Дворянские гнезда - Нина Молева

Н. Матвеев. «Король прусский Фридрих Вильгельм III с сыновьями благодарит Москву за спасение его государства». 1852 г.

Елизавета Петровна слывет женщиной образованной. У нее в доме хорошая библиотека. Она хотя бы внешне отдает дань увлечению натурфилософией и имеет «камершкур» – камеру-обскуру, «аглицкий митроскур» – микроскоп, телескоп и даже электрическую машину. Между тем она отказывается дать внуку документы для поступления в военную службу под предлогом, что Стрешневых и так все должны знать. Внучки ходят у нее дома в затрапезных платьях и простых козловых башмаках. Они не имеют права садиться в присутствии бабушки и вообще появляться у нее на глазах, если она сама их не позовет.

Дом Глебовой-Стрешневой. Современный вид

В историю русского быта и культуры Е. П. Глебова-Стрешнева вошла еще и потому, что оставила подробнейшую бухгалтерию своего хозяйства. Благодаря этим тщательно сохраненным хозяйственным записям известно, что состоятельные помещики начала XIX столетия тратили на стол всей семьи 15 процентов доходов, к которым присоединялось еще 8–9 процентов на содержание дворовых. Самой значительной частью расходов – больше 18 с половиной процентов – неизменно оставались платежи по займам. Немногим ей уступали траты на ремонт домов в Москве и Покровском-Стрешневе – около 18 процентов. Пять процентов забирали налоги, четыре – всяческого рода подарки и около двух – судебные тяжбы. В общей сложности это составляло около 70 процентов. На средства же, которые составляли чистую прибыль, Елизавета Петровна неизменно увеличивала свою земельную собственность, так что к моменту смерти в конце 1837 года ее имущество, по оценке наследников, составляло около 4 миллионов рублей, всего же в четырех уездах она имела больше десяти с половиной тысяч душ крепостных, четыре дома в Москве и один в Ярославле.

Может быть, именно потому, что так мечталось о престиже породненной с царствующим домом семьи, о достойном продолжении рода, все усилия Елизаветы Петровны были тщетными. Оба ее сына умирают молодыми: младший, Дмитрий, – в 1816 году бездетным и неженатым, старший, Петр, – девятью годами раньше, оставив сыновей Федора и Евграфа и двух дочерей, над которыми и проявляла свой властный нрав Елизавета Петровна. Никто из них не смог удовлетворить тщеславия бабки. Одна из внучек непонятным образом вышла замуж за «купца Томашевского», почему ее имя в семье вообще перестали упоминать, вторая стала женой генерал-майора В. Ф. Бреверна.

Бабка не дожила до того страшного дня, когда снова прервалась мужская линия теперь уже Глебовых-Стрешневых. В 1864 году полковник в отставке Ф. П. Глебов-Стрешнев будет ходатайствовать о передаче фамилии мужу племянницы – «за отсутствием иных мужских представителей семьи». Речь шла о ротмистре кавалергардского полка князе Михаиле Шаховском. Разрешение было получено, но только для старшего в роде – Шаховской-Глебов-Стрешнев.

Унаследовав от дяди и дом на Большой Никитской, и Покровское-Стрешнево, Е. Ф. Шаховская-Глебова-Стрешнева неожиданно развивает бурную строительную деятельность, не забывая, впрочем, и о прямой выгоде от своих предприятий. В глазах Москвы она прежде всего известная и щедрая благотворительница – одна из попечительниц Александровского убежища для увечных воинов, которое располагалось по соседству с ее подмосковной вотчиной, в селе Всехсвятском, одна из попечительниц приюта имени князя В. А. Долгорукова с сиротским отделением для живущих и воскресным классом технического рисования, который находился в Казанском переулке на Якиманке.

В Дамском попечительском о тюрьмах комитете Е. Ф. Шаховская числится среди директрис, тогда как в числе членов-благотворителей здесь были и тетка К. С. Станиславского, и жена П. М. Третьякова. Пресса тех дней описывала именно этот род деятельности состоятельных дам.

Наконец, Шаховская выступает и как вице-председательница Московского совета детских приютов, располагавшегося в бывшем тургеневском доме на Остоженке (№ 37). В том числе и при ее участии было построено рядом с тургеневским барским домом четырехэтажное здание склада-аукциона для хранения и продажи пожертвованных на приюты вещей. Кстати сказать, в этой же роли выступает и ее муж, достигший в 1889 году чина генерал-лейтенанта – гласный Городской думы, попечитель Коммерческого училища, один из почетных опекунов в Опекунском совете ведомств и учреждений императрицы Марии.

Парадная лестница. Дом Глебовой-Стрешневой.

