Другой Путь.Часть 1 - Дмитрий Бондарь

   - Да что с тобой такое?

   - Обещаешь?

   Он выдернул свой рукав из моей сжавшейся ладони.

   - Ладно, Серый, я постараюсь. А в чем дело-то? Скажешь?

   - Извини, Захар, это слишком личное.

   - "Вспомнил" опять что-то?

   - Вроде того, - сказал я.

   А вечером состоялся тот самый разговор с мамой о несчастной (или наоборот счастливой?) судьбе комсомольского вожака Филиппова.

   Она долго переживала по поводу развернутого мною перед ней грядущего краха коммунистической идеи. Как и Захар, порывалась сию минуту отправится в горком партии, написать в ЦК и только после моего окрика - а как еще воздействовать на женщину в истерике? - села на диван и зарыдала.

   Я не стал ей мешать.

   А когда она успокоилась (хорошо, что есть валерьянка) и пошла на кухню заваривать чай, я сообщил ей о своем решении уйти из института и о договоренности с Майцевым-старшим.

   - Как же так, Сережа? Неужели ничего изменить нельзя? - Она держала чашку с краснодарским чаем - красным, терпким - двумя руками и говорила склонив над ней голову, почти в нее, не глядя на меня.

   - Этим я и собираюсь заняться, мама. Если что-то можно сделать, я просто обязан это сделать.

   Она согласно кивнула и поставила чашку на стол.

   - Ты у меня хороший сын, - сказала мама. - Я знаю, у тебя получится. И даже если не все получится... Ты хотя бы что-то попытаешься сделать. Я могу тебе чем-то помочь?

   - Не знаю, мам, - честно ответил я. - Правда, не знаю пока. Деньги я сниму со своей страховки - мы ведь так и не брали оттуда ничего?

   Она покачала головой.

   - Там всего-то тысяча. Этого мало, чтобы спасти всех.

   - Но я попробую, мам. С чего-то нужно начинать?

   - Я возьму у деда и добавлю свои. Тысяч пять мы соберем.

   - Спасибо, ма, - улыбнулся я и поцеловал ее в щеку. - Только деду не рассказывай ничего. И никому вообще не рассказывай.

   - Не стану. Это же не моя тайна, - все-таки моя мама была самый стойкий большевик из всех, кого я знал.

   На том и закончился наш разговор с мамой, после которого я стал совсем взрослым.

Глава 4. 

 Мы с Захаром три недели заканчивали наши дела - забирали документы из института, отбрехивались на нескольких комсомольских собраниях по поводу нашего необъяснимого желания остаться без образования, закрывали вопрос с военкоматом, и решали кучу других бюрократических заморочек. Попутно подолгу и часто разговаривали о будущем, но так и не приблизились к пониманию уязвимых мест нарождающихся процессов. Да и чего ожидать от двух вчерашних мальчишек?

   Даже память моя из будущего пасовала перед этой непростой задачей. Я и в две тысячи двенадцатом не знал - на что нужно воздействовать, чтобы хоть как-то смягчить надвигающиеся события? Нам очень не хватало соответствующего образования, но уже было четкое понимание, что те науки, что преподаются в отечественных ВУЗах - нам не подходят.

   По обоюдному согласию мы решили начать с библиотек: с утра до вечера, прерываясь лишь на чай с булочкой, мы читали статьи, экономическую внутреннюю и внешнюю статистику, пытались разобраться в принципах функционирования СЭВ и "Общего рынка". Чертили графики, рисовали новые таблицы, сверяли и проверяли, читали материалы последних партийных съездов и международных конференций. Наизусть выучили программы - партийные, региональные. Любой источник, до какого можно было дотянуться - от общесоюзных газет с миллионными тиражами до монографий и диссертаций, изданных в количестве десятка - был нами изучен, включен в общую систематику. В дело шли и материалы, изданные на иностранных языках - если мы находили такое, переводили с особым тщанием.

   За полгода мы освоили университетские курсы "Политэкономии", "Математической статистики", "Теорию государства и права" и еще десяток столь же полезных наук. Несколько раз переругались в хлам и мирились, обещая друг другу быть взаимно корректными. И снова в запале честили друг друга ослами и баранами, когда заходили в очередной тупик.

   Андроповские проверки сачкующих граждан уже пошли на спад, но все еще можно было попасться под горячую руку какому-нибудь ретивому "сотруднику органов". Нам пришлось подумать о каком-то трудоустройстве.

