Чего не видит зритель. Футбольный лекарь №1 в диалогах, историях и рецептах - Гагик Карапетян

65 лет жизни отдал любимым конькам! Это была, действительно, выдающаяся личность. Причем не только в силу характера, природного ума и образованности. В своем развитии – в том числе как тренер – никогда не стоял на месте. Глубоко изучал и творчески внедрял в практику весь багаж широких знаний, который пополнял непрерывно. В работе с конькобежцами Константин Константинович использовал передовые методики предсезонной подготовки спортсменов в других технических видах. В частности, пловцов, бегунов, легкоатлетов…

Помню, как у него появилась в руках книжка, которая на какой-то период стала «библией». В те годы блистал бегун-средневик, мировой рекордсмен на дистанции 400 м, австралиец Питер Снелл. Чей наставник – его соотечественник Артур Лидьярд опубликовал книжку «Бег с Лидьярдом», где подробно рассказал о методике подготовки именитого подопечного. «Система Лидьярда» взята на вооружение во многих странах мира и в большинстве циклических видов спорта. Кудрявцев ее тщательно изучил. После чего летом наши конькобежцы, кроме роликовых коньков, усиленно занимались легкой атлетикой. Весь набор специфических упражнений, прыжковых имитаций, интервальный бег, бег с повторным выполнением определенных отрезков, количество повторов – это он брал оттуда.

– Да он и сам, насколько знаю, начинал пятиборцем – трижды до войны завоевывал «золото» на чемпионате страны по легкой атлетике. А после того, как окончательно отдал предпочтение конькам, невероятно быстро достиг высочайших результатов. Показанный Кудрявцевым на московском льду еще в довоенные годы результат в беге на 500 метров (42,0 секунды) представлялся фантастическим и непревзойденным аж 16 лет!

– Ну, что тут говорить! В спринте, по существу, ему не было равных. Вместе с тем в силу своей гениальности и как некое тому следствие – рассеянности во внесоревновательной обстановке он частенько становился объектом для юмора среди коллег.

– Об этом «противоречии» рассказывал Олег Гончаренко. Он вспоминал, что со стороны Кудрявцев выглядел человеком не от мира сего. Не придавал значения одежде. Вечно в мятой, жеваной фетровой шляпе. Казалось, все события и явления жизни интересовали его лишь с одной точки зрения: а нельзя ли это приспособить для спорта…

– Все так! И про погруженность в то, что он считал главным в своей жизни. И про рассеянность. Кто-то из его сверстников-конькобежцев поведал мне, как он, будучи действующим спортсменом, отличился на внутрисоюзных соревнованиях. Проходили они на «Динамо». Во время пауз все спортсмены уходили в гимнастический зал под трибуной, где, переодевшись и положив рядом коньки, отдыхали на матрасах. Как-то раз Кудрявцев, которого в очередную смену вызвали на старт, машинально взял один конек свой, а другой – соседа. Потом говорил: «Что это у меня коньки разные?» Но забег-то выиграл!

И вообще какие яркие победы он одерживал! Чего стоит только его выступление на чемпионате мира-1948 в Финляндии. Я наслышан о том его замечательном выступлении на фоне драматических событий, которые позже разыгрались в связи с участием сборной СССР в том первенстве…

– Вы, вероятно, имеете в виду события, который подробно описал несколько лет назад мой старший коллега по работе в газете «Советский спорт» (меня туда распределили после окончания факультета журналистики МГУ в 1978-м) Борис Анатольевич Базунов в своей книге «Спорт ХХ век. Хроника отечественного и мирового спорта»…

– Весьма любопытно… Ведь в те годы наша спортивная пресса словно в рот воды набрала, запудривая мозги миллионов читателей исключительно голами, очками и секундами. О каких же событиях там идет речь?

– Как раз связанных с тем, что, оказывается, первоначально советских скороходов отправлять в Хельсинки не хотели – дескать, все равно все проиграют. В этой связи в январе 1948 года группа московских конькобежцев – в основном динамовцев – направила в ЦК партии и Берии – главному сталинскому специалисту по госбезопасности, а тогда еще и шефу спортобщества «Динамо», письмо. В нем они жаловались на руководителя Спорткомитета СССР Романова, не пускающего команду в Хельсинки, где, как уверяли подписанты, у них все же есть шанс добиться победы. Берия поверил авторам письма. И своим авторитетом добился того, что месяц спустя сборная отправилась в Финляндию…

