Газета Завтра 313 (48 1999) - Газета Завтра Газета

И когда потом фотокорреспондент стал подстраиваться, чтобы снять отца Александра, я спросил, нельзя ли, чтобы Ленин попал в кадр. Ведь не случайно же выставлен он здесь на всеобщее обозрение.

— Не смущает вас, отец Александр, такой антураж?

— В истории своего народа разве может что-нибудь смущать?

Не только путем умозаключений пришел к такому ответу отец Александр. Вся история его собственного рода в ХХ веке совмещала в себе земные революционные крайности и духовно-религиозные. Бабушка, бывшая в девичестве княгиней Гребенниковой, восстанавливала Советскую власть в Западной Украине. Деду бендеровцы голову отрубили — мученическую смерть принял человек.

Отец стал адвокатом и помогал бедным, много хлопотал о бывших заключенных — это и передалось сыну.

У отца над кроватью всегда висели образы Спаса, Богоматери. И портрет Ленина. "Он бедных любил, — так объяснял отец этот фрагмент в своем иконостасе.

А когда поздней осенью отец умер, то слива в саду расцвела майским цветом, что стало для сына знаком Божьей благодати.

В наши дни, с симпатией рассуждая о Ленине, неминуемо прослывешь за человека рутинного — даже на демонстрациях обнищавших людей редко встретишь портрет этого человека. Все больше Сталина носят. Демократический яд выжег в нас много доброго и честного в былом. Недалеким прослывешь в так называемом общественном мнении, если в угоду ему тоже не посмеешься над Лениным. Обзовут придурком. В лучшем случае — анпиловцем. Это все от страшной нашей несвободы. Большинство из нас контужены пропагандой последних лет. Уж лучше получить контузию прутом арматуры, как отец Александр, но душу сохранить в целости. Не растеряв прежнего света, добавить нового.

О бедных людях, о бедности говорит священник.

— Ловцы душ превращаются в ловцов живота, — молвит отец Александр, рассуждая о методах "работы" соседних кунцевских баптистов. — Бедный русский человек попадается на их подачку. Ему денег дают в секте. А деньги известно откуда. Некоторых даже за границу свозят на экскурсию. Рекламу соответствующую распространяют. Вот так и отваживают нестойких от чистого православного источника, из которого духовной укрепы испивали наши предки в десятках колен, не ожидая от церкви никаких земных благ...

Как раз в тот день, когда мы трапезничали в Кунцеве, в одной южной православной провинции творил мессу папа Римский. Вечером по телевизору я видел угодников, вьющихся вокруг него, надеющихся через него получить тоже что-то вроде турпоездки на Запад, только в более крупном масштабе. И вместо колокольного звона слышался мне с той мессы звон золота в карманах католического старца.

— Они и в нашу армию проникают, — продолжает отец Александр. — Бывшие политруки ничего не смыслят в духоведении. Вдруг на адрес воинской части поступает посылка с духовными книгами. А к ней в приложение — подарки солдатам. Все это распространяется по казармам. И эта воинская часть оказывается чужда по духу русской земле, русской истории. Ее голыми руками можно взять. Представьте, если бы рота спецназа в окопах Бамута читала ваххабитские книжки?.. Я окормляю воинскую часть тут у нас, в Кунцеве. И офицеры, и солдаты — все мы, как родные...

Все-таки нехорошо было лишать человека обеда — я сделал перерыв в беседе, вышел из трапезной и немного побродил вокруг храма.

Как мужику — первому поселенцу в северных краях Руси — веков пять назад приходилось расчищать землю от того, что мешало жить, так и отцу Александру досталась такая же работа в пределах Москвы конца двадцатого века. Бульдозер поработал на славу. На площади в несколько гектаров вокруг храма были выдраны с корнем, счищены ветхие постройки, свалка, разные другие терния. На свежевспаханный шоколад земли падал первый снег. Старые деревья были ухожены по всем правилам паркового искусства. Обязательная ворона каркала из-под купола.

Я заглянул в братский корпус. Там на кроватях с чистыми простынями отдыхали люди, побитые жизнью. Разговорился. Грубоватый все народ, тертый на зонах и пересылках. Но приобретший здесь минимум смиренности — совсем не сквернословят, по крайней мере. Собираются на работу — бетон месить.

