Майя Плисецкая - Мария Баганова

Прага показалась Плисецкой зажиточным, красивым городом, очень буржуазным. Частные лавки, маленькие магазинчики, рынки не страдали от отсутствия товаров. Только денег у советских артистов не было. По одному «в город» ходить было запрещено, только группами — не менее трех человек. Артистов возили на стадионы «болеть за своих». В автобусах неизменно пели хором: «Дети разных народов, мы мечтою о мире живем». Не запоешь, значит, несогласный, ненадежный. Без голоса, а затянешь. Двумя годами позже был Будапешт, затем Берлинский фестиваль. Но суть не менялась. Заведенный в Праге порядок оставался незыблем.

Хорошая жизнь, зарубежные поездки — все это длилось недолго. К концу ее пятого сезона в Большой театр назначили нового директора, Александра Васильевича Солодовникова, который сразу невзлюбил слишком уж независимую балерину.

Невзрачный, сутулый, в больших очках, в вечно жеваном костюме с оттопыренными карманами, всегда в белой рубашке, всегда при галстуке — этакий «товарищ Огурцов». Он просто забыл о существовании такой балерины — Майя Плисецкая. Забыл, что она танцевала заглавные партии, что получала награды. Зато комсомольская ячейка про нее не забыла! То и дело Майю вызывали на собрания и пропесочивали за пропуски политчасов, отлынивание от диалектической учебы. Будто было у нее — загруженной до предела — время на эту ерунду!

Как ни странно, но второй ее взлет начался со дня рождения Сталина. Это было 21 декабря 1949 года. В Кремле планировался грандиозный концерт — и после долгих проверок-перепроверок ее все же включили в состав исполнителей. А состав там был потрясающий! Уланова, Семенова, конечно — Лепешинская, из Тбилиси специально пригласили гениального танцовщика Вахтанга Чабукиани. Из оперных — Козловский с Михайловым, Вера Давыдова, Валерия Барсова.

Плисецкой досталась партия Уличной танцовщицы — эпизод второстепенный, но броский. Помогла случайность: постоянная исполнительница захворала. Плисецкая осилила эту короткую партию за две репетиции. А потом каждый номер гоняли раз по сто — чтоб все прошло без сучка без задоринки! Устроители вникали во все детали: какого цвета будет костюм? А роза в волосах? Это казалось им очень важным: ведь в фуэте и арабесках они ничего не понимали.

А потом опять — пропуска, проверки, сличение фотографий, охранники в коридорах.

Торжество проходило в Георгиевском зале — выступать пришлось на натертом до блеска паркетном полу. Для балетных танцоров это сущий кошмар: травмы могут быть самые страшные. Майя думала только об одном — как бы не поскользнуться, не упасть! Но пронесло. Как она станцевала, как дотянула до конца — Майя Михайловна не помнит. Кланяясь, приседая в низком реверансе, она так и не решилась поднять глаза и взглянуть в лицо того, кто убил ее отца и так страшно мучил ее мать и маленького брата.

Однако этот концерт позволил переломить судьбу, недоброжелатели отступили, и Плисецкой снова стали давать роли. А страшный рассказ о вощеной сцене Георгиевского зала Кремля балетная труппа долго передавала друг другу, ужасаясь и охая.

«Я никогда не пыталась добиться невозможного, насилуя организм. Поэтому, несмотря на огромное количество травм, все-таки до сих пор здорова», — признается Майя Михайловна.

А травм действительно было много, они не обходили Плисецкую стороной. Она рвала икру, защемляла спинной нерв, вывихивала сустав голеностопа, ломала пальцы, разбивала стопы. Каждая из этих травм отодвигала премьеры, отменяла съемки, срывала гастроли.

Еще в училище начало болеть колено. Поставили диагноз — болезнь Гофа, или «собственная связка наколенника», и медицинские светила вынесли вердикт: о балете надо забыть! Как теперь предполагает Майя Михайловна, тот диагноз был неверным.

Спас Майю Михайловну массажист — Никита Григорьевич Шум, который лечил спортсменов. Принимал нелегально — знахари-самородки в те годы, медицину не допускались.

Это был огромный человечище. В двадцатых годах он выступал в цирке на манеже борцом и на разминке уложил однажды великого Ивана Поддубного на лопатки. Непобедимый чемпион так рассвирепел, что без правил схватил Никиту, швырнул за барьер и сломал ему ключицу. Кость срослась неправильно, и с карьерой борца пришлось распрощаться.

Знахарь колдовал над Майиным коленом две недели: разминал, правил, грел парафином, клал компрессы, жег холодом, вытягивал, варил снадобья. И все мерно, без спешки. На пятнадцатый день чародей разрешил начать заниматься. Колено было здоровым.

А от денег массажист отказался! Даже не посмотрел, сколько там Майя ему принесла:

— Тебе они сгодятся самой. А мне подбрасывают футболисты. На жизнь и курево хватает.

К этому замечательному лекарю обращались и другие танцоры. Его считали волшебником! Артисты балета добились того, что его — самоучку — устроили работать массажистом в Большой. После его внезапной смерти все горевали, плакали. На панихиде было море цветов. Огромный венок положила на его гроб Уланова, которой он тоже не раз чудодейственно помогал.

А вот преемник Шума оказался никудышным — пьяницей. Однажды он обжег Плисецкой разорванную икру хлорэтилом до самой кости. Так что гипс наложить было нельзя. Хлорэтил — это местное средство для кратковременного поверхностного обезболивания. Он вызывает вследствие быстрого испарения сильное охлаждение кожи, сужение сосудов и, как следствие — понижение чувствительности.

Глава 7

Оттепель?

В 1953 году Плисецкой исполнилось 28 лет — а это вполне зрелый возраст. Страна переживала новый виток репрессий, печально знаменитое «дело врачей». В «Правде» была опубликована неподписанная статья «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей», в ней упор делался на национальность всех арестованных врачей — евреи. Обвинения против них увязывались с идеологией сионизма. Евреи-националисты объявлялись агентами американской разведки. Волна докатилась и до Большого театра: из его поликлиники вышвырнули за дверь отоларинголога с фамилией Фельдман. Врачом она была хорошим, оперные в ней души не чаяли, она лечила их несмыкание связок. «Враги у нас под носом, дочь убийцы Фельдман свила гнездо в нашей поликлинике!» — надрывался парторг на собрании.

В каждом еврее видели агента сионизма. Муссировались страшные слухи, что Сталин намерен переселить все иудейское племя на Дальний Восток, в Биробиджан. Он уже выселил целые народы — немцев Поволжья, крымских татар, чеченцев, ингушей. Так почему бы теперь не обойтись так же с евреями? Майя с ужасом ждала — что будет с ней? С ее семьей? Они же Мессереры, не Ивановы, да и внешность у нее — не славянская.