Дело дАртеза - Ганс Носсак

Протоколист многое бы дал, чтобы присутствовать при допросе. Однако так уж сложилось, что воспроизвести эту сцену он может лишь акустически или же по сделанным с пленки записям, фотокопии которых, разумеется, были посланы в Центральное управление. Но даже прослушивание пленки дает ясное представление о разыгравшейся сцене. Ни разу в тоне д'Артеза не удалось уловить и тени иронии, что то и дело напрашивалось бы, если бы вы попросту прочитали протокол. Он чрезвычайно внимательно выслушивал сообщения и вопросы господина Глачке, чем только вызывал его раздражение. Он и на вопросы отвечал вежливо, чуть снисходительно, небрежным тоном, как бы говоря: разве вас может интересовать подобная дилетантская информация? При этом он каждый раз так далеко отходил от сути вопроса, раздвигая тему беседы до беспредельности, что господину Глачке стоило огромных усилий не потерять почву под ногами.

Д'Артезу, вне всякого сомнения, было известно, что их беседа записывается на пленку, ныне протоколист совершенно в этом убежден. И не только потому, что, по словам Ламбера, каждый, конечно, принимает в расчет, что его подслушивают, - в этом можно усмотреть чудачество. Но тут произошел пустячный инцидент, который как будто подтвердил догадку.

Когда так называемый допрос был окончен - о чем можно было судить не только по репликам, но и по шуму отодвигаемых стульев, когда оба господина встали, - протоколист выключил магнитофон и прислушался у двери, ведущей из кабины в небольшую комнату, где стоял его письменный стол. Через эту комнату оба, д'Артез и господин Глачке, должны были непременно пройти. Разумеется, господин Глачке проводил посетителя до самых дверей канцелярии, не переставая благодарить за любезность. Когда они прошли, протоколист приоткрыл дверь и, глядя им вслед, видел, как они шли через приемную, где секретарша печатала на машинке.

Естественно, он видел их только сзади. Д'Артез приветливо кивнул секретарше, а господин Глачке продолжал бормотать учтивости. Но у двери, ведущей в коридор, это и случилось. Протоколист вынужден признать, что, движимый любопытством, забыл об осторожности. Господин Глачке открыл перед д'Артезом дверь. Они пожали друг другу руки на прощание, и д'Артез, естественно, еще раз обернулся. Вот тут-то протоколисту и показалось, что д'Артез подмигнул ему из-за плеча господина Глачке.

Эдит Наземан, когда протоколист рассказал ей этот эпизод, заметила:

- Похоже на папу. Он все подмечает, даже мелочи, на которые и внимания не обратишь.

Но должно быть, и господин Глачке кое-что заметил. Взбешенный, набросился он на протоколиста и осыпал его упреками.

- Вы все провалили! - ярился он. - Сделайте-ка одолжение, принесите пленку. Да живей! Живей!

Ниже приводится текст допроса. Опущены лишь вводные фразы, которыми господин Глачке приветствовал д'Артеза и приносил ему извинения за то, что его побеспокоили. Излишне и говорить, что, обращаясь к д'Артезу, господин Глачке называл его "господин Наземан".

Глачке. По всей вероятности, речь идет об одном из рядовых запросов парижской полиции, и дело это нас ничуть не касается. Несколько дней назад, точнее, четыре дня назад, на улице Лористон был обнаружен труп мужчины.

Д'Артез. Улица Лористон? А где она находится? Глачке. Это сравнительно тихая боковая улица между авеню Виктора Гюго и авеню Клебер, в каких-нибудь пяти минутах от площади Этуаль (господин Глачке сам лишь недавно ознакомился с положением этой улицы по плану Парижа). Да, как я уже сказал, тихая улица. Магазинов немного, одно-единственное новое административное здание, небольшая гостиница, если не ошибаюсь, а в остальном старомодные многоэтажные дома. Смахивает на тупик, хотя таковым не является. Поначалу так кажется, оттого что расположена она выше, чем обе большие улицы. С авеню Виктора Гюго к ней даже ведет лестница. Но к чему я об этом распространяюсь, прошу прощения, вам все это хорошо известно.

Д'Артез не отвечает на этот дешевый трюк. Очевидно, вопросительно смотрит на господина Глачке, ибо тот через минуту-другую спрашивает:

Глачке. Или это не так?

Д'Артез. Мне в том районе бывать почти не приходилось. Может быть, я когда-нибудь и проезжал там в такси.

Глачке. А, понимаю. К тому же нас это нисколько не интересует, не так ли? Короче говоря, в нижнем конце улицы, через два или три дома от улицы Поля Валери, есть строительная площадка, в настоящее время на стройке затишье. Знаете, эти вечные забастовки в Париже. Вот там-то, за забором, и был найден убитый. Какая-то женщина, живущая на четвертом этаже в доме напротив, увидела его, вытряхивая утром из окна пыльную тряпку.

