Моя война - Григорий Чухрай

Случайно по какому-то делу Донской заглянул в кабинет директора. Увидев, что там люди, он поспешно закрыл дверь и хотел уйти. Но кто-то из французов заметил Донского.

Они выскочили из директорского кабинета, догнали Марка, окружили его, пожимали ему руки, дотрагивались до его одежды и были счастливы, что видят великого режиссера!

Вслед за французами из кабинета высыпали украинские кинематографисты, которых крайне удивил ажиотаж вокруг Донского...

- Тю! Чи воны сказылысь!? (Что они сошли с ума?)

Авторитет Донского в мире в то время был чуть ли не самым высоким. Итальянские неореалисты называли его своим учителем. Даже в Америке его фильмы служили для многих режиссеров образцом для подражания. Но то было время, когда информация об успехах наших режиссеров за границей подвергалась строгой цензуре.

Объективности ради должен сказать, что Донского на Киевской студии не признавали не по национальному признаку, а скорее по политическому. В украинской кинематографии работал, например, Исак Шмарук, и его считали вполне своим. А Александра Петровича Довженко, бывшего в то время в опале, третировали так же, как Донского. Переходили на другую сторону улицы, чтобы, не дай бог, не поздороваться с опальным Довженко. Когда тот приехал в Киев и пожелал встретиться со своими коллегами режиссерами, никто из них не пришел на встречу. Пришел один Донской и, обняв друг друга, они прослезились.

Съемочная группа любила Марка Семеновича. Работать с ним было интересно. Но случалось, Марк на съемках был чем-то недоволен, нервничал и устраивал истерики.

Тогда дирекция группы посылала за Ириной Борисовной. Та приходила и успокаивала разбушевавшегося Марка. Она всегда была поблизости, приносила термос и еду и кормила Донского в перерывах. Прекрасно владея немецким языком, когда было нужно, она заменяла переводчика, а то и, входя в кадр, исполняла небольшие вспомогательные роли.

Все, кто ее знал, удивлялись.

- Святая женщина! Как она с ним уживается?

А она любила Донского.

В ней напрочь отсутствовала даже тень тщеславия. Она не стремилась в артисты, а просто помогала Марку в его работе и умела всегда оставаться в тени.

Она рассказывала, посмеиваясь:

- Знаете, как он за мной ухаживал? Однажды привел меня в лес, поставил мне на голову спичечную коробку, отошел, и выстрелом из мелкокалиберной винтовки сбил ее с моей головы.

- И вам не было страшно?

- Мне было весело.

- Он же мог промахнуться.

- Он прекрасно стрелял! А я была влюблена в него.

Марк Семенович благодарно смотрел на жену. Она похвалила его за стрельбу, и он был счастлив.

Дрессировщица тигров Бугримова рассказывала, что однажды Ирина Борисовна на спор зашла в клетку с тигром. В это трудно было поверить. Я спросил у Ирины Борисовны: правда ли это? Она с милой улыбкой ответила:

- Да, было такое. Конечно, Бугримова была начеку. Но помощи не понадобилось. Тигры ко мне отнеслись дружелюбно. Они ведь понимали, что я их люблю.

Ирина Донская очень любила животных. В Киеве, в общежитии, у Донских жили кошка и заяц-русак. Они дружили. Зайца звали Хаим. Мы часто бывали у Донских и имели возможность наблюдать, как заяц и кошка играли. Это было занимательное зрелище: то заяц гонялся по всей комнате за кошкой, то кошка гонялась за зайцем. А русак откалывал к тому же акробатические номера. Бежит от кошки и вдруг делает кульбит... Эта игра производила в комнате большой беспорядок: падала на пол и разбивалась посуда, опрокидывались стулья, стаскивались скатерти и занавески.

Марк Семенович сердился. Но Ирина Борисовна не давала в обиду своих питомцев. Наигравшись, набегавшись, Хаим и кошка ложились на свою подстилку. Кошка блаженно растягивалась на боку, вытянув вперед лапы, а Хаим уткнется, бывало, носом в ее шерсть на животе - и оба спят.

Ирина Борисовна снисходительно относилась к шалостям своих любимцев. Донской ворчал в таких случаях, а Ирина Борисовна, умело переводила разговор в другую плоскость.

- Устанут, успокоятся,- говорила она.

Однажды к Донскому пришел Виктор Илларионович Ивченко. Ирина Борисовна накрыла стол. Гость увлекся разговором. (Марк Семенович рассказывал о своей работе над очередным сценарием).

Вдруг Ивченко к чему-то прислушался и с тревогой посмотрел вниз. Под ним сидел Хаим и быстро работал челюстями. Виктор Илларионович вскочил и схватился за полу своего пиджака. Все до кармана было съедено. Ивченко растерялся - это был его выходной пиджак. Ирина Борисовна расхохоталась. Марк Семенович смутился и стал предлагать гостю свой пиджак. Но Марк был маленький, а Виктор высокий. Пиджак Донского не подходил. Тогда Марк стал кричать на жену и даже пытался пнуть Хаима ногой, но бдительная Ирина стала между ним и зайцем.

