Червь - Джон Фаулз

— Ступайте же, — негромко повторяет он.

Помедлив немного, девушка вскакивает и направляется к окну.

— Отворите ставень и выгляните наружу.

Кресло, в котором сидит мистер Бартоломью, от окна отвёрнуто, и он лишь по звуку узнаёт, что девушка выполнила его приказ.

— Видите ли вы небесный престол, на коем восседает Искупитель одесную своего Отца?

Девушка оглядывается на мистера Бартоломью.

— Вы же знаете, что не вижу, сэр.

— Что же вы видите?

— Ничего. Ночь.

— А в ночи?

Девушка бросает мимолётный взгляд в окно.

— Только звёзды. Распогодилось.

— Что лучи наиярчайших звёзд, дрожат?

Девушка снова смотрит в окно.

— Дрожат, сэр.

— Знаете ли, отчего?

— Нет, сэр.

— Так я вам растолкую. Они дрожат от смеха, Фанни, они насмехаются над вами. От самого вашего рождения насмехаются. И так до вашего смертного часа. Что вы для них? Раскрашенная тень, не больше. Вы и весь ваш мир. Что им за дело, веруете вы во Христа или нет. Будь вы грешница или святая, потаскуха или герцогиня, мужчина или женщина, молодица или старуха — им всё едино. И недосуг им разбирать, рай вас ожидает или ад, блаженство суждено вам или муки, жалует вас фортуна или сокрушает. Вы куплены для моей забавы, но точно так же рождены на забаву им. Под их лучами вы ничто, как скот, глухой и немой вроде Дика и слепой, как сама судьба. Участь ваша нимало их не трогает, а на бедственное ваше состояние они взирают так же, как тот, кто наблюдает с высокого холма за идущим в долине сражением, видя в нём всего лишь редкое зрелище. Вы для них ничто. Сказать ли, отчего они вас презирают?

Девушка молчит.

— Оттого, что вы не отвечаете им тем же презрением.

Взгляд девушки прикован к бритому затылку: человек в другом конце комнаты даже не поворачивает головы.

— Как же я могу изъявить презрение звёздам?

— А как вы изъявляете презрение мужчине?

Девушка мнётся.

— Я отворачиваюсь от него или отвергаю его страсть.

— А если этот мужчина судья; если он, осерчав, велит вас высечь без вины и забить в колодки?

— Я возражу, что ни в чём не провинилась.

— А как он вас слушать не станет, что тогда?

Девушка молчит.

— Тогда, выходит, сидеть вам в колодках?

— Так, сэр.

— Можно ли такого человека почитать за праведного судью?

— Нет.

— Вообразите же, что этакий правосуд не какой-то неведомый мужчина, но вы сами, а колодки сделаны не из железа да дерева, но частью из вашей слепоты, частью из ваших же заблуждений. Тогда как?

— Не знаю, что сказать, сэр. В толк не возьму, что вам от меня надобно.

Мистер Бартоломью поднимается и идёт к камину.

— То же, Фанни, что и от много вас превосходящего.

— Что-что, сэр?

— Довольно. Ступайте в свой покой и спите, пока не пробудитесь.

Девушка стоит без движения, потом направляется к двери, но у скамьи опять останавливается и искоса поглядывает на мистера Бартоломью.

— Милорд, сделайте милость, объясните, что же всё-таки вам угодно.

Вместо ответа хозяин машет левой рукой в сторону двери и поворачивается к девушке спиной, показывая, что разговор окончен. Девушка в последний раз смотрит на хозяина, делает реверанс, которого тот всё равно не видит, и исчезает за дверью.

Наступает тишина. Мистер Бартоломью стоит у камина, не отводя глаз от угасающего пламени. Наконец он оборачивается и задерживает взгляд на скамье. Чуть помедлив, он переходит к окну и глядит в небо, словно желает удостовериться, что там действительно ничего, кроме звёзд, нет. Трудно догадаться по его лицу, о чём он думает, но как бы то ни было, с этим лицом происходит последняя, небывалая метаморфоза: оно принимает выражение той же кротости, которая была написана на лице девушки во время их — или, лучше сказать, его — разговора. При всём различии пола и облика — это то самое выражение. Мистер Бартоломью бесшумно запирает ставни. Он идёт к кровати, на ходу расстёгивая камзол. Там он опускается на колени и замирает, уткнувшись лицом в покрывало. Так человек, который жаждет незаслуженного прощения или мечтает вернуться в безмятежное детство, утыкается в подол материнского платья.

