Апрель. Книга вторая - Сергей Петренко

— А вы… его мама?

Женщина улыбнулась.

— Я его сестра. А ты кажешься мне очень знакомым, маленький водяник. Наш отец тоже был водяным… правда, он был не настоящий наш папа — но он нас спас и потом мы его очень полюбили. Он многим казался страшным, только мы его не боялись. Ото всех он требовал, чтобы его звали Гнилень, так забавно… только мы звали его «Бу»…

— Почему? — шепотом спросил водяник.

— Ну, ведь «Гнилень» — это по-человечески звучит не очень-то приятно. А он рассказал нам однажды, что в детстве его звали совсем не так — Бурун. Это потом он велел называть себя древним болотным прозвищем, в память о ком-то из предков. Его мама звала его смешно — Бурунчик. И мы говорили ему: «Бу». Никто кроме меня и Тони не знал, почему. Теперь знаешь и ты… Скажи, наверно, ты мой братик? Ты, наверно, внук Бу, правда?

Брэндли кивнул. Он быстро отвернулся. Шум воды становился сильнее и сильнее.

— Ты Брэндли, я вспомнила! Я слышала о тебе… Река хочет унести Тони, ты будешь с ним, ты позаботишься о нём? Вы отправитесь к Народу Моря, правда? Дай мне знать потом, пожалуйста, братик!

— Да…

Тоника вошла в реку и обхватила одной рукой Тони, другой обняла водяника. Вода смывала слёзы, вода шумела, и можно было ничего не бояться…

— Она торопит вас… Так жалко, что мы не встречались раньше, Брэндли… Я тебя уже люблю, мой братик, до свиданья!

Потом она исчезла за клокочущей, ревущей водой. Подземная река несла их, как безумный горный поток, как ураган, и Брэндли порою переставал понимать, падает ли он сквозь туннели бездны или летит на воздушном корабле. Он крепко-крепко прижимал к себе Тони, но знал, что вода не причинит ему вреда, не разлучит — могучую волю Великой Древней Ведьмы и главы рода Хлюпастых помнила и безупречно стремилась исполнить даже эта дикая стихия…

Они шли и шли. Бесконечно долго.

— Неужели там меня не хватились? — растерянно проговорил Кирис, остановившись, чтобы вытряхнуть колючку из сандалии. — Мой дядя обещал быть близко. Если… с ним ничего не случилось.

— Здесь время другое. — Тони присел рядом. — Можно… я посмотрю?

— На мой сандаль?! — удивился Кирис. — На, конечно. А зачем?

Тони смутился.

— Ты настоящий. Не такой, как всё здесь. Мне кажется, от тебя расходится тоже настоящее.

— Что расходится?

— Не знаю, как объяснить. Все, кто сюда приходят, вначале как будто обыкновенные. Настоящие. А потом — растворяются, делаются тем, из чего здесь всё состоит. Песком, ветром, небом, травой… Может быть, ещё чем-то, если уходят совсем далеко… но я не знаю. Я бы хотел посмотреть, что там дальше, но сперва меня что-то держало здесь, а теперь — просто боюсь. Знаю, что исчезну. Там… жарко. Там будто огонь. Когда я иду туда, делаюсь тоньше и тоньше, испаряюсь. Сперва было жарко, и я потел, но пить здесь нечего, и постепенно из тебя уходит уже не вода, а будто всё остальное, ты с виду остаёшься прежним, а на самом деле — призрак. Мне кажется… из-за этого я не могу выйти отсюда.

— А как ты всё это чувствуешь? Настоящее.

— Это… Если бы я умел… Ну, вот смотри, вокруг тебя даже трава взаправду, она другая. Пока ты не появился, я даже не мог уколоться колючкой, потому что для меня их нет. И вся трава — она просто трава. Не какие-то травинки, отдельные, разные, одни мягкие, пушистые, другие ломкие, жёсткие, одни с колосками, другие с зонтиками… белые, жёлтые… Я вспомнил всё это сейчас, потому что вокруг тебя трава настоящая. И колючки. А так — она одинаковая. Как ковёр без узора. К ней и не присмотришься. Не за что ухватиться глазами. Просто слово — «трава» — и ничего больше. Так же и всё остальное. И время тут такое. Оно… мелкое-мелкое. Настоящее время — из кусков. В каждом куске что-нибудь случается. Поэтому время движется. А тут не случается ничего, и кусков времени нет, оно как вода. Посидишь один час, а по правде это может быть секунда или сто лет, потому что время ни к чему не привязано. Ничего нет. Пустота — а ней эти слова: «земля», «небо», «воздух», «песок». И я… я остаюсь, пока помню, что я такое, что у меня внутри, в голове. Мои мысли, память. Но это быстро тает, остаётся одно слово, «Тони». Наверно, меня тоже давно бы тут не было, если бы не вы, те, кто приходит… — Тони вдруг вскочил, бросил сандалию. Лицо его сморщилось. — Нельзя! Нельзя! Уходи!

— Ты чего?! Тони…

— Тебе нельзя быть со мной! Я такой же… Я хочу от тебя настоящего. Я… я беру твою силу, так же, как всё здесь. Я будто вампир.

Он побежал. Кирис бросился следом — бежать было трудно, обутая ступня увязала в песке, а босая — она словно летела, отталкиваясь от поверхности. Кирис скинул и вторую сандалию. Тони исчез. Всё было одинаковым. Ни звука.

— Тони! Ты где? Хватит уже… Слышишь, я всё равно не уйду без тебя. У меня не получится. Слышишь? Выходи, Тони!

…Он лежал, скорчившись, за бугорком, наполовину зарывшись в песок. Кирис вытащил его и поднял, очень легко, Тони и вправду был лёгкий.

— Пошли.

Тони замотал головой.

— Тогда я тебя потащу. — Он обхватил Тони, проволок его несколько шагов, и вдруг Тони дёрнулся всем телом, закричал.

— Ты чего?!

— Больно… Я… наверно, запнулся о камень. — Он вздрогнул ещё раз, успокаиваясь, потом встал. — Пусти, я сам. — Улыбнулся. — Это так здорово!

— Сильно больно?

— Да нет… Неожиданно. Я забыл уже, как это. А сейчас всё прошло. Наверно, я правда вампир. Только пью не кровь.

— Заладил! Пошли тогда скорее, чтобы я не стал тоже вампиром.

— Ладно. Кирис!

— Что?

— Ты потерял сандалии. Надень их, а то будет труднее.

…Они шли и шли.

— Ты не вернёшься, пока я с тобой, — вздохнул Тони. — Пока я близко, я отнимаю, тяну тебя назад.

— Ерунда, — буркнул Кирис.

— Нет. Не ерунда. Не получится так просто.

— Если бы мой дядя знал, он помог бы. Я должен… Я должен его позвать.

— Что ты придумал, Кирис?!

— Я… попробую петь.

…На тихой волне отраженьеПрохладной луны в вышинеКачается, шепчет в забвенииИстории дивные мне.

Отныне не будет покоя —На запад бегу по волнам,И вечность устало проходит,И звёздно уснул Океан…

Всё ближе и ближе границы,Дрожит мотыльками волна,Мираж, растворяясь, искрится —Мой Остров из лунного сна.

…— Снег! Снег! Снег летит!

— Бежим! Уже недалеко.

— Мне холодно…

Кирис обернулся — Тони был белый, почти как сам снег, а губы посинели. Снег валил всё гуще. Темнело. Впереди, в темноте маячило окно. Тони не мог идти. Кирис несколько раз хватал его за руку, но ладонь Тони выскальзывала. Кирис не сразу сообразил — она сделалась будто из тумана.