Бешеный прапорщик - Зурков Игорь

"И не важно, что дорога длинна и тяжела, что над головой серые тучи, что дождь промочил тебя до последней нитки, а ветер норовит сбить с ног…

Если ты знаешь куда идти, если тебя там ждет та, которую ты любишь и которой ты дорог, ты дойдешь, ты обязательно найдешь свой путь в самой непроглядной тьме, ты преодолеешь все трудности и невзгоды. Ты дойдешь, и на пороге дома наградой будет тебе счастливое сияние любимых глаз…"

Даша смотрела на меня не отрываясь, по ее щекам катились две маленькие слезинки, а в глазах была и грусть и обещание новой встречи… и что-то, что я не мог еще понять… Понимал только, что теперь все будет хорошо. И у меня, и у нее… Точнее — у НАС…

Девочка закончила петь, а скрипач все еще продолжал мелодию. Он импровизировал, скрипка в перестала плакать, мелодия превратилась из грустно-печальной в светло-торжественную… Последний звук затих, в кондитерской стояла мертвая тишина…

— Денис, я буду ждать Вас… И молиться за Вас… Только Вы возвращайтесь…

… И сейчас я стоял на пороге госпитального корпуса, все вещи были давно собраны и уложены в вещмешок, уже попрощался с Дольским, с Михаилом Николаевичем, который в очередной раз прочитал мини-лекцию о сохранении здоровья… Не было видно только Даши. Спрашивать, где она не решался, поэтому стоял возле крыльца и пытался прикурить очередную папиросу. И что за дрянь эти спички! Вместо того, чтобы зажигаться, только ломаются…

Проходившая мимо "медсестра" из старших, внимательно посмотрев на меня, подошла и негромко сказала:

— Прапорщик, не уходите… Ждите здесь…

Прошла целая вечность, мимо меня сновали санитары, таская носилки с вновь прибывшими ранеными, переругивались возницы, царила обычная для госпиталя суета. Я бросил окурок в бочку с водой, повернулся и сделал несколько шагов в сторону выхода… И непроизвольно обернулся… Даша с чуть-чуть растрепавшейся прической, с припухшими глазами сбежала с крыльца.

— Денис… Я Вас провожу немножко… Хорошо?

Она взяла меня под руку и мы медленно пошли к выходу, провожаемые множеством взглядов, которые явственно ощущались спиной. Даша шла молча, сосредоточено глядя под ноги. Я не мог выдавить из себя ни одного слова, язык словно прилип к гортани. Мы прошли уже метров сто, когда Даша остановилась и посмотрела мне в глаза.

— Я не хочу, чтобы Вы уезжали… Будь проклята эта война… Я знаю, что Ваш долг — быть там… Очень Вас прошу — останьтесь в живых… И возвращайтесь!.. Вы подарили мне защитника, я тоже хочу сделать Вам подарок, — она протянула мне небольшой сверток, — только, откройте его, когда будете уже в пути…

— Спасибо, — Мой голос был сиплым и надтреснутым, — Я обязательно останусь в живых, и обязательно вернусь… вернусь к Вам, Даша… Потому, что Вы теперь — смысл всей моей жизни…

Я хотел взять ее руку, но она порывисто обняла меня … Потом повернулась и медленно пошла обратно. В глазах потемнело, я кинулся за ней…

— Даша!.. Дашенька!.. Я хотел Вам сказать… Я люблю Вас, Даша!..

Она провела рукой по моей щеке, обняла за шею и наши губы встретились… И не расставались долго — долго… Затем Даша сделала шаг назад, перекрестила меня и тихонько сказала:

— Иди, Денис…

… Я отошел на пару десятков метров, обернулся и смотрел на удаляющуюся тоненькую фигурку, пока она не исчезла в воротах госпиталя. Потом медленно развернул сверточек, подаренный мне на прощание… Внутри лежала куколка в форме сестры милосердия, очень похожая на Дашу… Та самая куколка, которую я не успел купить в магазине Аарона …