~ ~ ~

Найдено шесть недель тому назад в лесу одного прихода в десяти милях отсюда неизвестно чьё удавленное тело; как в том заключил чиновник, дознание производящий, человек сей сам на себя руки наложил, однако ж ни имени felon de se[14] ни причин преужасного преступления дознаватель не выявил. Ныне же открылись обстоятельства, указывающие на злодеяние ещё более гнусное. Стало известно, что несчастный, будучи слуха и языка лишён, всё же состоял в услужении у джентльмена, прозываемого Бартоломью, каковой джентльмен в апреле вместе с тремя спутниками проезжал через те места в Бидефорд, однако с той поры от них никаких вестей не случилось. Явилось подозрение, что немой слуга в помрачении ума всех четверых убил и тела спрятал, а впоследствии, не снеся укоров совести либо от страха перед возмездием скончал мерзостную жизнь свою. Со всем тем нельзя не подивиться, что и по сию пору приятели мистера Бартоломью разыскивать его не потщились.

Допрос и показания

ТОМАСА ПУДДИКУМБА,

данные под присягою июля 31 числа, в десятый год правления Государя нашего Георга Второго, милостью Божией короля Великой Британии, Англии и прочая.

От роду мне шестьдесят шесть лет, я хозяин постоялого двора «Чёрный олень», каковой лет сорок тому унаследовал от своего отца. Я почётный гражданин этого города. Я трижды выбирался в градоначальники и одновременно исправлял должность судьи.

В: Прежде всего, мистер Пуддикумб, благоволите свидетельствовать, что на миниатюре, которую я уже показывал вам прежде и показываю теперь, изображён младший из двух джентльменов, что останавливался у вас три месяца назад.

О: Сдаётся мне, что он. Похож. Присягнуть готов, что он. Разве что платье на том было не такое богатое.

В: В лицо всмотритесь. Платье к делу не идёт.

О: Да, я понял. Он, как есть он.

В: Хорошо. Когда они приехали?

О: В последний день апреля. Я это крепко запомнил, до смерти не забуду.

В: В котором часу?

О: Часа за три до того, как солнцу садиться, прискакал ихний слуга и распорядился насчёт покоев и угощения. А то, говорит, ровно и не обедали, с голоду в дороге животы подвело.

В: Как звали слугу?

О: Фартинг. Потом он отправился за своими господами, а часу этак в седьмом они пожаловали, как он и обещал.

В: Впятером?

О: Дядя с племянником, двое слуг и горничная.

В: Мистер Браун и мистер Бартоломью — так они назвались?

О: Именно так, сэр.

В: В их поведении вы не приметили ничего недолжного?

О: В ту пору — нет. Это уж потом я призадумался, после той оказии, о которой вы знаете.

В: А в тот вечер?

О: Да нет, с виду — такие точно люди, какими себя назвали: просто едут два джентльмена в Бидефорд. Я ведь с ними и двух слов не молвил. Молодой поднялся прямо к себе и до отъезда носа из комнаты не казал, потому я о нём столько же знаю, сколько о случайном прохожем. Отужинал, поспал, проснулся, позавтракал — и всё в четырёх стенах. А после завтрака отъехал.

В: А что дядя?

О: И о нём знаю не больше того. Только что после ужина он пил с мистером Бекфордом чай и…

В: Кто этот мистер Бекфорд?

О: Тутошний священник. Заглянул отдать почтение проезжим джентльменам.

В: Они с ним были знакомы?

О: Не думаю, сэр. Я пришёл с известием, что он дожидается внизу, а они о нём вроде и слыхом не слыхивали.

В: Это было вскорости после их приезда?

О: С час, сэр. Может, чуть дольше. Они только-только закончили ужинать.

В: И они говорили с ним?

О: Немного погодя мистер Браун к нему вышел. Они с мистером Бекфордом уединились в отдельной комнате.

В: Мистер Браун, дядя? Племянника с ними не было?

О: Только дядя, сэр.

В: Долго они беседовали?

О: Часа не будет, сэр.

В: Вы не дослышали, в чём состоял предмет их беседы?

О: Нет, сэр.

В: Ни единого слова?

О: Нет, сэр. Им прислуживала моя горничная Доркас, так она сказывала…

В: Это я узнаю от неё самой. Рассказывайте лишь о том, что видели и слышали самолично.

О: Я проводил мистера Брауна туда, где дожидался мистер Бекфорд. Они раскланялись, сели. Тут начались любезности да церемонии, но я уже не слушал, а пошёл распорядиться касательно чая.

В: Они держались друг с другом как чужие или как давние знакомцы?