Бронекатера Сталинграда. Волга в огне - Владимир Першанин

Наверное, экипажи немецких самолетов, переговариваясь по рации, смеялись, хвалили друг друга, как лихо расправились с тремя русскими истребителями. Но вряд ли этот смех был очень веселый. Слишком яростными и отчаянно смелыми были атаки русских. Пули били по немецким самолетам, оставили несколько дырок в корпусах и кабинах. Кому-то из летчиков просто повезло, но вряд ли это везение будет длиться долго.

Город разбомбили месяц назад. Тогда же стояли у стен Сталинграда танки, судьба города должна была решиться в считаные дни, до наступления осени. Но проходили недели, стала холодной и темной вода в Волге, опадали листья и подступали холода, предвестники русской зимы. Город продолжал держаться. И завтра, пусть послезавтра, появятся другие русские самолеты. Может, те же деревянные И-16, а может, что-то новое, более мощное. И драться они будут с не меньшей злостью.

А на катерах повисло тягостное молчание. Изредка кто-то матерился. Все курили, наблюдая за тающими столбами дыма на месте падения наших истребителей.

– Вот такая война, – задумчиво проговорил лоцман. – Счет три-ноль, если не считать поврежденных немецких самолетов. Но они домой доберутся.

Полковник, которому предстояло плыть на катерах до Красной Слободы, успел снова выпить и бодро проговорил, обращаясь к лоцману:

– Ничего, батя. Сталинград мы им не отдадим. Подавятся, сволочи!

Лоцман, куривший трубку, набитую пахучим самосадом, оглядел полковника, странно усмехнулся:

– Считаете, все нормально? Германцы в небе как хотят рыскают, маршевую роту раскатали. Яму для погибших полдня рыли. Появились наши истребители, а их за десяток минут в землю вогнали.

– Только не надо паники! – выкрикнул полковник. – На войне всякое бывает.

– Всякое, – согласился лоцман. – Ну, да вам все ничего. Роту постреляли, три самолета сбили, пароход и тральщик по дороге потеряли. Для вас, я погляжу, это мелочи жизни. Умелые у нас командиры, заботливые.

Лоцмана одернул Зайцев:

– Хватит… и без того тошно.

Небольшой плашкоут с соляркой и солидолом на ход поставить не удалось. Слишком большое количество пробоин и расшатанный дощатый корпус не давали возможности держаться на поверхности. Судно погрузилось до половины корпуса в воду. Из него спешно выкачивали и вычерпывали солярку. Увозили представители частей и снабженцы с других судов на телегах, автомашинах. Даже пригнали две огромные двухколесные арбы, запряженные верблюдами.

Зайцев наконец связался с командиром дивизиона Кращенко. Три бронекатера и небольшой ремонтный буксир ждали их на стоянке в одном из затонов Ахтубы. Разговор состоялся короткий, немцы пеленговали радиосвязь, довольно точно определяли местонахождение раций. Увлекшись разговором, можно было нарваться на внезапный авианалет.

Кращенко был явно раздражен:

– Сколько вас еще ждать? Отдыхаете, не торопитесь на войну.

– Пробоины заделываем да мертвых хороним, – резко отозвался Зайцев.

– Тоже пороху понюхали? – смягчился командир дивизиона. – Но кота за хвост не тяните, поторапливайтесь. До ночи управитесь с ремонтом?

– Так точно. Как стемнеет, выйдем.

– Лоцман у вас опытный, все ходы знает. И учтите, мы тут, считай, в осаде, снабжение слабое. Берите все, что сумеете: махорку, медикаменты, боеприпасы. Горючее загружайте во все емкости. Солидол, машинное масло, особенно спирт. Ясно?

– Так точно.

Несколько бочек солидола предусмотрительные боцманы сумели потихоньку прикатить на катера. Чтобы взять побольше солярки, опустошили емкости с водой, привезли из поселка пожарную бочку на пятьсот литров и два десятка бидонов разного размера.

Когда стемнело, стали снимать маскировку и на малом ходу выбрались из затона на Волгу.

Чем ближе подходили к Сталинграду, тем светлее становилось вокруг. В райцентре Светлый Яр, расположенном за поймой на высоком берегу, что-то горело. Здесь проходила переправа, сосредотачивались войска, находились тыловые подразделения. Немцы непрерывно освещали Волгу ракетами и вели обстрел. Затем появился ночной бомбардировщик, двухмоторный «Юнкерс-88», и сделал несколько кругов, сбрасывая бомбы.

Вспыхнуло какое-то деревянное судно. Течение несло плавучий костер вниз по течению, освещая паром, который тащил на правый берег буксир. «Юнкерс» начал было снижение, чтобы точнее ударить в паром, набитый красноармейцами. Но сбросить бомбы на цель ему помешали зенитные батареи, расположенные на обоих берегах.

