Соблазн гнева - Татьяна Голубева

– Ну, как настроение, Сергей Пафнутьевич?

И господин Дикулов ответил не кривя душой:

– Отличное настроение!

– Вот и хорошо, – кивнул врач. – Сейчас мы вас починим, будете как новенький.

– Буду, – согласился господин Дикулов.

Вот анестезиолог ввел в его вену что-то такое, специальное, и внимательно посмотрел в глаза. Дикулов улыбнулся – и заснул.

И сразу же окунулся в радостный, чистый свет. В свет, насыщенный покоем и тишиной. И без малейших усилий, легко и стремительно полетел по длинному широкому туннелю туда, где его ждала свобода. Бесконечный простор, бесконечная свобода и бесконечная любовь. Не к кому-то в особенности или в отдельности любовь, а вообще. Ко всем на свете. Ко всем людям, собакам, птицам, бабочкам… И чувство безграничного счастья, охватившее Сергея Пафнутьевича, было мягким и теплым, а тело как будто исчезло, растворившись в шафранном сиянии…

Он наслаждался полетом, он хотел как можно скорее вырваться туда, где возможно все, где нет никаких преград ни для мысли, ни для чувств, где царят полное понимание и абсолютное доверие. Где нет ни зависти, ни злобы, ни измен.

Но он не успел добраться туда. Его резко, бесцеремонно остановил голос, крикнувший громко-громко:

– Вернись сейчас же!

И тут же ему в лицо дунул сильный порыв холодного ветра, заставляя повернуть назад.

Как же ему не хотелось возвращаться!

Но пришлось. Он как-то вмиг утратил волю, его поволокло куда-то вниз…

Сергей Пафнутьевич открыл глаза и вопросительно посмотрел на хирурга, склонившегося над ним.

– Что, решили отложить операцию?

– Нет, почему же, – улыбнулся хирург. – Вы уже в послеоперационной палате. С новеньким клапаном. Все в порядке.

– А… Пить хочется.

В ту же секунду чья-то рука поднесла к его губам специальный поильник с носиком. Несколько капель влаги проскользнули в горло господина Дикулова… и он подумал, что такое уже было. Точь-в-точь.

– Отдыхайте, – посоветовал хирург. – Набирайтесь сил. Сестра будет с вами постоянно. Если что-то понадобится – дайте знать.

Дикулов успел только подумать, как это он даст знать, если у него совсем нет сил говорить, но мысль тут же растаяла в навалившемся на него сне.

Когда он снова проснулся, в палате было почти темно, лишь слабый источник света, не попадавший в поле зрения Сергея Пафнутьевича, испускал рахитичные желтоватые лучи. Они расползались по высокому потолку, по стене, по капельнице…

Интересно, капельница – это нормально или нет, подумал Дикулов, всем ее ставят после операции, или у него какие-то осложнения? Он прислушался к собственному сердцу. Вроде бьется нормально, как всегда. Ему почему-то казалось, что искусственный клапан будет ощущаться организмом как инородное тело, что он сразу уловит присутствие внутри чего-то неживого, ненастоящего… Но ничего не уловил, как ни старался. Только ребра почему-то болели.

Дикулов осторожно повернул голову и увидел медсестру, сидевшую за столиком у двери. Девушка читала книгу, но сразу заметила движение пациента и, отложив пухлый томик, встала.

– Проснулись, Сергей Пафнутьевич? Пить хотите?

– Хочу.

И снова освежающая влага скользнула в его горло, и Дикулов сразу взбодрился.

– А почему у меня бока болят? – шепотом спросил он. – Как будто все ребра переломаны.

– В общем, так и есть, – улыбнулась сестра. – Вам ведь вскрывали грудную клетку. Так всегда делают при операциях на сердце.

– Как интересно… – выдохнул Сергей Пафнутьевич и опять провалился в сон.

Окончательно потеряв счет времени, он то спал, то вроде бы бодрствовал, но с каждым часом силы возвращались к нему. Потом он начал вставать и гулять по коридорам. Очень скоро господину Дикулову надоело бездельничать, осточертели больница и медицинский персонал. Сергей Пафнутьевич лежал в отдельной палате, и ему даже поговорить было не с кем. Он прекрасно видел, что к больным в другие палаты приходят жены, дети и внуки, тещи и свекрови, вообще толпы всякого народа… а вот рядом с ним, господином Дикуловым, не было ни единой родной души. Никого не интересовало, жив ли он, помер ли, как прошла операция, что будет дальше… Только профессионально внимательные и безупречно ласковые медицинские сестры хлопотали над ним, да приходили проведать работодателя секретарша, помощник и юрист.

И Сергей Пафнутьевич все чаще и чаще вспоминал свою первую жену. Кто знает, как сложилась бы его жизнь, если бы она не умерла…

Впрочем, хорошо, что она умерла. Она ведь предала его, изменила ему…

Сев на следующее утро за руль «лексуса», Марина совершенно случайно бросила взгляд на приборную панель – и ахнула. Бензин был почти на нуле. Марина чуть было не выскочила из машины с криком: «Какого черта не заправил, урод!» – но вовремя вспомнила, что гаражной обслуги рядом нет.

Нужно было ехать на заправку. К счастью, заправки относились к той сфере бытия, с которой Марина была хорошо знакома. И потому она спокойно тронула машину с места. Заправиться – это вам не веники вязать, то есть искать. Это просто.

Сейчас – просто.

Через пятнадцать лет после того, как ее привезли в Петербург из леса.

Конечно, в шестилетнем возрасте ей не нужно было заботиться о машине или хотя бы о венике, но… но ей и без того хватало проблем.

Ее постоянно поучали и отец, и тогдашняя мачеха, и приставленная к ней гувернантка. Поучали вежливо, сдержанно, холодно. Ей объясняли, что нельзя разговаривать слишком громко, нельзя хлопать дверями, нельзя вытирать нос ладошкой, для этого человечество придумало носовые платки, и нельзя зажимать ложку в кулаке так, словно кто-то собирается отнять у нее столовый прибор, и нельзя глотать еду слишком быстро, а чавкают во время еды только свиньи…

Как ни старалась Марина научиться всему сразу, у нее ничего не получалось. То она забывала про носовой платок, то за обедом хватала вилку правой рукой, то откусывала от ломтя хлеба, вместо того чтобы отломить маленький кусочек и положить в рот изящно, как это делала Вероника Альбертовна… Да не счесть тех ошибок, которые она совершала в течение дня!

Ей вежливо выговаривали – а Марина в ответ замыкалась, пряталась по углам в разных комнатах бесконечно большой квартиры, и приставленная к ней гувернантка Нина нервно искала подопечную, бегая из одной гостиной в другую, из спортзала в детскую… Нина боялась, что ее уволят, если девочка не будет ее слушаться. Но Марина, сразу озлобившись среди всего этого непонятного ей холодного великолепия, ничуть не жалела Нину. Наоборот, она изо всех сил старалась доставить гувернантке как можно больше неприятностей: плохо вела себя за столом, то и дело нарочно пачкала нарядные платья, во время прогулок пинала новенькими туфельками все подряд, чтобы поцарапать безупречную гладкую кожу…