- Все! Мне надоел твой Хаим... Или он или я! - закричал Марк Семенович.

Ирина Борисовна со спокойной улыбкой ответила.

- Конечно, Хаим!

Виктор Илларионович ушел огорченный, а Марк стал требовать от Ирины, чтобы она избавилась от Хаима. Чем окончился этот спор, не знаю: мы с моей женой и Павликом извинились и поспешили уйти.

Через некоторое время - другая беда: перестал работать телефон. Телефонисты никак не могли найти причину повреждения. Несколько дней Донские жили без телефона. Наконец причина была обнаружена: оказалось, что Хаим перегрыз в каком-то незаметном месте провод. Марк угрюмо молчал и дулся на Ирину Борисовну.

Но на этом борьба с Хаимом не закончилась. Пропал сценарий. Марк сердился, кричал на Ирину Борисовну, требовал, чтобы она нашла его сценарий, и вдруг обнаружил на полу обглоданный корешок сценария, над которым трудился несколько месяцев. Держа в руке жалкий корешок как вещественное доказательство преступления, бледный от случившегося Марк изрек драматическим шепотом:

- Ирина! Или я, или он!..

- Конечно, он,- ответила, смеясь, Ирина Борисовна.

Эта милая женщина обладала великолепным юмором.

Когда Донские вернулись из ссылки в Москву, Хаима уже не было: его отдали в Детский уголок в Киеве. Остались кошка и собачка японской породы по имени Авка. Ее морда напоминала лицо Донского.

Авка была любимица Ирины. Она многое умела, но хозяйка особенно гордилась тем, что Авка умела "петь" вместе с ней. Ирина начинала петь, а Авка подвывала.

Жили Донские на Кутузовском проспекте. Однажды Ирина гуляла на улице с Авкой. Остановилась черная "Волга" (то было время, когда на "Волгах" ездили важные начальники и влиятельные чиновники). Из нее вышел полный самоуважения человечек, с деревенским лицом и шляпой на ушах. Он надменно посмотрел по сторонам, увидел Авку, справляющую свое нехитрое дело, и рассердился.

- Распустили собак! - брезгливо проворчал он так, чтобы слышала Ирина Борисовна.

Ирина нашлась:

- А ты молчи, жидовская морда,- сказала она.- Если тебе в Москве не нравится, можешь уезжать в свой вонючий Израиль!

Мужчина не столько оскорбился, сколько опешил: в то время быть похожим на еврея было опасно для карьеры. "Он сразу поник и пошел в свой подъезд,- продолжала рассказ Ирина и, рассмеявшись, добавляла: Представляю, как он вошел к себе в дом и, не снимая пальто, стал разглядывать свое лицо в зеркале". Петербургская немка по национальности, урожденная Шпринг, она стала женой еврея Донского. Она смеялась над антисемитами. Ей, как всем молодым людям нашего поколения, было глубоко безразлично, кто какой национальности.

Однажды Ирина Борисовна пришла к нам и спела сочиненную ею песню на мотив популярных в то время "страданий" - переклички между подружками.

- Подружка моя, я кругом девица,

Отчего, не понимаю, у меня грудница.

- Подружка моя, жалуйся скорее:

Это зверство над тобой сделали явреи!

...Время, когда все мы еще жили в Киеве, было голодное. И Ирина Борисовна, как могла, нас подкармливала. Донской, бывало, придет домой, увидит нас за столом и, не то в шутку, не то всерьез, начинает ворчать:

- Пришли сюда жрать... На эту ораву не напасешься.

Вокруг Донского всегда вились вгиковцы: Володя Наумов, Саша Алов, Боря Немечек, Сергей Параджанов, Илья Миньковецкий, Сурен Шахбазян, Жора Прокопец. К ним примкнули и мы с Ириной. Маленький Павлик не вылезал от Донских.

Донской вел себя с нами как равный, и мы, несмотря на то, что бесконечно уважали его (великий режиссер!), часто вели себя с ним несколько фамильярно.

Однажды мы с Володей Наумовым пришли к Донским в надежде перекусить. Рассчитывали, что Марка Семеновича нет дома, но ошиблись.

- Что? Снова пришли сюда жрать? - беззлобно спросил Донской.

- И вовсе нет,- возразили мы.- Пришли серьезно поговорить.

- О чем?

- О вашей позиции в искусстве.

- Позиции? Какой позиции?

- Реакционной...

Марк Семенович даже рот открыл от удивления.

- Вчера мы с вами смотрели фильм "Рим 11 часов". Прекрасная картина, а вы...

- Что я?

- Вы были против.