   Майцев-старший взял Захара к себе на работу санитаром, но сильно с работой не докучал, порой прикрывая его постоянные отлучки перед своим отделом кадров. Мне же и вовсе досталась синекура - похлопотала мама - и мне нашлось место курьера в областной газете. Свою зарплату я честно отдавал пятнадцатилетнему сыну завхоза, что разносил вместо меня письма по почтам и организациям.

   Захар забросил своих девиц, а я появлялся дома только чтобы поспать. С матерью почти не виделся - так поглотила меня задача. Да и Захар ничуть не отставал, а, скорее, наоборот - еще и подгонял меня, потому что сам усваивал информацию гораздо проще и быстрее. Даже Новый год мы встретили с ним посреди моей комнаты, заваленной учебниками, справочниками, энциклопедиями и прочей макулатурой.

   Ко дню смерти Андропова мы утвердились во мнении, что статистика, которой мы оперировали, неполна. В ней отсутствовали целые разделы, составлялась она так, словно специально хотели запутать врагов. Из отчетов наших лидеров невозможно было понять, куда мы движемся - вперед, назад или топчемся на месте?

   Нам стало понятно, что огромный массив информации скрыт от глаз непосвященного исследователя за семью печатями. Секретность, секретность, секретность. Она стала какой-то навязчивой идеей, которой подчинялось все в нашем отечестве. Секретилось все - от количества произведенного металла, до ассигнований на содержание пограничных войск. Имея представление о смысле того или иного показателя, мы либо находили десять его разных значений в разных источниках, либо он отсутствовал в любом виде.

   Невозможно заниматься арифметикой, когда искомый "икс" произвольно превращается в семерку или тройку, а то и вовсе пропадает из уравнения.

   К избранию Генсеком Черненко мы подошли в твердой уверенности, что ничего сделать не сможем. Наверняка не сможем, если будем и дальше пытаться все сделать вдвоем.

   Мы принялись искать среди знакомых человека, который бы разбирался в экономике и политике лучше других, желательно профессионально и с большим опытом. Перебрали множество кандидатур - от соседей и друзей родителей до преподавателей в институте и не нашли никого!

   И здесь я вспомнил, что дед Юли Сомовой - моей уже несостоявшейся жены - был очень грамотным экономистом, начинавшим работать еще чуть ли не с Василием Леонтьевым или Александром Сванидзе. В разные годы жизни он поработал в самых разных экономических институтах. В начале семидесятых в зарубежной дочке Внешторгбанка - Донау Банке в Австрии, до этого в Госплане, Минфине и МИДе. Он приложил руку к такому количеству отечественных кредитно-финансовых организаций, что в этом мире - отечественной экономики и финансов - не осталось, наверное, уже ничего и никого, с чем и с кем бы он не был знаком. Сам я был представлен ему в середине девяностых - когда он был уже древний старик, с трудом понимающий, что происходит вокруг. А сейчас он должен быть еще крепким пенсионером, всерьез намерившимся написать и издать свои правдивые мемуары, которые так никогда и не закончит: сначала нельзя будет писать так открыто, как он того захочет, потом ему все станет неинтересно. В несостоявшемся будущем я должен был прочитать эти три сотни листков, напечатанных на раздолбанной "Ятрани" перед рождением Ваньки. И тогда я просто хмыкнул, отложив в папку последний из них.

   Правда, жил дед Сомовой в Москве, вернее, на даче в ближнем Подмосковье, и видела она его пару раз в жизни, в один из которых была со мной, но тем проще мне будет с ним общаться. Хоть чем-то эта ... несостоявшаяся любовь окажется мне полезна.

   Я рассказал о своей идее Захару и получил самое горячее одобрение! Он даже исполнил туш на надутых щеках.

   В солнечный майский полдень мы вышли из электрички на платформе Жаворонки и пешком отправились в сторону Дачного - я "помнил" дорогу по так никогда и не состоявшемуся визиту к деду жены в невозможном будущем.

   Валентин Аркадьевич Изотов копался в огороде: в выгоревшем капелюхе, живо напомнившем мне "Свадьбу в Малиновке", в кирзовых сапогах на босу ногу, в меховой жилетке поверх тельняшки. Я представил себе его в таком виде посреди Вены, в респектабельном советском банке и расхохотался, потому что более несвязные вещи - австрийский банк и соломенная шляпа с вислыми краями в сочетании с тельняшкой - и вообразить себе невозможно.

   Он обернулся на смех и тоже улыбнулся сквозь вислые усы - как будто встретил старого знакомого - радушно и открыто:

   - Что, хлопцы, потеряли чего?