«Трехдюймовки» окружили бомбардировщик кольцом разрывов, похожих на мелкие пушистые комки. 37-миллиметровые автоматы, выпуская снаряд за снарядом, сближали свои трассы с силуэтом «юнкерса», имеющего двадцатиметровый размах крыльев.

Зенитчики упорно оттесняли «юнкерс» в сторону. Один из малокалиберных снарядов (скорее всего, бронебойный) высек сноп искр, врезавшись в фюзеляж. В опасной близости прошло еще несколько снарядов. Сброшенные в спешке оставшиеся бомбы прошли мимо, не задев паром.

Ступников знал, что ночными бомбардировщиками (не слишком многочисленными) командуют наиболее опытные пилоты Люфтваффе, умеющие рисковать. Командир экипажа вывел «юнкерс» из-под огня зениток, но спустя короткое время снова вынырнул из темноты и обстрелял паром из всех шести своих пулеметов.

Бронекатера, получившие от Кращенко жесткий приказ идти на базу и ни во что не вмешиваться (хватит геройствовать – у вас свое задание!), уже миновали участок переправы. Но моряки «Верного», который опять шел в походном ордере замыкающим, услышали, как десятки пуль врезаются в воду, с треском прошивают борта, глухими шлепками бьют в тела людей.

Костя отчетливо представлял, что творится сейчас на открытом пароме, где нет никакой защиты, кроме узких деревянных перекрытий, которые не спасут людей от пулеметного огня. Авиационные скорострельные пулеметы прошили густую массу бойцов на пароме смертоносной гребенкой бронебойных, разрывных, зажигательных пуль.

Рулоны брезента, высушенные на солнце, полыхнули, ввинчивая в небо штопор яркого пламени. «Юнкерс», завывая моторами, каждый по полторы тысячи лошадиных сил, сделал разворот, готовясь повторить атаку. Пламя освещало его серый, разрисованный змеиными узорами фюзеляж и пятиметровые двигатели.

Командир немецкого экипажа не рискнул бы соваться со своими пулеметами на военный корабль. Истратив бомбы на более мелкие цели (он заметил паром с опозданием) и промахнувшись с высоты оставшимися двумя-тремя «полусотками», он имел возможность огнем своих пулеметов не только уничтожать красноармейцев, но издырявить, пустить паром ко дну. На этих деревянных корытах отсутствует зенитное вооружение, можно нападать смело, лишь бы обойти береговые зенитки.

Но батальонами, втиснутыми, казалось бы, в беспомощный паром, руководил решительный командир. Заранее подготовленные, открыли огонь десятка полтора ручных пулеметов, хлопали винтовочные выстрелы. Полкилометра – большое расстояние для стрелков, но часть пуль находила цель. Одни рикошетили от бронированного брюха и моторов, другие ударили кучно в незащищенный хвост.

Мощный бомбардировщик полностью своей цели не добился. Уходя от пулеметного огня русских, увеличил скорость и стал спешно набирать высоту, опасаясь получить очередь в более уязвимое место. Свои жизни все немцы, в том числе и летчики, очень ценили.

У поселка Мачтозавод, расположенного на южной окраине Сталинграда, свернули в узкое русло Старой Волги. С палубы было видно, как горят дома вокруг Судостроительного завода. С пожарами на заводе местная команда справлялась быстро. Но тесно застроенный поселок, мазанки, слепленные из глины, древесных отходов и покрытые камышом, загорались друг от друга.

Огонь змеился по сухой траве, камышу, кустарнику. В затоне, выбрасывая клубы черного дыма, горел речной танкер. Окраины, с их большими и мелкими заводами, тоже постоянно бомбили.

Бомба разметала многотонный резервуар с горючим, которое огненными ручьями стекало в Волгу, превращаясь на течении в горящий поток. Языки пламени колыхались вроде лениво, не поднимаясь высоко вверх, но судно, попавшее в эту ловушку, имело немного шансов уцелеть. Основная часть речного флота, даже крупные пароходы, были деревянные, не говоря о баржах, паромах и более мелких судах. Просмоленные доски вспыхивали, истекая пузырящейся смолой. Захлебывались от недостатка кислорода двигатели, и задыхались от ядовитого дыма люди.

Костя видел, как сумел вырваться из огненной ловушки моторный баркас, горевший от кормы до носа. С него прыгали обожженные, теряющие сознание люди. Им казалось, что холодная речная вода снимет невыносимую боль. Почти все они тонули, не имея сил держаться на поверхности.

Несколько весельных лодок подбирали уцелевших, звали тех, кто не решался прыгать с баркаса. Громоздкий двигатель, горевший в трюме, среди лужи полыхающего мазута, проломил днище и пошел ко дну. Баркас подпрыгнул от толчка. Поднялась корма, избавившись от тяжести двигателя. В днище виднелся обугленный проем, куда потоком хлынула вода.