Перелетные птицы - Гордон Брук-Шеферд

Любопытно, что в своем заявлении 1952 года Гузенко не смог вспомнить кодовое имя шпиона, которого он в полной версии первых допросов, опубликованных в Оттаве примерно тридцать лет спустя, без колебаний назвал "Элли" - тем же кодовым именем, под которым действовала Кэтлин Уиллшер. Странно, что два британский шпиона проходили по московским книгам учета под одним именем, словно одноименные британские беговые лошади в реестре породы. Заключительный вклад Гузенко в разрешение тайны привел к тому, что за год до своей смерти он помог кое-кому указать пальцем на Роджера Холлиса, сотрудника Ми5, который был направлен из Лондона допрашивать его и который впоследствии вырос до генерального директора Ми5 (1956-65 гг.). Холлис, утверждал Гузенко, возможно и есть ещё один "Элли", потому что доклад Ми5 о допросе Гузенко в 1945 году, показанный ему в 1970 году, показался ему искаженным.

Последнее показание Гузенко весьма представляет собой неразрешимую загадку - видимо, потому, что Гузенко хотел вернуть былую популярность при замутненной уже памяти. Если бы Холлис фальсифицировал показания Гузенко (а никаких доказательств этому нет), он лишь навлек бы на себя подозрения. В 1945 году Гузенко давал показания и Холлису, и в Королевской канадской конной полиции, и весьма въедливому сотруднику Ми5/Ми6 Питеру Двайеру. Грубое несоответствие в показаниях не могло бы не привлечь к себе внимания. Гузенко сделал многое, что ясно как день. Но в британский разброд по шпионским делам он внес свой вклад, добавив масла в огонь, за ярким пламенем которого так и не увидели очертаемых образов.

И теперь мы переходим к самому могущественному шпиону-британцу, когда-либо работавшему на Москву, ибо следующий советский перебежчик, обратившийся к британской разведке, попал прямо на Кима Филби. Филби отделался сильным испугом, но последствия для беглеца оказались трагическими.

4

Разрушитель

В воспоминания, написанные после благополучного обоснования в Москве, Филби вставил невинную деталь, запутывающую драму Волкова. Его описание, как и вся книга, это продолжение, теперь уже из вынужденной ссылки, войны, которую он всю жизнь вел против западной демократии. Как и многое другое из написанного им, это паутина лжи и полуправды, которой опутан скелет подлинных событий, причем и сам скелет событий местами подправлен. Ниже впервые приводится полная история дела Волкова, а основные выдумки Филби отмечены по ходу повествования.

Константин Петрович Волков приехал с женой Зоей в Стамбул из Москвы 19 мая 1945 года. Они ехали по советским дипломатическим паспортам номер 10408 и 10409, муж был назначен вице-консулом в советское генеральное консульство. На самом деле Волков, которому было тридцать с немногим лет, являлся подполковником разведки НКВД, до этого работал в штаб-квартире НКВД в Москве и был направлен в Турцию в свою первую заграничную командировку. Из последующего ясно: он заранее решил для себя, что это будет его и последняя командировка.

Хотя дело Волкова прогремело лишь пару недель спустя после дела Гузенко и должно располагаться по хронологии после него, на самом деле оно началось двенадцатью днями раньше, 27 августа 1945 года. В этот день мистер Пейдж, британский вице-консул в Стамбуле, то есть ровня Волкову в дипломатической иерархии, получил письмо от своего советского коллеги с просьбой принять его в 22 часа того же дня или на следующее утро "по срочному и важному делу". К письму Волков приложил визитную карточку и попросил, чтобы на встрече присутствовал переводчик, предпочтительно англичанин. В знак согласия Волков просил Пейджа прислать в советское генконсульство свою визитную карточку или позвонить и попросить сотрудника консульства, чтобы приехал кто-нибудь "для обсуждения вопроса об одном советском гражданине".

Чтобы понять слоновью тонкость этого подхода, нам нужно вернуться в атмосферу первых послевоенных месяцев. Бегство было тогда в новинку как идея и как практика. Как Гузенко потратил часы на походы в редакцию газеты, так и Волков потратил несколько дней, когда послал свою визитную карточку непонятно для чего. Так, во всяком случае, воспринял его "послание" Пейдж. Он обсудил вопрос с генконсулом Л.С. Херстом, и оба пришли к выводу не отвечать.

И снова вернемся к обстановке того времени. Никто из этих двух чиновников не имел никакого отношения к британским спецслужбам, которые в 1945 году и сами не сталкивались с явлением бегства из другого лагеря. Последний советский офицер разведки, который просил в Британии политического убежища, был, видимо, Георгий Агабеков. Он в 1930 году пришел и обещал рассказать все, если Уайтхолл (улица в Лондоне, на которой находятся правительственные учреждения, синоним правительства примеч. перев.) поможет ему жениться на английской девушке Исабель Стритер, в которую он безумно влюблен. В той истории тоже был турецкий элемент, потому что девушка была дочерью бывшего британского консула в Стамбуле. Но Херсту и Пейджу можно простить незнание той истории. Необычное дело Агабекова нельзя назвать прецедентом, ибо ничего такого в мире шпионажа не случалось ни после, ни до.

