Прорыв «Зверобоев». На острие танковых ударов - Владимир Першанин

Наводчик Коля Лагута невольно отодвинулся от окровавленного тела товарища. Помочь ему никто бы не смог. В составе брони наших танков и самоходок не хватало никеля для вязкости. Сильные удары вышибали целый сноп осколков, которые нередко оказывались смертельными для кого-то из экипажа.

Стреляную гильзу выбросил в открытый люк лейтенант Авдеев и загнал в ствол новый заряд.

– Не телись! – крикнул он наводчику. – Огонь!

Мина обрушилась на жалюзи «тридцатьчетверки» и разметала решетку. Двигатель задымил. Экипаж гнал поврежденную машину под деревья. Самоходка Авдеева с порванной гусеницей застыла на месте. От удара заглох двигатель, и механик пытался его запустить.

Видя, как выходят из строя дальнобойные орудия, а расчеты несут потери от осколочных снарядов «тридцатьчетверок», командир оборонительного узла вывел свой резерв – два штурмовых орудия «хетцер».

Точнее, они именовались «истребители танков» и название свое оправдывали. Приземистые, высотой чуть больше двух метров, «хетцеры» имели на вооружении 75-миллиметровую удлиненную пушку и лобовую броню толщиной шесть сантиметров.

Сразу оценив опасность, Чистяков крикнул по рации Болотову и Кузнецову:

– Сосредоточить огонь на немецких самоходках!

Затем переключился на Авдеева:

– Степан, уходи любым способом в укрытие.

– А ты подскажи, как? – прозвучало в ответ.

Мощный «зверобой», механик которого наконец запустил двигатель, сминая разорванную гусеницу, пытался рывками сползти в низину. Чистяков хорошо понимал, что такую цель немцы не упустят. Авдеев и прицелиться как следует не мог – слишком малым был угол поворота орудия.

Все же он вел огонь, не имея права по Уставу покидать машину с исправным вооружением. И его товарищ, командир батареи Саша Чистяков, не мог дать ему команду спасать себя и экипаж от неминуемой гибели.

Снаряд «хетцера» пробил башню «тридцатьчетверки», она вспыхнула через минуту. Успели выскочить двое. Немцы опасно пристрелялись, а «хетцер» вложил бронебойный снаряд в поврежденную машину Авдеева. Сноп искр брызнул из лобовой брони самоходки, там, где сидел механик-водитель. Машина задымила.

– Атакуем! – скомандовал в мегафон Чистяков и добавил, срываясь на крик: – Степан, мать твою, прыгайте!

Из отверстия в нижней части машины Авдеева выбивалось пламя. Лейтенант перевалился через край люка, следом выпрыгнул наводчик, Коля Лагута.

Трое ребят из экипажа остались в горевшей машине, контуженные или мертвые. Через минуту «зверобой» взорвался. Тяжелая пушка-гаубица уткнулась стволом в землю.

Крышу и боковые листы брони выгнуло, в некоторых местах разорвало по швам детонацией полутора десятка снарядов. Пламя хлестало через отверстия жгутами, выталкивая черный густой дым. Солярки в баках было много, она сжигала железо, тела погибших, землю вокруг боевой машины.

Заряжающий Вася Манихин, загоняя в казенник очередной снаряд, кричал Чистякову в ухо:

– Саня, двое спаслись. И Степка Авдеев среди них. Слышишь меня?

Наводчик Федор Хлебников тоже хотел что-то сказать, но его толкнул в плечо Чистяков.

– Немца видишь? Вон, правее. Бей в него.

Федор лихорадочно завертел ручку горизонтальной наводки. «Хетцер» на склоне холма прятался за кустами. Снаряд «тридцатьчетверки» скосил пучок кустов, другой отрикошетил от брони.

Раскаленная болванка приложилась хорошо, но шестисантиметровая броня выдержала удар, а машина, как ошпаренная, отпрыгнула на скорости назад, подставляясь под прицел наводчика Хлебникова.

Фугасный снаряд взорвался перед «хетцером», подняв столб земли и дыма, в котором кувыркались вырванные с корнем, перемолотые кусты и пучки травы. Когда дым отнесло ветром, увидели, что у «истребителя» порваны обе гусеницы. Застывшую машину добила «тридцатьчетверка».

Второй «хетцер» мгновенно отреагировал и следующим выстрелом поджег «тридцатьчетверку» кумулятивным снарядом. Она вспыхнула сразу, успел выскочить лишь один танкист из экипажа.

Командир немецкой машины, не теряя времени после удачного выстрела, уже поймал в прицел громаду русского «дозеноффнера», но его опередила «тридцатьчетверка» Болотова.

Комбат сам сел за прицел. Если командир батальона из него получался посредственный, то стрелял он хорошо. Снаряд, летевший со скоростью 1200 метров в секунду, прошил на расстоянии четырехсот метров скошенную лобовую броню «хетцера», рядом с массивной орудийной подушкой, которые сами немцы называли «свиное рыло».

