Неслабое звено - Алексей Макеев

– Не обязательно сам убийца, – так же неторопливо, негромко продолжил крячковские рассуждения Гуров, – может быть, сообщник. Или сообщники… Но, в принципе, я с тобой согласен.

– Нет, ну лихо у нас получается, – иронично улыбнулся Станислав, – с места не сходя, за полтора часа разговора, считай, что почти вычислили убийцу Сукалева. М-да…

Его иронию Лев понимал прекрасно. В чем-то разделял. Их рассуждения, выстраиваемые версии, все это будет иметь реальный вес только тогда, если будет подкреплено фактами. Доказательствами. Свидетельскими показаниями. Актами экспертиз. А пока есть только тема для детективного романа.

– А что этот твой старлей, – несколько ревниво спросил Крячко, – успел уже информации нарыть? Как пресловутого Костю по фамилии-то? Ты действительно хочешь перетащить его к нам? Или это разовая подключка?

Гуров внутренне улыбнулся. Но не без некоторого ехидства: надо же, Станислав Васильевич! Что ж, все мы люди, всем нам приятно, когда нас ревнуют. Значит, ценят и любят.

– Фамилия у него – проще некуда: Иванов. С простонародным ударением на последний слог. Как писал кто-то из школьных классиков соцреализма, на такой фамилии вся Россия держится. Константин Павлович, ты уж запомни, Станислав. Работает парень хорошо, отлично даже. Носом землю роет. То, о чем я его просил – все, что можно было накопать по Сукалеву, – сделал в лучшем виде. Да, в пятницу, на следующий день после нашей с ним исторической встречи. А затем, со своими соображениями, изложил. Завтра утром ознакомишься, тебе это очень пригодится.

Станислав улыбнулся, затем достал еще одну сигарету. Кто-кто, а Крячко знал Гурова не хуже, чем тот его. Вот сейчас как раз начнется главный разговор.

– Не юли. Я давно не девочка. Прекрасно понял, заметь: почти сразу – что тебе нужна, – Станислав снова широко и открыто улыбнулся, – моя помощь. Что теперь? Отдать тебе пионерский салют с клятвой «Всегда готов?»

– Да знаю я, что ты готов, – чуть смущенно, но очень обрадованно откликнулся Гуров, – только ведь по моей раскладке тебе самое тяжелое бревно тащить придется.

– Не привыкать, дотащим, лишь бы в нужном направлении! Вождь мирового пролетариата на субботнике таскал, а нам, серым, сам бог велел. Как это твое любимое, Орлов еще от этой фразочки на ушах стоит? – И Крячко с наслаждением процитировал: – «Обидеть подчиненного – дело нехитрое». Обижай, чего уж там! Начнем сначала, как пела Алла Борисовна. При какой песьей матери здесь провинция?

– Я на день, может, два, собираюсь в Котунь.

– А-а! Догадался. Льва Ильича Бунича проведать? А вот… – Крячко поморщился, но тут же, не желая, чтобы Гуров понял всю степень его беспокойства, чуть дернув раненой рукой, изобразил острый приступ боли в заживающей ключице, – …живым ты оттуда вернешся, без моей подстраховки?

Это был интересный, грамотно поставленный вопрос. Мог ведь вполне не вернуться. «Два раза они со Стасом, – подумал Гуров, – там такое прокручивали, что у него дырка от пули в организме и у меня тоже. Но нет у меня в вышесредних сферах бизнеса никого, кроме Льва Ильича. Не вызывать же его в столицу. Я бы вызвал, да он не согласится. Высокого полета пичужка! Стала.

…В уже далекое раннее постсоветское время Гуров спас Бунича от настолько серьезных неприятностей, что даже самые большие деньги не помогли бы. Это в дурных головах, быстро с шей слетающих, костром горит греющая сердце простенькая максима: «Деньги решают все! Надо лишь знать – кому, сколько и когда!

Умные люди понимают, что кое-чего купить нельзя. Таких вещей, понятий, знаний, информации – скажем, непродающихся объектов, включая нас, людишек грешных, немного. Но они есть. С чем, будь ты хоть Крез или Билли Гейтс, ничего не поделаешь.

Затем планета повернулась так, что гуровский крестник угодил под струю, которую Фортуна льет не как-нибудь, а через дуршлаг. Попади под дырочку! Ах, не вышло? Не обессудь. Зато, если попал…

Лев Ильич попал.

Теперь Бунич входил в «золотую сотню» самых богатых людей страны. Гурова он не забыл, как-то раз основательно помог ему. Что ж, поразмыслив, решил для себя Гуров, не постесняемся.

– Атаку надо начинать с двух сторон, Станислав. Посмотри сам: мы не так уж мало знаем про «заказчика». Большие деньги. Кавказец. Разбирается в иконописи. Коллекционер. Скорее всего – бывший клиент то ли «Кащенко», то ли вообще на «Белые Столбы» глядел с близкой дистанции. Я ведь не просто так с Димкой Лисициным говорил. Его «многомерная матрица» да плюс мой разговор с господином Буничем. Неужели мы с тобой не вычислим?