– Все так. Только «фишка» заключалась в том, что наша сборная тогда лавров не снискала. Отличились лишь Мария Исакова и Кудрявцев. Первая стала абсолютной чемпионкой мира. А Константин Константинович завоевал «золото» на «пятисотке». Но я хотел рассказать, что произошло по возвращении команды домой. Итоги ее выступления в Кремле расценили как провальные. Их сначала рассматривали ни много ни мало в Отделе агитации и пропаганды ЦК, потом там же в Оргбюро и на заседании секретариата. Наконец, в самом Политбюро…

– Базунов, бывший зам. главного редактора «Советского спорта», в своей книге сообщил: при разборе итогов выступления скороходов члены Политбюро Маленков, секретарь ЦК ЦПСС Суслов, да и Берия промолчали, хотя знали о беспрецедентном письме и возражениях Романова…

– Еще бы! На том заседании председательствовал сам Сталин. Он устроил страшнейший разнос Ворошилову, куратору Спорткомитета по линии правительства, и снял с работы Романова. Что там происходило, знаю от участника того мероприятия Ивана Яковлевича Аниканова. Как и Кудрявцев, он считался весьма успешным скороходом, многократным чемпионом страны. Они долго на ледовых дорожках соперничали. Но в Хельсинки, напомню, его более даровитый коллега – единственный среди конькобежцев – не посрамил знамя страны. А остальные, в том числе Аниканов, выступили бледно.

Однако после того «на ковер» в помещении, где проходило заседание Политбюро, по словам Ивана Яковлевича, вызвали всех участников того провала. Это может показаться невероятным, но и здесь Кудрявцев – хоть и несколько своеобразно – оказался «победителем». Потому что сборная, отправляясь в Кремль «на разбор полетов», ничего хорошего для себя не ожидала. Вызвавшиеся сопровождать ребят их жены сначала проводили благоверных до Красной площади. А затем сбились в ожидании худшего у здания ГУМа. Каждая имела при себе сумки с теплой одеждой и сухим пайком… Все, ясное дело, были почти уверены, что ни мужей, ни их самих домой уже не отпустят.

Кудрявцев же – о чем я уже говорил – как, наверное, все гениальные люди, высокой степенью организации отличался лишь в профессиональных делах. В остальном – особенно в быту – оставался типичной машей-растеряшей. Мы как-то поселились в одном номере. Однажды он полчаса безуспешно искал кашне, донимая меня одной и той же просьбой: «Ну, посмотри в своем чемодане! Может, ты случайно забрал!» А кашне в конце концов обнаружилось у него в… рукаве. Поэтому в силу своего характера на тренировку или соревнование он являлся минута в минуту, а то и сильно загодя. Зато к остальному мог свободно, не придавая большого значения, опоздать. Точно так же Кудрявцев опоздал на… заседание Политбюро. Поскольку явился не вовремя, охрана его, естественно, не пропустила. И он – что делать? – присоединился к толпе испуганных жен, которые взялись его упрекать, что, мол, вот, Костя, сейчас наших-то черт знает куда увезут, а ты «весь в белом останешься»…

Единственное в истории КПСС заседание Политбюро, посвященное конькобежному спорту, опять же со слов Аниканова, продолжалось всего-то минут десять-двенадцать. Сталин даже не требовал объяснений. У него уже все было решено. Зато участники сборной про себя гадали, в какие далекие края их повезут прямо из Кремля… Поэтому нетрудно представить себе выражение лица Ивана Яковлевича, когда он дошел до цитирования прощальной сталинской фразы: «Вы свободны! Все!» «Когда Сталин произнес эти слова, – вспоминал Аниканов, то внутри у нас все вроде бы как опустилось. Последовал общий глубокий выдох. Мы поняли, что, действительно, можем быть свободны». Такого никто от сурового вождя не ожидал.

Между тем последствия провала в Хельсинки и заседания Политбюро были сокрушительными: на несколько лет почти все международные встречи оказались отменены, подготовка к первым для советских спортсменов зимним Играм оказалась перед угрозой срыва. «Хельсинкский синдром» сыграл не последнюю роль в решении советского руководства отказаться от участия в Белой Олимпиаде-1952 в Осло. Ведь сказал же, говорят, Сталин после Хельсинки: «Пока не научитесь бегать, никуда не поедете!» Вот и сидели мастера ледовых дорожек в основном дома, пока вождь не приказал долго жить…

– Писали, что на «историческом» заседании Политбюро Сталин – что называется, «до кучи» – выразил высочайшее неудовольствие тем, что советские скороходы выступали на норвежских коньках, повелев наладить выпуск отечественных из надлежащих сортов стали…