Вся эта человеколюбивая, как ее тогда называли, деятельность не мешала Е. Ф. Шаховской-Глебовой-Стрешневой найти доходное применение своим владениям на Большой Никитской. Сначала она приобретает соседний с ее родовым домом участок, на котором строится по проекту архитектора Константина Викторовича Терского здание театра «Парадиз» (ныне Театр имени В. В. Маяковского). Нельзя не вспомнить, что именно Терскому принадлежит и проект нынешнего здания Театра оперетты, построенное для Русской частной оперы Зимина в 1894–1905 годах.

Дом Глебовой-Стрешневой. Интерьер

Выдержанный в псевдорусском стиле «Парадиз» предназначался для временной аренды дававших большие доходы отдельных концертов, спектаклей, гастрольных выступлений.

…1 мая 1899 года – первая встреча А. П. Чехова с его «Чайкой». Настоящей «Чайкой», поставленной только что родившимся Художественным театром. О приезде на премьеру 17 декабря 1898 года нечего было и думать. Мешало не столько здоровье, сколько память о постигшей пьесу неудаче в Петербурге. Чехов проводит зиму в Ялте, нервничает, тоскует, ждет известий о своем детище. «Только что сыграли „Чайку“, успех колоссальный, – пишет В. И. Немирович-Данченко в посланной сразу же после спектакля телеграмме. -

С первого акта пьеса так захватила, что потом следовал ряд триумфов. Вызовы бесконечные. На мое заявление после 3-го акта, что автора в театре нет, публика потребовала послать тебе от нее телеграмму. Мы сумасшедшие от счастья».

Чехов приезжает в Москву только в апреле. Сезон окончен, но мхатовцы любой ценой хотят подарить автору возможность встречи с его произведением. На один день снимается зал «Парадиза», и здесь – без декораций, без зрителей и даже без зрительских мест (ряды были вынесены) – труппа играет «закрытый спектакль для моей особы», как назовет его А. П. Чехов в письме Максиму Горькому. 9 мая ему же Чехов напишет: «Чайку» видел без декораций; судить о пьесе не могу. Но в общем ничего, захватило. Местами даже не верилось, что это я написал».

С «Парадизом» связана судьба талантливейшего русского симфониста В. С. Калинникова. Сильно нуждаясь, он в годы учебы в Московской консерватории подрабатывал на жизнь в оркестре театра. Оркестровая яма была холодной, промозглой, кругом гуляли сквозняки. У молодого музыканта открылась чахотка, которая в скором времени свела его в могилу. И тем не менее годы «Парадиза», по словам самого композитора, остались в его жизни лучшими, радостными годами.

Не удовлетворяясь сразу приобретшим в Москве популярность «Парадизом», Е. Ф. Шаховская-Глебова-Стрешнева решила для той же цели использовать и значительную часть родового дома. Согласно проекту 1798 года, здесь был построен интересный ансамбль служб, редкий – в то время единственный в своем роде – из сохранившихся до наших дней. Сам по себе он представляет уникум, который необходимо тщательно сберечь.

Спланированный в виде обращенной внутрь двора подковы, он правым крылом выходил на улицу и служил флигелем. Затем следовали каретный сарай и конюшня, имевшая на втором этаже жилье для дворни. Жильем служило и левое крыло. А в центре подковы находился проезд на второй, черный, двор, где располагались остальные хозяйственные помещения.

Дом переделали по проекту архитектора Ф. Н. Кольбе, объединили с флигелем, заново декорировали. Со двора делается корреспондирующее с «Парадизом» крыльцо в псевдорусском стиле. Внутри дома в парадной анфиладе оборудуется вместительный зрительный зал, предназначенный одновременно для балов и концертов (ныне – Дом культуры медицинских работников и опера «Геликон»).

На рубеже ХIХ-ХХ столетий «Парадиз» получает в Москве название Интернационального театра, потому что именно в нем проходят гастроли европейских знаменитостей. Здесь знакомились с московской публикой Сара Бернар, Б. Поклен, Э. Росси и «божественная», по восторженным откликам современников, «великая», по словам Станиславского, итальянка Элеонора Дузе, оставившая воспоминания именно об этом зале. Здесь она получила в подарок от одного из зрителей «Детство» Л. Н. Толстого, и ради этой книги, ставшей для нее любимой, актриса выучила русский язык. А обслуживавший персонал запомнил необычность поведения Дузе перед спектаклем. Итальянка обязательно садилась где-нибудь в уголке на пол и, поставив себе на колени, съедала большую тарелку верхом спагетти с острым сыром, словно занятая своими мыслями, и иногда по ее щекам текли крупные слезы – она уже жила в образе.