянно моргая, сказала Людочка. — Троглодиты мы глупые. Ладно, я в душ. В душ, в душ, скорее в душ! — пропела она, расхохоталась и убежала. Я остался наедине с Ярцевой и плюшевым мишкой.

Ярцева смотрела на меня.

Я мыслил.

Мишка существовал.

Навигатор сказала, нервно теребя беджик:

— Я знала, что вы быстро вернетесь. Для вас я всего лишь навигатор, важная, но бездушная шестеренка в отлаженном механизме, но, Маркин, я очень хорошо чувствую, как…

Я сказал:

— Ярцева, ты слишком пафосная. Говори попроще.

Она покраснела и опустила голову.

Я хлопнул ее по плечу:

— Ладно, не обижайся, троглодитка. Я пошутил!

Ярцева прошипела сквозь зубы:

— Оставь фамильярный тон, Маркин. Немедленно садись за недельный отчет. И передай шалашовке Людочке, чтобы тоже принималась за работу. Хватит лодырничать. Я доложу капитану, что вы прибыли.

Я отошел от нее. С такой Ярцевой связываться я не рисковал.

Навигатор холодно кивнула и спросила:

— А что случилось с половником, который я тебе подари… который я забыта на кухне?

Я смущенно хмыкнул: