Прилетала сова - Максуд Ибрагимбеков

- Успокойся, - говорит, - воды выпей. А она его отталкивает:

- Ты сам успокойся, подлец... Иди, иди, если не нравится, подай еще раз на

развод! Постоишь на коленях, как тогда, но уж в этот раз я не прощу, не надейся. Сполна получишь.

- Как тебе не стыдно, - Рашид ей сказал, как только она замолчала. Тихо,

ласково, как будто терпеливо объясняет непонятное что-то. - Как ты могла обо мне так подумать? Я для чего хотел позвонить? Чтобы помирить их, мне же не хотелось, чтобы у них семья разрушилась. Я хотел позвонить, а потом раздумал, думаю, полезут людям в голову всякие мысли нехорошие, и не стал звонить. Если тебе, самому родному человеку, так показалось, то что с других спрашивать. Я не позвонил - клянусь тебе здоровьем всех наших детей, пусть они на моих глазах все по очереди умрут, если я позвонил... Не веришь? Ты же меня знаешь.

- Я тебя хорошо знаю, - сказала Аделя, но плакать уже стала тише. - Эту сказку ты им расскажи, может быть, поверят.

- Успокойся, - сказал Рашид, он был очень расстроен. - Я тебя прошу, посмотри, до какого состояния ты себя довела... Дети плачут.

- А почему ты мне не сказал, что хочешь позвонить к ней?

- Потому что ты мнительная, потому что ты каждый раз сумасшедшей, становишься от ревности... Ладно, ошибся, теперь понимаю, что надо было с тобой посоветоваться, а еще лучше - надо было нам вместе позвонить. Ну, я тебя прошу, успокойся. - Он хоть ласково с ней говорил, но мне показалось, что ненавидит он ее страшной ненавистью... А может, показалось.

И они ушли. Впереди Аделя идет с Рашидом, он одной рукой сына к себе прижимает, другой Аделю за плечи придерживает, а сзади дочки идут. Мы сидим с бабушкой за столом, друг на друга смотрим - пообедали, называется!

Мы молча убрали стол, а потом я спросил у бабушки:

- Ты знала, что Рашид у дяди Кямила хотел дачу купить на имя своей сестры? - А она как будто и не слышит меня, сама сидит напротив, а мысли ее где-то далеко, по глазам видно. - О чем ты думаешь? Бабушка!

- Шахлар-бека вдруг вспомнила. Мир его праху,- сказала бабушка. Вспомнила, как сидел покойный на балконе и сердился, когда Зарифа у него выигрывала.

- Он, наверное, и нашу хочет купить, - сказал я, - раз с дядей Кямилом не получилось.

- Может, и хочет, - сказала бабушка. - И купит через год-два, кому она будет нужна, если родители твои, как дикие козы, каждое лето по горам и холмам разбредаются.

- Родители! А мы с тобой? Нам же нужна она.

- Ты на следующее лето с ними отправишься. Верно? А мне через год-два... Я и так обойдусь.

- Нет, - сказал я.- Ты будешь здесь жить, а як тебе

буду приезжать. Ладно?

- Ладно, - сказала бабушка и погладила мне голову. - Ладно, - она улыбнулась, - а Рашиду, если он придет ко мне, скажу, что мы ничего не продаем и никогда не продавали. А ты лучше иди принеси мне воды... Маленький ты еще о таких вещах думать.

Это я маленький? Может быть, и маленький, но хотя бы не суеверный.

- Бабушка, а ты точно знаешь, что человек умрет, если к нему сова повадилась по ночам?

- То, что умрет, - не обязательно. Я же говорила тебе - или умрет, или стрясется с ним что-то нехорошее.

- И никаких исключений не бывает?

- Не бывает. - Бабушка внимательно посмотрела на меня, потом подошла и села рядом. - Да ты не беспокойся, мой хороший, ничего с тобой не случится, пока я здесь с тобой. Прилетела сова или нет - к тебе не относится. Понял? Погладила меня по голове.

Вот, договорились. Значит, мало того, что она думает, что я поверил в примету с совой, так она еще думает, что я за себя боюсь! Очень интересно получается. А себя она, кажется, считает каким-то громоотводом возле меня, которому достанется все плохое, что мне причитается? Грех это или кет, но, как только дядя Кямил приедет, я его попрошу сову застрелить. А вообще странно, что его нет. Обычно он минут через сорок, в крайнем случае через час после приезда Рашида появляется.

Я почитал немного телевизор посмотрел, к этому времени совсем уже стемнело, а его все нет и нет. Я вышел на балкон, сел там, жду.

