Любезная сестрица (Великая княжна Екатерина Павловна) - Елена Арсеньева

– Он не ранен, он убит, – сказал Александр. – Он умер от ран после Бородина.

Катрин попыталась вскочить с постели, но Александр схватил ее за плечи и удержал на месте. Она сидела с неподвижным лицом. Потом резко отвернулась и уткнулась в подушку. Плечи ее не дрожали от слез. Только короткий стон донесся до Александра.

Никогда раньше он не слышал, как Екатерина плачет. Да разве она способна на слезы? Но у нее сейчас разрывалось сердце, это он понимал и смотреть на агонию души сестры не хотел.

Он отошел и уставился на огонь в камине, слушая, как сестра пытается заплакать – и не может, потому что не умеет.

– Я никогда не думала, что его могут убить, – проговорила наконец Екатерина. – Все время я упрашивала вас позволить нашим войскам вступить в битву и никогда не думала об этом… Я никогда не думала, что он может погибнуть…

26 августа 1812 года 1-я и 2-я армии под руководством Кутузова, ставшего главнокомандующим, вступили в битву с французами под Бородином. Войска Багратиона располагались на левом фланге, у деревни Семеновской, с построенными впереди нее тремя земляными укреплениями – «Багратионовыми флешами». Левый фланг оказался жарким. 6 часов у Семеновской с переменным успехом шел ожесточенный, яростный бой. Французы дважды овладевали Багратионовыми флешами и дважды были выбиты оттуда. Во время очередной атаки противника князь Петр Иванович поднял свои войска в контратаку, и в этот момент (около 12 часов дня) он был тяжело ранен: осколок гранаты раздробил ему берцовую кость.

Полководец, снятый с коня, еще продолжал руководить своими войсками, но вскоре потерял сознание и был вынесен с поля сражения. В мгновенье пронесся слух о его смерти – и войско оказалось невозможно удержать от замешательства. В это время войска отошли, оставили флеши, но вскоре воинами, оплакивающими любимого командира, овладела ярость. Сражение разгорелось с новой силой.

Рассказывали, что Багратион, когда его несли в тыл, просил передать Барклаю-де-Толли «спасибо» и «виноват»: «спасибо» – за стойкость соседней 1-й армии в сражении, «виноват» – за все, что раньше Багратион говорил о военном министре, правоту и ценность которого начал понимать только теперь.

Багратион был перевезен в село Симы Владимирской губернии – имение его друга, князя Голицына. От Петра Ивановича долго скрывали печальную весть о сдаче Москвы. Когда один из его посетителей проговорился об этом, состояние Багратиона резко ухудшилось. После мучительной, но безуспешной борьбы с гангреной князь Петр 12 сентября умер…

Екатерина тупо смотрела на брата.

– Против меня зреет заговор, – проговорил Александр, глядя прямо ей в глаза. – Есть и такие, кто думает, что меня следует свергнуть, а на престол посадить вас.

Сестра внезапно покраснела, потом побледнела…

– Наполеону только этого и надо. Дворцовый переворот в Петербурге – вот на что он надеется. Тогда он издаст указ об освобождении крепостных на захваченных французами землях, и это будет сигналом для общего восстания по всей России. В тот день, когда это свершится, у нас повторится то, что случилось с Бурбонами в девяносто втором году. Если заговор удастся и вы займете мое место, вы не продержитесь на троне больше одного месяца. Все, что вы успеете, это подписать приказ о моей немедленной казни. Но вам это не поможет.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – холодно ответила Екатерина.

Ей было страшно. Но горе, которое она испытывала от известия о смерти Багратиона, пересиливало этот страх. И почему-то вспомнилось, как князь Петр стыдил ее, говорил, что своими тщеславными замыслами она причинит вред стране…

«Он мертв… Я его больше не увижу. Он мертв…»

– Всю свою жизнь я старался не причинять вам боли, Катрин, – продолжал говорить Александр. – Я знал обо всех ваших замыслах. Обо всех ваших безмерно амбициозных планах! И все же я щадил вас. Вы моя сестра, и я не хотел новых обвинений в свой адрес. В 1801 году я и так наслушался их чрезмерно много, вы понимаете? Но сейчас для меня ничто не имеет значения, кроме спасения России и победы над Наполеоном. По сравнению с этим ваша жизнь не стоит ни гроша. Она не значит ничего, если только вы не поклянетесь мне, что, начиная с этой минуты, вы будете верны мне. Дайте мне клятву, Екатерина, и этим вы спасете себя. Багратион умер за Россию. Умер в мучениях, – грубо добавил он. – Не забывайте об этом, помните, что сорок тысяч наших солдат умерли вместе с ним, чтобы защитить Москву от Наполеона.

– В мучениях? – повторила Екатерина, и рот ее задрожал от горя.

– Он оставался живым несколько дней, – рассказывал Александр. – Вы никогда не были на поле битвы, а я был. Вы никогда не видели умирающих от ран, гниющих от гангрены, криками умоляющих пристрелить их и положить конец их мучениям…

Ей удалось вывернуться из его рук, и она пронзительно закричала:

– Остановитесь, ради Бога, остановитесь! Он не мог так умирать… Он не мог!

– Он умер именно так, – безжалостно отрезал Александр. – Он сражался и умер в то время, когда вы готовили предательство. Но теперь, Екатерина, вы будете сохранять верность. Ради его памяти. Он бы заставил вас дать мне эту клятву.

Господи, как она рыдала! Свирепое животное… Он вспомнил, как ненавидящая Катрин Елизавета называла ее свирепым животным. Теперь она стонала, как раненое животное. И свирепости в этих звуках не было. Она оплакивала себя, свое великолепное тщеславие, свою силу и свою слабость. Единственный раз она проявила слабость – полюбила благородного человека, и эта любовь сейчас обратилась против нее. Она могла предать брата и ждала момента для этого, но предать Багратиона она не могла.

– Успокойтесь, – ласково сказал Александр. – Это вредно для вас и для… вашего сына.

– Петр всегда говорил, что я недооценивала вас, – пробормотала Екатерина, – и оказался прав.

– Он был великим воином и великим патриотом, – отозвался Александр. – Его никогда не забудут. И если вспомнят вас, душа моя, то не из-за того, что вы пытались предать своего брата и государя, а из-за того, что он любил вас, а вы – любили его.

Екатерина долго смотрела в никуда, храня на лице растерянное выражение, словно пыталась заглянуть в будущее, но не смогла. Потом слабо усмехнулась:

– Вы победили, Александр. Все кончено. Я буду верна вам и клянусь в этом. Начиная с сегодняшнего дня, ваша сестра стала вашей самой верной подданной.

Следует сказать, что она сдержала слово. Но если Екатерина сошла с политической сцены, то отныне каждое ее слово, каждое движение было рассчитано на зрителя и слушателя. Она будет образцовой матерью, женой, вдовой, снова женой – во втором браке она выйдет за Вильгельма Вюртембергского, своего очередного кузена, а после этого – образцовой государыней, преждевременную смерть которой будут оплакивать ее подданные и знающие ее русские. О ней осталось множество откликов, написанных, такое ощущение, не о живом человеке, а о некоей мраморной статуе, на пьедестале которой написано: «Идеал». Редко-редко в ворохе заплесневелых панегириков отыщешь живое слово искреннего восторга или искреннего порицания.