Говоря Станиславу все это, Гуров буквально физически, что называется мясом и кожей, ощущал отчетливое неудобство. Дискомфорт. Что-то было не так. Это, наверное, знакомо всем. Мысль еще не оформилась, она лишь медленно плавает в глубинах подсознания, но именно этой своей неуловимостью, неухватчивой рыбьей скользкостью раздражает все сильнее. Именно из-за этого трудноуловимого ощущения он не желал пока подключать к делу об иконе никого. Кроме Станислава. Костя Иванов не в счет – он ни о чем толком не осведомлен…

– Дай-ка я тебе очередной твой афоризм напомню, – мягко усмехнулся Крячко: – «Не разбегайся, прыгай!» Ты будешь витать в облаках высокого научного сыска, Бунича раскручивать, а я что? Ты набросал одно направление атаки. Твое направление. А второе?

– А второе, – как с обрыва вниз головой бросился Гуров, – придется тебе, Станислав Васильевич, сыграть роль почище моей супруги. Нам необходимо не просто знать сукалевское окружение, нам врасти в него необходимо! Никто, кроме тебя, этого не сделает. И никого, кроме тебя, я об этом попросить не могу. У молодежи опыта твоего нет, мне самому – не разорваться, но главное – я не хочу, чтобы о твоей задаче знал еще кто-то помимо меня. Пока, временно, даже Орлов. Поверь: есть у меня основания, но сформулировать четко еще не могу. Когда смогу – узнаешь первый! Теперь тебе что, в третий раз подряд слово «необходимо» сказать? Нет у меня там внедренки. Как и у тебя. Это же не криминал, в конце концов. Это, как бы поточнее выразиться, люмпен-интеллигенция. Официальные варианты с этой публикой не проходят. Хоть до задницы их повестками разукрась. Либо просто не появятся, либо будут смотреть овечьими глазами и ме-е-екать. Их только изнутри можно разговорить. Вот ты и внедришься. А кто еще? Молчишь? Правильно делаешь. Тем более врать особо не придется. Еще великий Клаузевиц учил: хочешь что-то замаскировать, так выпяти кончик правды. Ма-аленький! Так, подкорректируем твою героическую биографию в не совсем удачную сторону. Ну, допустим, выперли тебя из органов за пьянку. Могло такое стрястись? Помолчи. Это я с тобой четверть века прослужил, знаю, что не могло, а не они. Вот, кстати, руку тебе бывший сослуживец-то и сломал. При встрече. Он настучал, тебя выперли без выходного пособия. Ты догадался, кто стукач. Или проинформировали тебя добрые люди. Был Станислав Крячко полковник, не генерал, но и не капитан занюханный, а стал бог весть чем. Заехал ты ему, стукачу то есть, в харю, а он тебя, бедняжку нетрезвого, уделал от души. Ведь поверят, а?

– Хм-м, забавно. – В глазах Крячко загорелись веселые огоньки. – Но давай меня до майора понизим. Как-то оно правдоподобнее.

– Да бога ради, – кивнул Гуров, – было бы желание. Ты ж не о повышении заговорил. Я тебя этак хоть до рядового пэпээсника разжалую, жаль по возрасту категорически не подходишь. На спившемся майоре и остановимся. Завтра утречком из управления заскочим к Маше в театр, там тебе физиономию в гримерке доведут до кондиции, а то больно свежая, не соответствует образу. Кстати, там народ въедливый, не в театре, понятно, а в интересующей нас среде, откровенность ценит и фальшь за ракетный залп вдаль чует – почему ты спился, а?

– Щенок у меня подох горячо любимый. Такой, знаешь, служебно-разыскной, – откровенно заржал Станислав. – Не доводи до абсурда, я не Штирлиц, а они не Мюллеры. Ладушки, понял я вас, герр оберст, и принял к исполнению. – Тут тон его голоса неуловимо изменился, посерьезнел. – А когда ты планируешь в Котунь? Уже завтра? Тогда после визита к Машиным гримерам познакомь меня с нашим молодым дарованием, на ком вся Россия держится, пусть мою мерзкую алкогольную рожу запомнит. А то ведь или сам захомутает в момент, от служебного рвения, или его соратнички по службе в райотделе. Не дай бог в такой интересной роли залететь в районку сдуру-то на старости лет. Вот тогда точно все наше главное управление помрет. Со смеху. Надо мной. Теперь, ты говоришь: «врастать» в окружение Сукалева. Это ж мне с ними пить придется, причем не благородные напитки, а жуткую тошниловку, дрянь, для здоровья опасную! Тебе меня не жалко?

– Увы, придется, – развел руками Лев. – Самому пить, их поить. Второе важнее, эти друзья обожают халяву, так что особо приглядываться, сколько ты реально пойла выхлебал, никто не будет, по принципу – нам больше достанется. Кстати, деньги на оперативные расходы я обеспечу, раз уж Орлов дал делу зеленый свет. Зря усмехаешься, такой образ жизни вести недешево. Нет, тебя светить не буду. Пусть Петр догадывается о чем хочет, никому не воспрещается. А вот если он будет точно знать… Это другое. Может не санкционировать. Да и не только в этом дело.