Выхожу под снегопад вместе с ними, опять гляжу на чудную церковку. Понимаю, почему из трех предложенных храмов отец Александр выбрал именно этот — самый дальний и заброшенный. Он красив. Чтобы эту красоту увидели все, отец Александр на протяжении шести лет трудился, не покладая рук. Он пришел сюда впервые, когда строение ничем не напоминало церковь — к развалинам. Сам нашел новое помещение для складов "Экспортфильма" — бомбоубежище в Крылатском. Прежде из того бомбоубежища выселив гаражи и выбив для их строительства землю.

В России священник — больше, чем просто священник. Сильная деятельная личность отца Александра не умещается на амвоне. Я знал, что он, вопреки заведенному порядку, все-таки пошел в политику. С этого и продолжился наш разговор в трапезной.

— ...Но ведь даже сам Святейший был когда-то депутатом Верховного Совета, — говорит отец Александр. — Предположим, сейчас условия жизни изменились, отношения государства с церковью стали другими. Ну а если меня народ просит? Если просят самые уважаемые прихожане? Те, к которым я обращаюсь с самыми сокровенными словами и которые мне доверяют душу свою? И тем более, что и сам я не против. И убежден, что Российскому государству не обойтись без тесного взаимодействия с русской православной церковью. От того, что я буду заниматься политикой, я не стану хуже как священник. Вот после таких размышлений я и дал согласие баллотироваться по списку ФНС. К сожалению, мы не смогли пройти регистрацию. Так Господу было угодно. На все Его воля. Сомнения мои разрешились сами собой...

Отец Александр больше чем священник — он полный и безраздельный хозяин на этом небольшом пространстве русской земли, властитель душ и бренной плоти, носящей эти души по земле. Он и свадьбы справляет своих подопечных, и вызволяет их из тяжких болезней. И по приезду "Скорой помощи", если какой-нибудь молодой, принципиальный врач заартачится, не пожелает брать в карету пропадающего человека без полиса, то отец Александр может тонко намекнуть такому и о том, что он мастер спорта по борьбе. Бывает, и обратно в тюрьму попадают его подопечные. "Отсюда все лучше, чем из подворотни, — говорит отец Александр. — Отсюда они туда все-таки не с пустой душой придут"...

Константин Алексеев ВОССТАНЬ И ЖИВИ

Война в Чечне. Беженцы. Слухи о возможных переговорах с террористами и заключение мира... История жизни Василия Порохова, с которой начинается этот очерк, еще раз говорит о том, что может случиться с жителями Чечни, пойди Россия на Хасавюрт-2.

Родившийся и выросший на Северном Кавказе, Василий Порохов достаточно наслышан о беженцах, но никогда не предполагал, что скоро станет одним из них. Даже во время правления Дудаева и начавшейся первой войны он напрочь отметал всяческие мысли о том, чтобы перебраться жить в более спокойное место. К тому же война, как ни странно, и тогда принесла долгожданное спокойствие жителям их села, с самого ее начала находившегося под контролем федеральных войск. Именно с их приходом родители Василия, его молодая жена да и он сам обрели надежду на то, что тревожным временам в "независимой Ичкерии" пришел долгожданный конец. Даже проживавшие в Арши чеченцы, казалось, вместе со всеми были рады присутствию Российской армии.

Война близилась к концу, когда неожиданно было объявлено очередное перемирие, а еще через некоторое время "миротворец" Лебедь подписал в Хасавюрте преступное соглашение о выводе войск. Спустя месяц войска покинули село, где жила семья Пороховых, а еще через день туда нагрянули боевики. Соседи-чеченцы, будучи в свое время несказанно рады российским войскам, охотно поведали "гвардейцам" о том, кто, по их мнению, активно сотрудничал с "неверными", после чего почти над всеми русскими, проживавшими в селе, была учинена кровавая расправа. Не миновала подобная участь и семью Пороховых: "вайнахи" расстреляли отца и мать, всем скопом надругались над его беременной женой и пятнадцатилетней сестренкой, после чего обеих увезли с собой, как и всех более или менее молодых женщин из их села. Об этом Василию, которого в тот день по случайности не оказалось в селе, рассказал соседский парнишка, сумевший спрятаться во время рейда боевиков.

Искать жену и сестренку было бессмысленно — Василий знал, что русские женщины, как правило, не выдерживали в чеченском плену больше двух-трех недель, к тому же сами чеченцы спустя небольшой промежуток времени попросту убивали "выработавших ресурс" наложниц. Оставаться дома, куда в любой момент могли вновь нагрянуть боевики, означало верную гибель, поэтому той же ночью Василий навсегда покинул край, где родился и вырос.