Итак, первая попытка подхода была проигнорирована. Русский напрасно прождал две недели, когда его терпение иссякло и он решил поднять уровень и ставок, и риска. 4 сентября он без предупреждения пришел в британское генконсульство. Нашелся и переводчик в лице сотрудника британского посольства Дж. Л. Рида, который неплохо говорил по-русски.

Когда Волков начал говорить, Пейдж сразу понял, что зря он не пошел навстречу Волкову в августе. Волков с порога заявил, что он не вице-консул, а заместитель резидента советской разведки в Турции и что у него есть важная информация для Британии - при условии, что британское правительство соответственно вознаградит его за труды.

Он с самого начала предложил имена 314 советских агентов в Турции и не менее 250 - в Великобритании (эти имена, сказал он, заперты в чемоданчике, который находится в пустой квартире, в Москве - что, если это правда, доказывало, что он готовился к своему шагу задолго). Двое из агентов в Британии, утверждал он, работают в Министерстве иностранных дел, ещё семь в британской разведывательной системе, и один из них "выполняет обязанности главы отдела британской контр-разведки в Лондоне" (двое в МИДе, как потом выяснилось, были Бёрджесс и Маклин, а сотрудником контрразведки - скорее всего Филби, хотя описание подходило и к Роджеру Холлису). В качестве дополнения Волков предложил рассказать подробно о московской штаб-квартире разведки и о нынешних операциях советской разведки на Ближнем Востоке и в Иране, а также предоставить образцы печатей, штампов и удостоверений личности.

Был ещё один сногсшибательный элемент в рассказе Волкова, и он сильно затруднял процесс заключения сделки. В последние два с половиной года, уверял Волков своих слушателей, русские читают все шифрограммы между британским посольством в Москве и Лондоном, как идущие по дипломатическим каналам, так и по линии спецслужб. (Эта информация не была впоследствии ни разу не подтверждена, но учитывая службу Волкова в московском Центре, она была воспринята весьма серьезно. Это могло означать, например, что перед встречами в верхах в Тегеране, Ялте и Потсдаме Кремль мог заранее знать позицию Запада на переговорах).

Возникшее затруднение состояло в том, что, зная об утечке шифра на линии Москва - Лондон, Волков опасался, что шифртелеграммы могут перехватываться и на линии между британским посольством в Стамбуле и Министерством иностранных дел в Лондоне. Поэтому он настаивал на том, чтобы его предложения были отправлены в Лондон медленным, но верным путем диппочтой. Что же касается вознаграждения, то Волков требовал гарантию убежища в Великобритании и безопасности там. Он также требовал 50 тысяч фунтов стерлингов в качестве компенсации за потерянную работу (некоторые источники приводят совсем точную, но неправильную цифру в 27 500 фунтов). Хотя в нынешних ценах это составляло бы один миллион, товар стоил денег. Сделав свое предложение, которое он оставил письменно на русском языке, Волков весело удалился. Он сказал двум британцам, что придет через несколько дней. При этом он заверил их, что чувствует себя в полной безопасности, потому что только жена знает о его деле. В конечном итоге это оказалось катастрофической ошибкой, но в то время Волкова винить в этой ошибке было нельзя.

Совершенно очевидно, что в руках британского генконсульства оказалось нечто экстраординарное, и также очевидно было, что следовало поторапливаться. Тогдашний посол в Турции сэр Морис Питерсон на тот момент был в отъезде, и консульские работники известили о случае советника и временного поверенного Александера Нокс-Хелма. То, что он сделал, было равным образом экстраординарно. Хотя британские спецслужбы имели свою резидентуру в Стамбуле, которую возглавлял Сирил Макрей, в посольстве и не подумали сообщить ему или посоветоваться с ним о случае чисто разведывательного характера. Вместо этого предложение Волкова направилось медленным путем диппочтой с сопроводительным письмом от Нокс-Хелма на имя Уильяма Мелвилла Кодрингтона, исполнявшего обязанности вице-секретаря в МИДе Великобритании. Дорога заняла примерно две недели, затем письмо было передано обычными каналами канцелярии постоянного замминистра тогдашнему главе Мi6. Это состоялось не раньше 19 сентября (а не, как Филби утверждает, "августовским утром"). Сэр Стюарт Мензис вскрыл документ с предложением Волкова и немедленно послал за начальником русского отдела, чтобы проконсультироваться с ним.