Этот броневой нарост мог бы спасти штурмовое орудие, но капитан угодил, куда целился. Раскаленная болванка воспламенила содержимое тесной рубки «хетцера», где за толстой броней находился опытный экипаж из четырех человек. Одновременно вспыхнул бензин и рванули снаряды в боеукладке.

Компактная и опасная, как гадюка, машина исчезла в клубящемся, словно живое существо, огненном клубке. Взлетели, кувыркаясь, оба вырванных верхних люка, зенитный пулемет, снарядные гильзы, мелкие обломки. Вынесло заднюю стенку рубки вместе с человеческим телом и грудой горящего тряпья.

Атака была дружной. Впереди шли «тридцатьчетверки», следом две самоходки Чистякова. Пехота, спрыгнувшая с брони, догоняла машины. Две «тридцатьчетверки» и самоходная установка лейтенанта Авдеева горели. Еще один танк стоял с поврежденным двигателем. Пламя экипаж сумел погасить.

Теперь против атакующих действовали два дальнобойных, но не слишком поворотливых орудия, и минометы, непрерывно сыпавшие мины.

И Болотов, и Чистяков, приближаясь к немецким траншеям, знали, что их подстерегает еще одна опасность – «фаустпатроны». В сорок четвертом году этими гранатометами активно вооружали пехотные части вермахта. Они не обладали высокой точностью стрельбы и дальнобойностью, но на расстоянии пятидесяти метров пробивали кумулятивными зарядами любую броню.

Это было качественно новое оружие врага, которое уже наносило нашей бронетехнике ощутимые потери. Особенно в населенных пунктах, среди траншей и окопов, где можно было подпустить танк на расстоянии выстрела.

К сожалению, как это часто бывало, в среде высокого командного состава относились к «фаустпатронам» с долей пренебрежения. Наши генералы на передовых позициях бывали редко, предпочитая руководить из хорошо укрепленных блиндажей за километры. Подумаешь, реактивная труба! Она на полста шагов всего бьет. На появлении этого сильного оружия внимание командиров и бойцов долго не акцентировали (чего панику разводить!).

Многие красноармейцы, особенно из недавнего пополнения, даже не знали о существовании «фаустпатронов». Зато быстро оценили опасность таксисты и самоходчики. Выход в ближнем бою имелся лишь один – действовать совместно с пехотой, которая уничтожала «фаустников», не давая приблизиться к боевым машинам.

Десант, спасаясь от сильного минометного огня и тяжелых снарядов, отстал. Машины временно остались без прикрытия, поджидая пехоту и маневрируя, чтобы не угодить под орудийный выстрел и не нарваться на гранатометчиков.

– Эй, скоро вы там? – кричали командиры, высовываясь из люков и торопя десантников. – Чего плететесь!

Самоходка Чистякова накрыла фугасным снарядом капонир с тяжелым орудием. Взрыв выбил колесо, смял откатное устройство, раскидал расчет. Последнее из четырех тяжелых орудий готовилось выстрелить, целясь в машину старшего лейтенанта.

Чистяков понял, что экипаж не успеет перезарядить свою пушку. Матвей Колесник уставился на массивный ствол с огромным черным отверстием. Сейчас оттуда вырвется вспышка, и снаряд, выпущенный с двухсот метров, разнесет самоходку. Превратит в пыль весь экипаж и его, Матвея Колесника, которого ждут трое детей и жена.

– Стреляй, мля! – орал он на Хлебникова, теряя выдержку.

И в то же время лихорадочно искал выход из смертельной ситуации. Вряд ли другой механик сумел бы среагировать так же быстро, опережая расчет немецкого орудия. Матвей Колесник, рискуя сжечь сцепление, дал полный газ.

Машина взревела и, подпрыгнув, понеслась прямо к наблюдательному пункту, покрытому маскировочной сеткой. Трехслойный бревенчатый накат и толстый слой земли выдерживали попадания снарядов среднего калибра. Но несущаяся бронированная глыба весом сорок пять тонн, выбрасывая из-под широких траков комья земли, кроша в щепки бревна, провалилась вниз, смяв трубы-опоры.

Там, выполняя свой долг, находились офицер и радист. В последний момент попытались выскочить, но это удалось лишь радисту. Офицер с криком исчез под огромной русской машиной.

Фугас, предназначенный самоходке Чистякова, прошел за кормой и со зловещим шелестом летел в сторону десантной цепи. Мощный взрыв заставил залечь бойцов, но через минуту они вскочили и побежали дальше.

Расчет шестидюймовки загонял очередной снаряд, осознавая, что выстрелить не успеют. Наводчик орудия, унтер-офицер, воевавший с русскими еще в ту войну, ловил в прицел юркую «тридцатьчетверку». Фельдфебель, командир расчета, матерясь, пристраивал на бруствере «фаустпатрон».