Изгой - Ульяна Соболева

На секунду, когда сжимал ее руками, Изгой понял, что сожмет еще сильнее, и она уже никогда не вздохнет и не смог. Снова не смог. Ему не нравились собственные чувства к этой девчонке, он, словно, терял свою силу рядом с ней. И чем больше понимал насколько она хрупкая, тем сильнее становилось внутреннее сопротивление. От злости отшвырнул ее как котенка. Злость? Как давно он испытывал гнев? Вообще как давно он испытывал хоть что то? Собственные эмоции ему не нравились, пугали.

Ее слезы. Они вызвали чувство горечи. Изгой помнил, что люди плачут от боли. Он причинил ей боль. Невольно. Не рассчитал силу. Ведь раньше если его руки к кому то прикасались, то только ради того чтобы убить — быстро, молниеносно и безболезненно. Он Палач, но не инквизитор. Диана первая, за все пятьсот лет, кого он не смог убить. Эта девушка сбивала его с толку, заставляла испытывать чувства, которые он поклялся забыть и до сих пор это ему чудесно удавалось.

Когда поднял ее кофточку и увидел багровые синяки на коже, внутри что то шевельнулось, что то похожее на жалость. Неприятное чувство, давно забытое и не нужное Палачу. А потом поднял глаза выше, и отвести взгляд уже не смог. В горле тут же пересохло. Тело отреагировало еще до того как он успел понять, что вызвало такую бешеную волну возбуждения. Под тоненькой тканью четко прорисовалась ее грудь. Небольшая, округлая, сочная. Изгой заметил, как ее соски сжались в тугие комочки, и низ его живота обдало жаром.

Мучительное чувство, приятное и болезненное одновременно. В паху заныло, член затвердел от сильнейшей и неожиданной эрекции. Бурная реакция собственного тела озадачила. Подобное, последний раз он испытывал еще в теле человека. Это было давно. Он даже не помнил с кем и когда. Перед глазами промелькнули обжигающие образы: извивающееся голое тело под ним и ощущение власти, первобытной естественной власти над женщиной, когда владеешь ею безраздельно, когда погружаешься в горячее лоно на всю глубину. Когда слышишь не стоны предсмертной агонии, а крики наслаждения. Вонзаешься в податливое, горячее тело резкими толчками, а потом…Потом приходит ни с чем несравнимая разрядка. От яркости картинки он вздрогнул, и почувствовал насколько налился его член, и мучительно захотелось все это испытать немедленно. Сейчас. С ней. На миг ему показалось, что он чувствует как участилось ее дыхание и пульс, даже запахла пленница по–другому. Сладкий запах, особенный. Его ноздри затрепетали, принюхиваясь. Да, он вспомнил этот аромат. Только в его воспоминаниях он не был столь сочным, мускусным и обжигающим легкие и горло. От неожиданности Изгой отпрянул от девушки. Он испытывал дискомфорт, физический, настолько явно, что это даже причиняло боль. Ему казалось, что сейчас его разорвет на части. К ней нельзя прикасаться. Он должен от нее избавиться. Нет, не убить, потому что не сможет. Найти способ вернуть в мир людей и забыть о ней. Общение с этим существом может быть для него опасным. Она пробуждает странные желания, слишком яркие, слишком навязчивые. Восставший член до сих пор причинял неудобства. Отвлекал. Пульсировал. Раздражал. Изгой привык усмирять свои физические потребности, привык справляться с болью и голодом. Голод! Да! Вот что он чувствует сейчас — первобытный голод, настолько мощный, что силой воли с ним не справится. И это не желание утолить жажду, это желание испытать то, что уже давно не испытывал — ворваться в женское тело, не клыками и когтями, а плотью и чтобы при этом жертва не корчилась в агонии, а дарила ему крики удовольствия. Изгой тряхнул головой и сжал руки в кулаки, непроизвольно стиснул челюсти. В нем закипал гнев. На себя. Почему не позволил ищейке выполнить свою работу? Ответ ему не нравился — потому что не хотел, чтобы она умерла. Потому что ему нравится ее запах, потому что ему нравится ее голос и потому что он не желает чтобы кто то смел к ней прикасаться даже для того чтобы убить. Она его добыча. Он будет решать жить ей или умереть. Он, и никто другой.

