Краденое счастье - Мария Воронова

Переступив высокий порог, она оказалась в гостиной, обставленной по-европейски и с большим вкусом, поздоровалась с сидящими за столом детьми и растерянно остановилась.

– Простите, не могу оказать вам должного гостеприимства, – сказал Слава с усмешкой, – и развлекать вас светской беседой. Хотите, поставлю вам какой-нибудь фильм, или пойдемте со мной в кухню?

– В кухню.

– Добро.

Сосед провел Фриду в большое помещение, обставленное так, как она видела раньше только в американских сериалах. Только старая печь, такая же, как у них с дедом, вносила диссонанс. По беспорядку, царящему на столах, было ясно, что готовкой занимается неискушенный человек.

Прежде чем вернуться к работе, Слава взял планшет и уткнулся в него, с раздражением шепча что-то себе под нос.

– А давайте я? – вдруг решилась Фрида.

– Что вы?

– Давайте я все приготовлю. Я неплохо это умею.

– Соблазн слишком велик, чтобы я ему сопротивлялся, – Слава быстро снял фартук и надел на Фриду, – вот, пока вы не передумали. Я планировал борщ и котлеты.

– Принято. А если вас не затруднит сходить за корзинкой с яблоками ко мне во двор, сделаю еще яблочный пирог.

Слава пошел за яблоками, а Фрида огляделась. Кроме печки, у соседа имелась прекрасная электроплита, набор современной посуды элитного класса, к которой настоящая продвинутая хозяйка относится с известной долей недоверия, потому что ничего нет лучше бабушкиных чугунных сковородок и алюминиевых кастрюль! А вот ножи, шикарные и безусловно дорогие, оказались туповаты. Фрида пожала плечами. У них с дедом всего три ножа, купленные лет двадцать назад, плюс специальная штука для чистки овощей, но Лев Абрамович их регулярно точит, приговаривая: «Готовить тупыми ножами даже хуже, чем работать с тупыми людьми!», поэтому нехитрая утварь служит лучше, чем Славин пафосный набор.

Вообще похоже было, что кухню обустраивал или мужчина, или чрезвычайно бестолковая женщина. Все неудобно, не под руку, куча всякой ненужной утвари на виду, а нужную не найти.

Перед ее приходом Слава только разложил продукты и начал чистить картошку. Фрида улыбнулась, глядя, как толсто он срезал кожуру, по сути делая из круглого овоща куб.

Когда Слава вернулся с корзинкой, она попросила его поточить ножи, а сама стала мыть овощи, чтобы за шумом воды не слышать скрежета точильного камня.

И как-то получилось, что Фрида закрутилась по хозяйству, все расставила под свою руку, и так увлеклась, что забыла про соседа.

Странно, обычно она чувствовала себя скованно с малознакомыми людьми, старалась выбрать интересную для них тему разговора, а сейчас сновала по чужой кухне, думая только о том, как бы приготовить такой вкусный борщ, чтобы Слава обалдел от восторга. Фрида настолько забылась, что начала тихонько напевать себе под нос из репертуара любимого рокера Всеволода Мешкова, но тут сосед, устроившийся в углу с каким-то рукоделием, фыркнул, и Фрида осеклась, вспомнив, что у нее нет ни слуха, ни голоса.

– Слушайте, вы такая расторопная, прямо как Золушка, – улыбнулся сосед, и Фрида удивилась, как просияла его мрачная физиономия. Вдруг стало ясно, что сосед – красивый молодой мужик, и, поняв это, Фрида почувствовала, что легкость покидает ее.

– Обычная, ничего особенного, – буркнула она и высыпала в суп капусту, нарезанную тончайшей соломкой.

– Такой аромат, что даже голова кружится. – Слава вернулся к своему занятию. Как Фрида рассмотрела, он пришивал лямку к брезентовому рюкзаку. – А вы умеете фаршированную рыбу делать?

Фрида остановилась и почувствовала, как дрогнуло ее лицо. Она положила нож и вытерла руки полотенцем:

– Это сейчас был сарказм?

Слава отложил рюкзак, не забыв воткнуть в него иголку, и встал.

– Что вы, Фрида, – сказал он мягко, – просто я много слышал хорошего об этом блюде, а попробовать как-то не пришлось. И если бы я издевался, то сказал бы «фагшигованная хиба». Ну или как-то так, я не мастер передразнивать.

– Да?

– Да. Давайте расставим все точки над «i», Фрида. Я не антисемит и вообще считаю все эти предрассудки страшной глупостью. Быть антисемитом все равно что кататься на коньках в гипсе.

– В смысле?

