Рядом с нами - Семен Нариньяни

Что же делали они весь этот год? Ничего. Каждый пробавлялся чем мог. Этим выпускникам важно было не кем работать, а где работать. Дяди помогли им остаться в Москве. И вот они служили. Кто переписчиком, кто заведовал баней, а кто и вовсе ничего не делал, живя с дипломом на иждивении родителей.

В этом году все повторяется сначала. Не успела комиссия по распределению молодых специалистов приступить к работе, как со всех сторон посыпались запросы.

Я спросил директора швейной фабрики Рахимова:

— Разве юрист Силаев умеет шить или кроить?

— Нет, шить он не умеет.

— А зачем швейная фабрика послала на него запрос?

Рахимов развел руками и честно сознался:

— Мать Силаева попросила у меня протекции, а я не смог ей отказать.

Протекция… В давно прошедшие времена по протекции именитых родственников дворянские и купеческие сынки получали богатые подарки и откупы, устраивались на службу. Мы, по совести, успели даже и забыть о таком слове, как протекция, а вот кое-кому это слово потрафило, и они решили воскресить его.

Тебя с супругой я люблю,Целую крепко и молю:Не наноси удар мне в спинуИ пожалей мою Марину…

1954 г.

ФЕНОМЕН

В комнату вошел невысокий, щуплый человечек в дымчатых брючках и светло-зеленом пиджачке. Он быстро ощупал каждого из нас своими остренькими глазками и спросил:

— Здесь принимаются жалобы на Кузнецова?

— А он кто, ваш Кузнецов?

— Варвар и бюрократ. Кузнецов не дает хода одному талантливому, прогрессивному инженеру.

— Какого инженера вы имеете в виду?

— Как какого? Себя. Я талантливый и прогрессивный. У меня на этот счет имеются соответствующие отзывы от значительных особ.

И, порывшись в портфеле, посетитель выложил на стол обещанные отзывы и продолжал в том же тоне агрессивного наступления:

— Это только из врожденной скромности я называю себя талантом, а вообще многие полагают меня феноменом.

Человечек в дымчатых брючках снова пробежался остренькими глазками по комнате и сказал:

— Зря улыбаетесь. У меня на этот счет есть подтверждающие отзывы.

И, выложив из портфеля новую пачку бумаг, он заявил:

— Я хочу, чтобы вы заставили Кузнецова зачислить меня аспирантом Академии архитектуры.

— Почему именно этой академии? Вы разве архитектор?

— Нет.

— Может быть, научный работник, искусствовед?

— Тоже нет.

— Кто же вы?

— Я Маречет.

— Как, тот самый?

И мне вспомнилось письмо, полученное несколько дней назад редакцией, в котором довольно подробно было изложено жизнеописание человека в дымчатых брючках. Этот человек уже давно добивается ученой степени. И он, по-видимому, давно получил бы ее, если бы действовал на общих основаниях. Но в том-то и была заковыка. Маречет не хотел "на общих", он требовал для себя привилегии. Не имея кандидатской степени, Маречет просил, чтобы его сразу приняли в докторантуру.

— У меня есть по этому поводу ходатайство от одной значительной особы.

И так как академия не вняла этому ходатайству, то Маречет пошел на уступки и попросил принять его не в докторантуру, а в аспирантуру и подкрепил свою просьбу ходатайствами уже двух значительных особ. Академия нашла в себе смелость отказать и этим двум особам. Тогда Маречет принес три ходатайства, и упорство руководителей академии было сломлено. Человек в дымчатых брючках оказался принятым в аспирантуру Института строительной техники Академии архитектуры без сдачи кандидатского минимума.

— Мне сделали поблажку, чтобы отличить от других, менее способных аспирантов, — говорит Маречет.

И вот с тех пор прошло пять лет. Как развились за это время способности Маречета? Кем он стал: кандидатом наук или доктором? Ни тем, ни другим. Почему?

Вместо того, чтобы учиться в аспирантуре, Маречет занимался отхожим промыслом. Он разъезжал по Советскому Союзу и читал лекции. Иногда Маречет выступал в течение суток в трех — четырех аудиториях. В одной он делился опытом передовика-штукатура, в другой — передовика-бетонщика, в третьей — передовика-кладчика.

— Вы когда-нибудь занимались штукатуркой? — спросил я Маречета.

— Нет.

— Тогда вы, по-видимому, были бетонщиком? Кладчиком кирпича?