Дождь пошел. Сперва обычный шел, а потом как хлынуло, давно такого ливня не было - сегодня все одно к одному - утром туман, вечером ливень. Бабушка тоже вышла на балкон, говорит, не вовремя этот ливень - инжир плохой уродится. Даже не знаю, примета это или нет? С одной стороны, - примета, если бабушка говорит, а с другой, - вполне можно как прогноз. Поглядим дней через десять, какой инжир уродится. А дяди Кямила все нет, так поздно он еще и не приезжал. Молнии одна за другой. Так и кажется, что кто-то наверху время от времени втыкает в розетку ножницы. Я однажды сдуру проделал такой фокус - сперва искры, потом запахло так же, как сейчас, озоном, сперва бабушка меня ругала, потом мама, когда с работы вернулась, словом, все было, кроме света. Может быть, с ним случилось что-нибудь? В такую грозу всякое может быть! Я видел в прошлом году коричневое стекло в песке - от ударившей молнии след! А если такая в человека угодит? Это легче всего потом сказать, что из-за совы. А ведь и впрямь, кажется; что-то с ним случилось - нет же его до сих пор.

Бабушка опять вышла.

- Ты чего здесь сидишь? В темноте? Надень что-нибудь, ты же совсем, от холода съежился.

- С дядей Кямилом что-то случилось?

- С чего это ты взял?

- Ну как... До сих пор его нет.

- Не придумывай... Ничего с ним не случилось, вон он идет, твой дядя. Кямил,

До чего я обрадовался! Чему, спрашивается? Взрослый человек вернулся из города к себе на, дачу, идет как ни в чем не бывало под дождем и даже не торопится, через лозы перешагивает, а я вижу к радуюсь! Хорошо, хоть никто не знает об этом.

- Ты куда?

- Я на минутку, я одну вещь спрошу только и вернусь.

- Никуда не пойдешь, пока не оденешься. Мне с тобой потом возиться неохота.

Совсем это рядом, но, пока добежал, промок со страшной силой. Только под навесом на балконе остановился. Пока через дачу бежал, все видно было при свете молний, они одна за другой вспыхивали, а здесь темно, в двух шагах ничего не видно. Дверь в комнату была открыта, но толку от этого было мало, внутри было еще темнее, чем на балконе, а в доме как будто никого и нет чернота сплошная, я встал на пороге и стою. Только и слышно, как ветер шумит и дождь по виноградным листьям, как по картону, стучит.

- Добрый вечер, - он подошел и включил свет, а потом

снова сел в кресло. Как сидел в мокрой одежде в темноте, так

и теперь сидит. Смотрит на меня и не улыбается, а лицо очень

уставшее.

Я говорю с порога:

- Дядя Кямил, БЫ умрете? - спрашиваю и чувствую, какую глупость говорю, а остановиться не могу. До того глупый вопрос, что я просто обалдел, прежде чем последнее слово договорил. Он усмехнулся, говорят:

- Еще как!

Я думаю про себя - вот сейчас скажу "до свидания" и Гиду.

- А что, есть какие-нибудь сведения на этот счет? А чего говорить?

Я промолчал. Он встал, подошел ко мне, обнял за плечи и говорит:

- Ты совсем промок. Снимай куртку, а я чай поставлю.

Мы поговорили немного, он сказал, что поздно так приехал из-за того, что на службе задержался, дела запустил, а в понедельник месячный отчет сдавать, пока он говорил, я чувствовал, до чего ему эта служба противна.

Потом ни с того ни с сего говорит:

- Конечно, умру. А ты как думал? Только не скоро. Мне знаешь сколько еще сделать осталось? Если даже очень захочется - не помру, пока всего не сделаю.

Ясное дело, что он не о службе своей говорит. Тогда, значит, он до самой смерти так и собирается на машинке стучать день и ночь. Раньше он хоть вслух читал. Теперь и послушать некому...

- А зачем? Вы все пишете, а печатать никто не печатает.

Он мне чай наливал, когда я сказал ему это. У него над глазом жилка дрогнула, и он нахмурился. Поставил передо мной стакан, поглядел на меня и покачал головой.

-Ничего себе! - усмехнулся и налил второй стакан. - Ничего себе у меня приятель. - Обычно, как только десять, бабушка начинает меня домой кричать, а сейчас время-то без четверти одиннадцать, а ее не слышно.

- Потерпи. Меня будут печатать. Не знаю, когда начнут - завтра, через месяц или год, но будут. Вот увидишь, а до этого поверь мне на слово. Хоть ты поверь, я тебя очень прошу. - Он серьезно просил.

Я того рыболова вспомнил в матроске. Я ему тоже сразу, каждому его слову поверил, хоть видел его в первый раз, когда он сказал, что третьего осетра поймает.

- Я вам верю. Честное слово, дядя Кямил.

- Печатать-то будут, - сказал он задумчиво, как бы про себя, - только, оказывается, и это уже не самое главное. - Он спросил у меня: - А ты знаешь, что самое главное в жизни человека?

- Не знаю? Что?

- Даже не догадываешься?

- Ну... Нет, - подумав, сказал я.

- Плохо, - огорченно сказал он. - Два умных человека не знают ответа на очень простой вопрос. - Он подмигнул мне, и я понял, что он шутит.

Я ему все подробно рассказал про сегодняшнюю рыбную ловлю. Он ни одного вопроса не задал, пока я рассказывал, послушал внимательно.