– В смысле мы все знаем, что, выходя на лед, можно поскользнуться и что-то себе сломать. Но если для профилактики заранее загипсовать себе конечности, то и от падения не убережешься, и далеко не укатишься. Я встречал в жизни многих людей, и все были разными. Некоторые были добры ко мне, некоторые – нет. Одни предавали, другие выручали. С кем-то было интересно, глупость других приводила в изумление. По-всякому бывало, но никогда, ни разу, ничего не зависело от их пола, возраста, национальности и сексуальной ориентации.

Фриде стало стыдно за свою вспышку.

– Извините меня, – попросила она, опустив взгляд, – я так остро реагирую, потому что меня из-за этого выжили с работы.

– Неужели такое еще бывает? – удивился Зиганшин.

– Бывает. Я сама не верила, это было больше похоже на какой-то сатирический рассказ, чем на реальность, но уйти пришлось по-настоящему.

Слава вздохнул и сказал, что если уж у терроризма нет национальности, то в приличном коллективе тем более ничего подобного не должно быть.

– Ну ничего, – улыбнулась Фрида, – я нашла новую работу, и, кажется, она будет интереснее прежней. Еще раз простите мою вспышку. Фаршированную рыбу я вам сейчас не приготовлю, но настоящий еврейский яблочный пирог – смогу. Хотите? Только нужна сметана.

Сметана обнаружилась в нужном количестве, и Фрида взялась за дело.

Слава забросил свое рукоделие и просто сидел, наблюдал за ней и приговаривал, что нет в жизни ничего более приятного, чем смотреть, как другие работают.

Когда пирог уже покрывался золотистой корочкой, из города вернулся дед. Кажется, он немного обиделся, что внучка пошла в гости к соседу, может быть, испугался, что она там наберется неподобающих убеждений, но Фрида все ему рассказала, и Лев Абрамович долго тряс руку Славе и остался на ужин.

Они очень душевно посидели, дедушка рассказывал про школу, как там будет интересно учиться Славиным детям, спрашивал, что им нравится, любят ли рисовать, и ни разу не обмолвился о политической обстановке.

Но когда гости вышли в сени и стали прощаться, Лев Абрамович вдруг покачнулся и схватился за косяк.

– Ничего, ничего, – сказал он кинувшимся к нему Славе и Фриде, – я здоров, просто как представил сейчас, что могло бы быть, если бы вы не подоспели, так голова закружилась. Я ваш должник на всю жизнь теперь…

Зиганшин проснулся с чувством, что с ним происходит что-то очень хорошее. Немножко полежал с закрытыми глазами, прежде чем понял, что у радости вкус Фридиного яблочного пирога.

Потом подумал о Реутове и резко сел в кровати. Положение серьезное, так что нечего блаженствовать, вспоминая хороших людей и вкусный ужин.

Может быть, Лев Абрамович с Фридой думают, что он спас девушку и отвадил Реутова раз и навсегда, но они ошибаются.

Николай просто захотел обратно на зону, вот и все, поэтому осмелился полезть к Фриде. На свободе у него нет ни нормального жилья, ни куска хлеба, ни друзей, ничего. Он изгой, который, наверное, даже не дотянет до весны в своей хибаре. Или сожжет ее, или замерзнет, или помрет с голоду. К чему такие приключения, если можно изнасиловать девушку и оказаться в привычной среде, где он если не в авторитете, то по крайней мере среди своих? Есть крыша над головой, питание, общение, что еще надо для счастья?

Надо крепить оборону, пришел к выводу Зиганшин. Или открыто поговорить с Реутовым и устроить ему посадку за какое-нибудь престижное преступление. Или позвонить брату Руслана Максу Голлербаху, вдруг тот сможет устроить Николая в психоневрологический интернат? В общем, нужно что-то делать.

Потом мама Галя. Зиганшин сам был ранен легко и, наверное, все равно поправился бы, но, лежа в госпитале, он видел, сколько жизней спасла Галина Ивановна, сколько ребят благодаря ей остались нормальными людьми, а не калеками. Так что никак нельзя остаться в стороне, когда единственный близкий ей человек попал в переплет. Пусть этот близкий человек – серийный убийца и лишил жизни женщину, которую любил его друг…

Мстислав Юрьевич вздохнул и принялся рассеянно водить бритвой по щекам. Он любил утреннее бритье, особенно момент, когда, сняв щетину, брызгаешь в лицо спиртовым одеколончиком из аптеки. Кожу щиплет и холодит, от этого мозг взбадривается и выдает пару-тройку умных мыслей.

Конфликт интересов, конечно, налицо. Но! Друг найдет успокоение, только когда будет наказан настоящий убийца. Значит, надо иметь стопроцентную убежденность, что Человек дождя не кто иной, как Михайловский. Вот и все. Конфликт исчерпан.

«Вот пошел я в отпуск отдыхать, а хлопот больше, чем по службе», – весело думал он, насыпая детям утренние хлопья в молоко.

Сам тоже поел, думая, что надо прекращать лениться и научиться варить нормальную кашу на завтрак.