— Тоже нет.

— Каким же опытом вы делитесь со своими слушателями?

— Чужим, — не краснея, отвечает Маречет.

Будучи аспирантом, Маречет не только читал лекции, но и писал статьи.

— Ничего удивительного в этом нет, — говорит Маречет. — Кроме таланта строителя, в моем сердце живет также и большой талант литератора. Не верите?..

И снова раскрылся портфель, и снова на стол посыпались отзывы.

Литератор Маречет, как сейчас выясняется, принимал заказы на самые разнообразные статьи. Он писал о циклевке паркетных полов, стрижке овец, архитектуре нового здания МГУ, тереблении льна… Распространял свои статьи Маречет тоже довольно необычным способом. Он размножал их на машинке под копирку и отправлял сразу в десятки адресов. В районные и областные газеты Бурят-Монголии, Дальнего Востока, Грузии, Кара-Калпакии. Каждую статью он предварял специальным письмом. В Удмуртию, например, Маречет писал: "Я читаю в Москве курс строительной техники. Мне известно, что учащиеся Ижевска интересуются моей работой. Посылаю вам…"

В письме в Грузию Маречету становилось известным, что его работой интересуются уже учащиеся Тбилиси и Кутаиси.

И под каждым своим письмом автор писал: "Ответ посылайте по адресу: Москва, почтамт, до востребования. Маречету И. Г.".

Адрес, где Маречет читал курс строительной техники, и место своего настоящего жительства он благоразумно утаивал. И не случайно, ибо универсальные способности человека в дымчатых брючках не ограничивались только лекционной и литературной деятельностью. За десять последних лет Маречет за участие в каких-то темных авантюрах дважды оказывался в заключении.

Перед институтом Академии архитектуры, само собой разумеется, встал вопрос, что делать с аспирантом, который вместо науки занимается грязными махинациями. И директор института Инов принял решение отчислить Маречета из аспирантуры.

Произошло это в 1951 году. И вот с тех пор руководители Академии архитектуры не имеют покоя. Человек в дымчатых брючках беспрерывно атакует их требованиями восстановить его в институте. И что самое удивительное, эти атаки Маречет ведет не один.

— У меня ходатайства значительных особ! — кричит он.

И в самом деле, у Маречета куча бумажек за подписями весьма уважаемых лиц: академика Т., академика Б., академика С., профессора Р., писателя Э. В последний раз Маречет выложил на стол положительную характеристику за подписью Инова. Того самого, который в свое время справедливо отчислил Маречета из аспирантуры. Правда, за эти годы Инов изменил место своей работы. Теперь он не директор института, а директор Академии коммунального хозяйства. Но это обстоятельство не могло служить Инову поводом писать две разноречивые характеристики. Или, может быть, Маречет исправился, образумился?

— Да ничего подобного, — говорит Инов.

— А как же ваш положительный отзыв?

И Инов, смущаясь, сознается:

— Винюсь, подписал его я против совести. Этот Маречет берет измором. От него не отобьешься. Он целую неделю просидел у меня в прихожей, и я вынужден был подписать благоприятный отзыв только затем, чтобы отделаться от надоедливого гостя.

Берет измором! Нет, это не довод для того, чтобы снабжать Маречета положительными характеристиками, как это делают профессор И., академик Б. и другие.

Хорошо, предположим, что Маречет будет восстановлен в числе аспирантов, и на одного кандидата наук у нас в стране станет больше. Что получит от этого академия? Да ровно ничего!

Маречет добивается ученых степеней вовсе не затем, чтобы углубить свои знания. Сам он уже давно ничего не строит и нигде не работает. Звание кандидата наук Маречету нужно, чтобы прикрыть высоким авторитетом науки свою авантюристическую деятельность. Только и всего.

1954 г.

ДИАМАРА

Чертеж был сделан безукоризненно. Точно, аккуратно. И, тем не менее, профессор не поставил Диамаре зачета. Он недоверчиво посмотрел на студентку и спросил:

— Вам кто помогал, папа?

— Ни-ни. Я сама, — ответила Диамара.

— Сами? Вы же не умели и не любили чертить.

— Это было раньше, а сейчас, профессор, я из-за вашего предмета даже с подругами перессорилась. Они приглашают меня в гости на танцы, а я из дому ни шагу. Сижу целыми вечерами и черчу.

— Ой ли?

— Честное комсомольское. Вы такой добрый, что я решила не огорчать вас больше плохими отметками.