Д'Артез. Пыльную тряпку? А это действительно была пыльная тряпка?

Глачке. Да, а почему бы, собственно, и нет?

Д'Артез. А не метелка ли для пыли, их, сдается мне, называют бахромчатыми?

Глачке (ошеломлен, что заметно по голосу, и, видимо, мгновение соображает, не выдал ли д'Артез, что ему больше известно об этом деле, чем он готов признать). Разве это так важно?

Д'Артез (с подчеркнутой учтивостью). Для такого дилетанта, как я, если он хочет точнее представить себе обстановку, это имеет колоссальное значение. А дама молодая или уже в летах?

Глачке. Это вообще не дама.

Д'Артез. Вот как? Прошу прощения.

Глачке (судя по шуршанию бумаги, перелистывает документы). Некая мадам имярек, жена служащего финансового управления.

Д'Артез (делая вид, что удивлен). Скажите, финансового управления! Поистине ценное указание для полиции!

Глачке (смутился, но тут же вознегодовал, ибо сомнению подвергалась деятельность парижской полиции). Не стоит толковать об этой даме. Будьте уверены, господин Наземан, все данные о ней досконально изучены. Наши французские коллеги работают добросовестно и располагают обширной картотекой. Об этом вы можете судить уже на основании того, что по этому делу они обратились к нам. (И поскольку д'Артез никак своего отношения к этому не проявил, он продолжал.) Одним словом, дама или не дама, но убитого она приняла за пьянчугу, который прикорнул, чтобы проспаться. Поэтому она поставила в известность полицию только после обеда, увидев, что этот субъект все еще лежит там с утра. Как я уже сказал, человек был убит. Его прикончили кирпичом, их множество валялось вокруг.

Д'Артез. Кирпичом?

Глачке. Да... или нет, позвольте. Клинкером, сказано здесь. Клинкер этот также найден. С прилипшим клоком волос и следами кожи.

Д'Артез (очень тихо). Невероятно.

Глачке. Что вы сказали?

Д'Артез. Извините, господин обер-регирунгсрат, невероятная смерть.

Глачке. Не такая уж невероятная, как показывает данный случай.

Д'Артез. Мне надобно привыкнуть к этой мысли, еще раз прошу прощения.

Глачке. Род его смерти нас вообще не касается. Этими мелочами пусть занимается парижская уголовная полиция. Причина, по какой обратились к нам и по какой мы со своей стороны обращаемся к вам, господин Наземан, совсем иная. Убитый имел при себе удостоверение личности, так называемую carte d'identite - удостоверение, правда, оказалось искусной фальшивкой, выданную на имя - имя, кстати говоря, под которым убитый был известен в своем кругу, - короче, на имя д'Артеза.

На пленке в этом месте возникает слишком уж затяжная пауза, которая протоколисту при первом прослушивании показалась столь необъяснимой, что он заподозрил поломку магнитофона. Теперь же он считает эту паузу показательной. Вот как он ее себе мыслит: в ответ на свое сообщение господин Глачке, конечно, рассчитывал услышать возглас удивления и, желая вместе с тем проверить, будет ли это удивление искренним или разыгранным, выжидательно уставился на своего визави. Но предвкушаемого возгласа не последовало. Ни единый шумок в записи не указывает на то, что д'Артез хотя бы шевельнулся. Надо полагать, он со своей стороны смотрел на господина Глачке вежливо и терпеливо, ожидая дальнейших разъяснений, так что тот не добился желаемого эффекта и в конце концов потерял самообладание.

Глачке (довольно резко). Вам нечего сказать по этому поводу?

Д'Артез. Оказалось фальшивкой?

Глачке. Да, и к тому же давней. Парижской полиции, по-видимому, известна штаб-квартира шайки, которая их изготовляет, но нам она ничего не сообщила. Все равно, фальшивка или нет - дело вовсе не в этом. Дело в имени.

Д'Артез. Понятно.

Глачке. Но вас это, кажется, нисколько не удивляет?

Д'Артез. А почему это должно меня удивлять?

Глачке. Вам, стало быть, известно, что имеются еще люди, пользующиеся этим именем?

Д'Артез. Известно - слишком сильно сказано, но меня это не удивляет. Несметное множество людей живет с 1945 года под чужим именем, им приходится скрывать свое прошлое. У многих ныне заурядная профессия, жены и дети, и они производят впечатление вполне порядочных людей. Это же вам, господин оберрегирунгсрат, известно лучше, чем мне.

Глачке. Но такое необычное имя.