Не торопись сжигать мосты - Ливия Элиот

И тут паук выскакивал из убежища, среагировав на какую-то фразу, имя, мелодию, и наносил удар. Игла протыкала кожу, и кровь разносила отраву: гнетущее чувство вины за смерть любимого.

Еще страшнее были ночные атаки, в которых реальность переплеталась с жуткими порождениями подсознания. После таких нападений Шеннон надолго впадала в депрессию и даже обращалась за консультацией к специалистам, которые с серьезным видом качали головами, кивали, складывали пальцы домиком и читали популярные лекции о монополярной депрессии, необходимости смены обстановки и психологической ориентированности на позитивное восприятие жизни.

Слушая их, Шеннон все больше проникалась уверенностью в том, что если не умрет во сне от разрыва сердца, то сама убьет какого-нибудь психоаналитика.

5

– А кто это? – спросила Тара, останавливаясь у лестницы.

– Уильям Кэвендиш, мой прапрадед. – Грегори обнял ее за плечи. – Я его, конечно, не знал, он умер в тридцать пятом. Джини много о нем рассказывала.

Они уже успели выпить и пообниматься у камина, и Грегори не терпелось продолжить, но Тара, никогда прежде здесь не бывавшая, заявила, что хочет осмотреть дом.

– Может, другой возможности и не представится, – сказала она, останавливая пробравшуюся под блузку руку. – Кстати, ты их видел?

– Кого? – не понял Грег.

– Ну этих трех девиц. Они красивые?

– Боже, ты никак ревнуешь? – рассмеялся он. – Нет, не видел. Хотя…

– Только попробуй, – прошептала ему на ухо Тара, и ее горячее, с терпким ароматом вина дыхание растеклось по его щеке. – Ты еще не видел меня в гневе.

– Джини попросила меня присматривать за ними, так что так или иначе пару раз в неделю придется приходить. Под видом некоего архивариуса, разбирающего семейный архив.

– Надеюсь, ночевать ты здесь не будешь? – Она ущипнула его за локоть.

– А у тебя есть предложения получше? Кстати, почему бы тебе не переехать ко мне?

Тара покачала головой.

– Тебе и одному там тесно. Нет, давай оставим все как есть. К тому же совместное проживание, на мой взгляд, убивает чувства. Я люблю свободу, Грег. Люблю простор. А в твоей квартирке мы будем постоянно натыкаться друг на друга. Там даже уединиться негде.

Он вздохнул. Тара уже не раз давала понять, что ее не устраивает его финансовое положение. Наверное, при желании поправить ситуацию можно было бы, перейдя на более ответственную должность – предложения уже поступали, – но, откровенно говоря, Грегори не чувствовал, что торговля его жизненное призвание.

– Ладно, – не дождавшись ответа, сказала Тара. – Продолжим экскурсию.

Он водил ее по этажам, комната за комнатой, постепенно входя в роль гида. Особняк был не просто его домом, он был его миром. Миром, где каждая мелочь имела особое значение, вызвала приятные – или не очень – воспоминания, откликалась ностальгией.

– А что твои родители? – спросила Тара, когда они вернулись в гостиную и снова устроились на диванчике. – Или это запретная тема?

– Вообще-то нет. – Он накинул на нее плед и сам укрылся уголком. На столике горели две свечи, огонь в камине погас, и полутьма настраивала на откровенность. – Они в Америке. Уже давно. Так давно, что порой мне кажется, будто их у меня и не было вовсе.

– Извини, я не знала. – Ее рука под пледом нашла его руку. – Иди ко мне.

Она откинулась на подушку. В полутьме глаза Тары мерцали зеленоватым светом. Аромат духов кружил голову.

Она обвила его шею, притянула к себе и задохнулась от удовольствия, почувствовав пьянящую тяжесть пропитанного желанием мужского тела. Одежда сковывала движения, и Тара нетерпеливо пошевелилась.

Словно в ответ на ее мысли, Грегори принялся расстегивать блузку, постепенно стаскивая ее с плеч и оголяя грудь – бюстгальтера Тара не носила. Горячие губы приникли к набухшему соску, и она застонала от наслаждения.

– Тара, – прохрипел он.

Эта женщина была воплощением греха, неиссякаемым источником сексуальной энергии. Ее аромат преследовал его, губы притягивали, а роскошное, обещающее неземные удовольствия тело пробуждало самые дикие, самые необузданные фантазии.

Он приподнялся и посмотрел на нее так, будто хотел запомнить навсегда, прежде чем броситься с головой в темный водоворот.

– Ты такая…

Тара не дала ему договорить. Она лишь пошевелила бедрами, и все слова вылетели из головы. Одежда полетела на пол, а еще через минуту на ковер скатились и два слившихся тела. Любовный танец продолжился в нарастающем темпе, как будто оба спешили как можно раньше домчаться до финиша, чтобы перейти ко второму этапу.

Пауза затянулась ненадолго.

– Ты сводишь меня с ума, – прохрипел отдуваясь Грег.

– Понимаешь, женщины только потому и смогли сохраниться как вид, – усмехнулась Тара. – А иначе мужчины стали бы такими умными, что просто-напросто заменили бы нас какими-нибудь компьютерными программами. В нашем мире даже секс есть не что иное, как борьба за выживание.

– В таком случае мне ничего другого не остается, кроме как доказать, что мир многое потеряет, если избавится от менеджеров по продажам.

Грейс обвела взглядом комнату, в которой прожила последний год, проверяя, не оставила ли чего-нибудь. Нет. Помещение выглядело безликим и чужим. Аккуратно застеленная кровать. Голый письменный стол. Желтые шторы на окне. Ковер с неясным узором. Квартира словно забыла о ней и уже готовилась к приему нового постояльца. О том, что Грейс жила здесь, напоминал разве что слабый запах духов.

Она опустилась на стул. Когда уходишь, не оглядывайся, сказала как-то мать, когда Грейс спросила, почему у них в доме нет ни одной фотографии отца. Того же принципа придерживался, должно быть, и Питер Мейсон, бросивший семью, когда дочь пошла в школу. По крайней мере за прошедшие с тех пор полтора десятка лет Грейс не получила от него ни единой весточки. Лет пять назад, уже перебравшись в Лондон, она попыталась отыскать его и предприняла кое-какие действия, но, узнав, что он живет здесь же, почти рядом, отказалась от дальнейших поисков. Что толку цепляться за прошлое, предаваться мечтам и обманывать себя пустыми иллюзиями? У каждого своя дорога. Вот тогда-то она и решила начать новую жизнь с чистого листа. Что же касается опостылевшей прежней, то ее Грейс переписала решительно и твердо. Так появились погибшие в Нигерии родители и брат-военный. Каждый раз, рассказывая о себе, она добавляла в свою биографию ту или иную новую деталь и по прошествии некоторого времени с удивлением обнаруживала, что сжилась с придуманной ролью настолько, что уже подлинное ее бытие начало представляться чем-то эфемерным, далеким и чужим.