Салон "Желание" - Людмила Бояджиева

— Мам, тише! Они же не конкуренты — чай и водка.

— А Смирнов вообще на альтиста Башмета похож — ничего плохого с виду и не подумаешь.

— «Смирнофф» — это на самом деле его жена. Иннокентий Феликсовивич — концептуальный поэт. Поэтому у него с песней не очень вышло. Не его стезя, — пояснила ситуацию Саша.

— В целом, мне понравилась. Смотри, чаевик–то, чаевик — вот щедрая душа!

На сцене происходил оживленный разбор подарков веселого «Линкольна». В первую очередь прихватили полосатые «чулки» балерины. Витя, что пел под Баскова, галантно преподнес подарок будущей Алсу.

Это произвело на Зинулю ужасное впечатление.

— Витка — изменщик! — сквозь слезы выпалила она и рванулась к выходу. — Все равно я лучше, лучше Дашки танцую! Смирнова спину совсем не держит. Швабра — смотреть противно. Пойдем отсюда. Подарки мне совершенно не нужны, от них только лишний вес набирать.

… Домой ехали на автобусе, в котором уже вовсю пахло праздником. Люди везли связанные елки, какие–то веселые подростки у заднего окна танцевали под магнитофон, а сидящие женщины бережно держали на коленях торты.

Устроившись у окна в самом хвосте, Зинуля ворчала: — Вот получился шикарный праздничек! А я ждала, ждала…

— Не горюй, красавица. У тебя еще столько этих праздников в жизни будет! Надоест и думать, — уверенно успокаивала бабушка, сама этот водоворот причитающихся женской судьбе празднеств, не испытавшая.

— А твой день рождения дома отметим, ладно? — обняла дочку Саша.

— Оказывается, я родилась на французское Рождество! — сообщила Зинуля громко, косясь на пассажиров.

— А мы православное в январе отметим и ты нам станцуешь. И вообще получше садик найдем, — то же, скорее для публики, чем для внучки сообщила бабушка. — Не по карману нам буржуйские замашки…

Саша упорно смотрела в сторону. Дискуссии о новой буржуазии мать затевал постоянно. Но зачем же на людях? Девочка, всегда чувствовавшая усиление напряженности, попыталась разрядить атмосферу:

— Наверно, я вся в маму. Просто балдею от танцев. Как музыку услышу — и все — сплошной склероз. Ну, ничего плохого не помню!

Она с завистью наблюдала за танцующими ребятами и нарочито громко обратилась к матери:

— У тебя же главный приз был, когда ты на коньках танцевала. Правда, мам?

— Был у нее приз, как же… Самая молодая мама, — тихо хмыкнула Зинаида Константиновна.

— Наследственность, куда денешься, — буркнула Саша, несмотря на то, что поклялась себе на провокации матери не отвечать.

— Это что такое — наследственность? — девочка подышала на морозное стекло, протаивая в льдистой корке дырку.

— А такая семейная традиция. Потомственные путешественники по мужской линии в роду. У нас и дедушка, и твой папа — самые отважные путешественники. Как отправились, так и путешествуют…

— Мам, пожалуйста! Хоть сегодня, не надо! — взмолилась Саша.

— У меня тоже наследственность! — обрадовалась Зинуля. — Хочу путешествовать как дедушка с папой. Дашку на каникулы в Швецию увозят. У нее мама знаете кто? Денежный мешок!

— Вот ведь контингент у них там — кто мешок, кто с волшебницами запросто контактирует, — не унималась бабушка, глубоко буржуйским праздником обиженная. — Одни мы — с кувшинным рылом…

— Лучше бы вообще не ходили… — Зинуля, наконец, сделала во льду на окне дырочку. В нее ворвались разноцветные огоньки новогоднего базара, разместившегося вокруг огромной, вертящейся елки.

Зинуля охнула:

— Клево сверкает! Может, Дашины родители здесь с волшебницей знакомятся? Позови ее, мам! Про себя — тихонько, но настойчиво. Характер проявлять надо.

— Это она только со мной может. А что, зовите волшебницу, пусть явится. У меня список большой: лекарства, сапоги зимние, детсад, телефонные переговоры, долги… Это твоя мать, гордая, слушать не хочет. А волшебница как миленькая все должна выслушать и принять во внимание.

Бодрый голос водителя объявил следующую остановку:

— Господа–товарищи, прошу не забывать в салоне подарки и Ангелов–хранителей. Мне своих инвалидов на шее хватает.

— Нам выходить, Зинуля! — встряхнула дочь Саша.

Уже стоя у дверей автобуса, Зинаида Константиновна продолжала перечислять: — А еще до сих пор электричество не оплачено. В ноябре масляной батареей нажгли. Вот отключат, будет вам елка.

— Шустрее, ангел, — подхватив дочь, Саша спустилась по ступенькам и с наслаждением вдохнула морозный воздух. — Мам, потом поговорим. Я заработаю. Смотрите лучше, благодать–то какая!

Здесь, в «спальном районе» зима обосновалась прочно. В снежной белизне светились окна толпящихся вокруг многоэтажек. Мирно, весело и уютно. Совершенно сказочно. Прищурившись, Зинуля увидела, как над голубыми снежными крышами проплыло нечто крылатое, облачное. Она знала, что это и есть Ангел, появляющийся в Рождество, и что взрослые его все равно не заметят. Девочка хитро улыбнулась, загадала желание и промолчала.

…

В аэропорте Шереметьево‑2 ощущалось приближение Нового года. В буфете перешептывались под елкой летчик и аппетитная толстухой в таможенном мундире и в индейском головном уборе из перьев. Не о делах говорили, о своем, личном, волнующем. Шустро накрывали столики официантки, готовя праздничный ужин для ночной смены. Пассажиры с переполненными тележками, таможенники с пластиковыми разноцветными носами, дежурные милиционеры с рациями — все нервничали и чаще обычного поглядывали на часы. На будке Паспортного контроля какой–то шутник вывесил объявление: «В гриме и масках не подходить». И никто из строго начальства не сорвал его.

Толпа встречающих с каждым часом редела, а прибывшие пассажиры

проявляли все большую спешку, шаря по электронным часам сосредоточенным взглядом и пересчитывая привезенное ими издалека время на здешнее, Московское. Кто–то опередил события, встретив Новый год в воздухе, кому–то еще предстояло погоняться за шагающим с востока на запад праздником. Когда по Московскому времени от старого года осталось всего три час, прибыл, наконец, запоздавший рейс из Нью — Йорка. К толпе людей вырывающихся из застеленных боксов, бросились встречающие и в момент разобрали почти всех. Из невостребованных пассажиров остался мужчина иностранно–элегантного вида с солидным багажом. Минут десять он ходил по опустевшему залу, высматривая кого–то, и не замечая упорно топтавшегося рядом крепыша таксиса. Наконец отчаянно махнул рукой, указывая на свою тележку. Коренастый крепыш с готовностью подхватил чемоданы и радушно заулыбался:

— С ветерком домчим прямо к столу! Андерстенд?