Диана выпила воды из кувшина, потом налила в ладонь и умыла заплаканное лицо. Она шла рядом, и Изгой слышал, как стучит ее сердце.

Внезапно он вспомнил, что купил ей "хот–дог" и бутылку минеральной воды. Никогда раньше Изгой не приближался к людям настолько близко как сегодня. Не то чтобы ему не понравилось, но и восторга он тоже не испытал. Слишком много запахов, шума, сердцебиений. Словно попал в муравейник. Люди обращали на него внимание. В большей мере на их лицах отражался страх или неприязнь, или болезненный интерес. Как он выглядит в их глазах? Они чувствуют зверя? Они чувствуют запах смерти? Или он отталкивает их внешне? Изгой никогда не задумывался над тем как выглядит в чьих то глазах, точнее выражение дикого ужаса и предсмертной агонии на лицах бессмертных, вот к чему он привык. Но каким его видят смертные? Ведь они не знают о его сущности? Почему они отводят взгляд и отворачиваются? Изгой посмотрел на свое отражение в стеклянных дверях магазина и тронул рукой шрам. Вот что их отталкивает. Люди привыкли видеть внешнюю оболочку. Наверное, в их глазах — он урод и чудовище.

Старый шрам. Изгой не готов сейчас вспоминать откуда он взялся, но с тех пор как он появился, в зеркало смотреть стало невыносимо. Девчонка тоже считает его внешность ужасной? Она его боится? Плевать. Пусть боится. Это самое естественное чувство, которое он привык вызывать.

В городе у Изгоя имелось несколько пристанищ, именно на случай если придется резко сменить место проживания. Он всегда заботился о том, чтобы у него было свое укрытие на все случаи жизни. Это заранее выбранные места, нелюдные, чаще всего не пригодные для жизни. Точнее для людей. Изгою же было наплевать. Ему нужно было убежище, где он может подумать, сменить одежду, почистить оружие. Отсутствие удобств и элементарного комфорта для него не имели значения.

Изгой привез Диану на окраину города в очередной злачный район на такси. Будь он один, то расстояние преодолел бы в считанные секунды. Всю дрогу девушка молчала. После нападения ищейки она словно потухла. Изгой посматривал на нее иногда украдкой — бледная, растрепанная, но темные глаза горят. Упрямая. Не ломается. Иногда морщится от боли в ребрах, но не жалуется и не хнычет. Правда сбежать не пытается. Поняла, что с ним все же безопасней. Или боится его?

Изгой поднялся по лестнице, пропустив Диану вперед, не хотел терять ее из поля зрения.

Он всегда снимал квартиру на последних этажах, уйти по крыше через окно гораздо проще. Отпер дверь и пропустил Диану в квартиру. В нос пахнуло сыростью и плесенью. В этой квартире он не бывал с прошлого задания. То есть несколько лет. В отличии от других точек, за эту было уплачено вперед. Девушка остановилась на пороге, не решаясь войти. Изгой подтолкнул ее вперед и закрыл дверь. Давно он не бывал в этой квартире, но она, пожалуй, самая приличная из всех, что он снимал. По крайней мере, Изгою так казалось. В отличие от его последнего пристанища здесь был зал попросторней, спальня почище и как там она сказала — душевая с ванной. Изгой предпочитал водоемы. Не мог засунуть свое большое тело в узкое корыто. Он любил свободу. Не понимал, зачем все эти ухищрения, которыми пользовались в этом времени. Ему вообще было оно чуждо, гораздо удобней было находиться в среднем средневековье или в восемнадцатом, девятнадцатом веке.