А вкус поцелуя я чувствовал всю дорогу…

* * *

В штаб армии я попал уже ближе к вечеру. У ворот меня тормознул часовой и, осведомившись о причине появления, вызвал унтера, который проводил к дежурному. Улучив момент, представился поручику, "воевавшему" сразу по трем телефонам, и предъявил предписание, которое капитан Бойко передал в госпиталь. Самого Валерия Антоновича на месте не оказалось, но дежурный сказал, что тот обязательно должен вернуться к вечернему совещанию и попросил подождать во дворе. Ну, что ж, солдат спит, а служба идет. Устроился на скамейке, видимо специально поставленной для посетителей, и стал наблюдать за тяжелой боевой службой штабных. Ну, если не ёрничать, все бегали, как наскипидаренные. Штаб напоминал большой муравейник, только муравьи в нем были цвета "хаки". Все куда-то спешили, несли бумаги, отдавали распоряжения… Спокойными были только радист в своем фургоне, охраняемый отдельным часовым, и казаки конвойной сотни, сидевшие возле коновязи и разговаривавшие о чем-то своем, станичном. Недалеко от крыльца водитель, или как в это время их называли — "шоффер", который открыл капот своего "пепелаца" и, не торопясь, копался внутри. Меня вдруг разобрало любопытство: чем отличается сей агрегат от, скажем "Жигуля", и я подошел познакомиться с последними достижениями "Автопрома". Водитель сначала косился на меня, но распознав после пары вопросов во мне человека, знакомого с техникой, стал разговорчивей. Мы с ним проболтали довольно долго, пока наконец-то не появился мой новый начальник. Валерий Антонович прискакал с тройкой казаков, спешился, кинул поводья коноводу. Заметив меня, улыбнулся и подошел. Поздоровавшись, мы прошли в штаб и зашли в большую комнату без таблички на дверях. Внутри обстановка была почти спартанской. Слева от входа стояла вешалка, рядом с ней шкаф с филенчатыми дверками. В дальнем глухом углу притаился массивный, скорее всего несгораемый сейф, рядом на стене висела зашторенная карта. Остальное место занимали три разнокалиберных письменных стола. За одним сидел, закопавшись в бумаги, поручик и что-то быстро писал, сверяясь со своими многочисленными листками.

— Сегодня все в разгоне, разъехались по делам, один только Петр Иванович над бумагами корпит. Вечером у командарма совещание, нужно подготовить доклад. Он у нас — человек пунктуальный, неясностей не любит. Я побегу, доложусь о прибытии, а Вы, Денис Анатольевич, подождите меня здесь. Да, после совещания будете представлены Командующему. Я подал Вашу докладную записку и так как ныне в верхах партизанство в моде, то он хочет поговорить с Вами.. — С этими словами Бойко устремился в коридор.

— Так это Вы — автор нашумевшего сочинения? Рад познакомиться, поручик Ломов, Петр Иванович. Отвечаю за обобщение и анализ поступающей информации.

— Прапорщик Гуров, Денис Анатольевич. Пока что ни за что не отвечаю. Но это ненадолго…

* * *

… После вчерашнего разговора с Командующим мне был дан карт-бланш на формирование группы из пяти человек и занятия с ними на базе учебной полковой команды. Вчера вечером еле успел стать на все виды довольствия, а сегодня утречком иду к сотнику конвойной сотни — людей выбирать. Вчера, когда сказали, что заберут нескольких казаков, было видно, что он не очень-то и доволен, но противоречить не стал. Значит, сейчас будем договариваться. Казаки — они все с гонором, попробуем их разагитировать…

А трудно их агитировать. Собрал сотник всех урядников и объяснил им, что господину прапорщику нужны люди "в разведку" служить. Да таким тоном объяснил, что все скептически улыбаются и даже слушать особо не желают. Ладно, зайдем с другой стороны…

— Здравствуйте, станичники. Обращаюсь я к вам по важному делу. Вы, казаки, всегда служили верой и правдой Государю и России-матушке. И не раз доказали это своими подвигами. В Отечественную войну 1812 года ваших земляков с атаманом Платовым французы больше черта боялись, да и с полковником Денисом Давыдовым они по тылам наполеоновским хорошо так прошлись. И в русско-японскую здорово отличились, и в эту войну земляк ваш, донской казак Козьма Крючков, первым из всей русской армии Георгия получил, в одиночку десяток немцев настрогал. И всегда станичники в самых трудных местах сражались, и ни разу славы своей не посрамили. Потому и пришел к вам, господа казаки. Война у нас теперь другая, немчура, как кроты в землю зарываться начала. Поэтому и воевать по-другому надо. Добровольцы мне нужны для важного дела — в тыл германский на разведку ходить, в окопах у немцев воевать, причем тихо и незаметно. Нужны мне четыре человека, которые хорошо пластунское дело знают, стреляют метко, в рукопашном за себя постоять могут.

— Дозвольте обратиться, Вашбродь! Да у нас тут все такие. И за себя постоим, и другим холку намылим, — это старший урядник, кряжистый русобородый детина, прорезался, — зачем нас еще чему-то учить, сами кого хошь научим, ежели попросят вежливо. Тока мы больше конным боем воюем, казак без коня — не казак, а так…

— Дело говоришь!.. Правда твоя, Еремей!.. — загудели остальные.

— Братцы, а может Гришу всем миром попросим? Он-то безлошадный ныне!.. На заводной ездит!.. — а вот это уже лучше, процесс пошел. Причем туда, куда надо.

— Чем без дела слоняться, так и пойду. Как, сотник, отпустишь? Тока его благородию надо еще три казака.