Друзья в небе - Михаил Водопьянов

Мы оба от души рассмеялись.

— Хорошо, что ты тогда не остыл, а продолжал упорно добиваться своего! — сказал Арцеулов.

— Хорошо, что я встретил человека, который не только не осудил меня, а еще сам оказался прекрасным примером для будущего летчика, — ответил я.

ГЕРОЙ № 1

Линейный пилот

…Первого декабря 1929 года меня вызвал заместитель директора Добролета Андерс и сказал:

— Товарищ Водопьянов, мы хотим вас командировать в Хабаровск для того, чтобы открыть и освоить новую пассажирскую линию на Сахалин.

— Я еще молодой летчик, всего полгода вожу самолет, — удивленно ответил я, — а вы меня посылаете на такую ответственную п трудную работу.

— Вот и хорошо, что молодой. Там как раз нужны молодые и крепкие люди. — Андерс подошел ко мне, положил свою руку мне на плечо и ласково сказал: — Поезжай, Михаил, не пожалеешь… Я старше тебя и знаю, что не пожалеешь…

Мне еще тогда не приходилось летать дальше Уральского хребта, а в то время полеты на Севере пугали даже опытных летчиков. Рассказывали об огромных трудностях, которые приходилось там преодолевать первым полярным летчикам Чухновскому, Бабушкину. Понятно, что я не без колебаний принял предложение, решившее мою дальнейшую судьбу.

..В середине января 1930 года я открыл воздушную линию из Хабаровска на Сахалин. Самолет стал доставлять пассажиров из краевого центра на далекий остров за 5–6 часов. А ведь до этого на поездку от Хабаровска до Сахалина в зимнее время на лошадях и собаках вдоль замерзшего Амура, а затем по льду Татарского залива уходило но меньшей мерс тридцать суток. Каждому командированному на Сахалин выдавалось две тысячи рублей: одна тысяча на приобретение меховой одежды, другая —. па продовольствие и наем лошадей и собак. Билет же на самолет стоил 350 рублей.

Самолеты нужны были здесь как нигде.

Помнится, как, пролетая в первый раз вдоль Амура, мы увидели с высоты маленькую деревушку на высоком берегу. Это было Пермское, то самое, на месте которого несколько лет спустя вырос город Комсомольск-на-Амуре.

Отправляясь в полет, я и мои пассажиры оделись по-полярному. Мне достались очень красивые унты. Они были мне немного малы, хотя ног особенно но жали. До первой посадки — Верхнетамбовской — триста пятьдесят километров летели мы два часа двадцать минут, а у меня уже в первый час полета ноги замерзли так, что я готов был сесть куда угодно.

Первое живое существо, приветствовавшее нас, спустившихся с небесной высоты на землю, была собака. Она, видимо, выбежала из деревни вместе с остальными жителями, но намного опередила их. Вслед за собакой показались мальчишки, бежавшие сломя голову. Потом появилась целая демонстрация с красными флагами — школьники во главе с учительницей, степенно шли взрослые.

Как только мы сели, я, не обращая внимания на приветствия, побежал, подпрыгивая, в село, забежал в первый попавшийся дом и сунул ноги в печурку. Через несколько минут пришел в себя, осмотрелся — в доме никого, все, должно быть, убежали к самолету.

Через четверть часа зашел один из моих пассажиров:

— Я видел, как ты забежал в дом… Что с тобой?

— Вам хорошо лететь в закрытой кабине, а у меня ноги закоченели. Не могу дальше лететь в этих унтах.

— А ну-ка, попробуй мои!

Померили — его унты полезли на две пары чулок. Правда, унты были старые, некрасивые, но ноги в них не мерзли.

Мотор нашего самолета все время работал на малом газе, чтобы не дать машине промерзнуть. Бортмеханик, стоя на крыле самолета, накачивал в бак бензин, который добровольные помощники черпали ведрами из бочки. Вокруг собрались почти все жители деревни. Люди щупали крылья, хвост, фюзеляж. Подростки и юноши забирались по лесенке и заглядывали в кабину. Более смелые даже посидели в кабине. Взрослые поднимали детей и давали им возможность посмотреть в «нутро» диковинной птицы.

А вот в селе Мариинском, где была предусмотренная посадка, нас встретили очень недружелюбно. Оказывается, в селе обитало немало кулаков, которые зарабатывали на извозном промысле. Они смотрели на летчиков как на опасных конкурентов.

Из Николаевска мы летели на Сахалин. Местные жители нас пугали:

— В Татарском проливе бывают неожиданные ураганы. Не только ваш самолет может изломать: пароходы и то выкидывает на берег. По четыре-пять дней пароходы штормуют в море и не могут подойти к берегу. Да и вообще Татарский пролив очень редко бывает спокоен.

— Вы же про лето говорите, — заметил я.

— Это все равно, зимой еще хуже. Выпадет снег, ровно покроет землю, а потом подует ветер и наметет высоченные надувы. Здесь ровного места не сыскать.

Работая больше года «воздушным извозчиком» на маршруте Хабаровск — Сахалин, я не раз имел возможность убедиться, что в этих предупреждениях была большая доля истины.

На Дальнем Востоке впервые скрестились летные пути — мой и Ляпидевского. Мы встретились, когда оба были молоды и выполняли ответственное задание Родины. Если бы в 30-е годы художник захотел нарисовать дружеский шарж на Ляпидевского, я бы посоветовал ему изобразить крепкого, чубатого парня, сидящего верхом на самолете. В правой руке у него шашка, левой он выжимает двухпудовую гирю, широкая грудь обтянута матросской тельняшкой, за спиной — верная спутница — семиструнная гитара. Такой рисунок отразил бы многие черты биографии и характера Анатолия.

В казачьей станице

Ляпидевский — кубанский казак, родился в станице Белоглинской. Отец его — сельский учитель, чтобы не идти воевать «за веру, царя и отечество» стал псаломщиком, а потом дьяконом и перебрался в станицу Старощербиновскую. Он изрядно пил и нередко появлялся на заутрене и молебнах, еле держась на ногах. В конце концов его выгнали из церкви. Семье незадачливого священнослужителя пришлось так туго, что Толя пошел батрачить. Ему было только семь лет. Мальчик подавал на току копны, работал на уборке кукурузы, резал подсолнух.

Как горд был паренек, когда осенью привез домой заработанное — три мешка пшеницы, по полвозу кукурузы и подсолнуха. По окончании сельскохозяйственных работ сел на школьную скамью.

Толя был мальчишкой резвым, драчливым, но одновременно мечтательным и впечатлительным. Достаточно было малейшего толчка для полета его неудержимой фантазии.

…В станице Старощербиновской остановился автомобиль, в котором ехал какой-то генерал. Вот так удивительная машина! Нужно построить такую! Толя раздобыл доски, гвозди, молоток, нашел трехколесный велосипед, сломал его и приспособил колеса. Первая личная машина Ляпидевского передвигалась, если ее сзади подталкивали мальчишки. Тогда же и произошла первая в его жизни авария. «Автомобиль» покатился под гору, налетел на дерево и рассыпался. Водитель отделался синяками и не очень сожалел о случившемся. Ему дозарезу нужны были колеса для другой технической новинки.