Мистер Кэвендиш, я полагаю.. - Джулия Куинн

Было видно, что Грейс почувствовала облегчение. Амелия не могла сказать, что обвиняет ее.

Уиндхем посмотрел на поднос, где недавно лежало печенье, и, увидев одни лишь крошки, вернулся к Грейс.

— Не могу поверить, что она настолько безрассудна, чтобы потребовать от вас принести его прошлой ночью. Или, — добавил он голосом, который был скорее сух, но не резок, — что вы на самом деле думали, что смогли бы это сделать.

Грейс повернулась к своим гостям и объяснила:

— Вдова просила, чтобы я принесла ей портрет вчера вечером.

— Но он же огромен! — воскликнула Элизабет.

Амелия ничего не сказала. Она была слишком занята, будучи поражена самообладанием Грейс. Все они знали, что вдова никогда ничего не просила.

— Моя бабушка всегда предпочитала своего среднего сына, — мрачно пояснил герцог. И затем, словно только что заметил женщину, на которой собирался жениться, взглянул на Амелию и произнес:

— Леди Амелия.

— Ваша милость, — ответила она почтительно.

Но тут же засомневалась, что герцог ее услышал, поскольку он уже отвернулся к Грейс:

— Вы, конечно же, поддержите меня, если я ее запру?

Глаза Амелии расширились. Она подумала, был ли это вопрос; вполне возможно, что это было утверждение. Ситуация становилась все более интересной.

— Том… — начала Грейс, затем откашлялась и исправилась: — Ваша милость. Сегодня вы должны проявить немного больше терпения. Она не в себе.

Амелия проглотила комок, подступивший к горлу. На языке остался горько–кислый привкус. Почему она не знала, что Грейс зовет Уиндхема по имени? Разумеется, у них были дружеские отношения. Они жили в одном доме, несомненно гигантском и заполненном целой флотилией слуг, но Грейс обедала с вдовствующей герцогиней, что означало, частые обеды с Уиндхемом, и за пять лет они, должно быть, беседовали бесчисленное множество раз.

Амелия все это знала. И ее это не волновало. Никогда не волновало. Ее даже не волновало то, что Грейс называла его Томасом, а она, его невеста, никогда так о нем даже не думала.

Но как могло случиться, что она этого не знала? Разве она не должна была знать?

И почему это ее так сильно беспокоило, то, что она не знала?

Она внимательно всмотрелась в его профиль. Он все еще говорил с Грейс, и выражение его лица было таким, с которым он никогда не обращался к ней и никогда не обратится. Была в его пристальном взгляде некая фамильярность, теплота совместных переживаний, и…

О, Боже. Он целовал ее? Он целовал Грейс?

Амелия сжала край стула для поддержки. Он не мог. Грейс бы этого не сделала. Она не была ее подругой, она была подругой Элизабет, но даже в этом случае она никогда не совершила бы такое предательство. Этого просто в ней не было. Даже если бы она была влюблена в него, даже если бы она подумала, что флирт может привести к браку, она не была настолько невоспитанной и вероломной, что…

— Амелия?

Амелия моргнула, уставившись на встревоженное лицо своей сестры.

— Тебе нехорошо?

— Со мной все в порядке, — резко ответила она, поскольку никак не желала, чтобы все на нее уставились, совершенно уверенная в несколько зеленоватом цвете своего лица.

И, конечно же, все так и сделали.

Элизабет была не тем человеком, который быстро оставит тебя в покое. Она потрогала лоб Амелии, пробормотав:

— Он не горячий.

— Конечно, нет, — прошептала Амелия, отстраняясь. — Я всего–то слишком долго стояла.

— Ты сидела, — заметила Элизабет.

Амелия встала.

— Я думаю, мне необходим свежий воздух.

Элизабет также поднялась на ноги.

— А я думала, что ты хотела посидеть.

— Я сяду снаружи, — выдавила Амелия, желая, чтобы та не вспомнила свою детскую привычку чмокать свою сестру в плечо. — Извините меня, — пробормотала она, пересекая комнату, хотя это и означало, что ей предстоит проскочить мимо Уиндхема и Грейс.

Он уже поднялся, как истинный джентльмен, кем он собственно и являлся, и совсем чуть–чуть наклонил голову, когда она проходила мимо.

И затем, Боже, она чуть не умерла на месте — краем глаза она увидела, что Грейс толкнула его локтем в ребро.

Наступила ужасно неловкая пауза, во время которой он впился взглядом в лицо Грейс (Амелия была уже у двери и к счастью не была обязана на него смотреть), после чего Уиндхем произнес своим обычным вежливым голосом:

— Разрешите мне сопровождать вас.

Амелия замерла у самой двери и медленно обернулась.

— Благодарю за ваше беспокойство, — сказала она осторожно, — но в этом нет необходимости.

Она видела по его лицу, что ему хотелось бы поступить так, как она предложила, но он, должно быть, чувствовал себя виноватым в том, что игнорировал ее, поэтому он быстро ответил:

— Конечно, есть, — и в следующий миг она поняла, что ее рука лежит на его руке, и они вместе выходят из дома.

Ей очень хотелось нацепить на лицо свою самую вежливую улыбку и сказать:

— О, как мне повезло, что я ваша невеста.

Или если не это, то тогда:

— Я обязана вести беседу?

Или наконец:

— Ваш шейный платок сбился.

Но она, конечно, этого не сделала.

Поскольку он был герцогом, а она была с ним обручена, и возможно прошлой ночью она и так показала свой норов до того, как…

До того, как он ее поцеловал.

Забавно, как после этого все изменилось.

Амелия взглянула на него украдкой. Он смотрел прямо перед собой, и линия его рта была до невозможности высокомерна и тверда.

На Грейс он так не смотрел.

Амелия сглотнула, подавив вздох. Она не могла издать ни звука, поскольку тогда он повернулся бы и посмотрел на нее своим пронзительным, ледяным взглядом. Ее жизнь была бы намного проще, если бы его глаза были не такими синими. Он спросил бы ее, что случилось, но, конечно, ответ был бы ему неважен, она поняла бы это по его тону, от чего ей стало бы еще хуже, и…

И что? Почему она так волнуется, в самом деле?

Он приостановился, незначительный сбой в его широком шаге, и она снова украдкой на него взглянула. Он оглянулся через плечо, назад на замок.

Назад на Грейс.

Внезапно Амелия почувствовала усталость.

На сей раз, она не смогла подавить вздох. Очевидно, она переволновалась.

К чёрту все.

***

День был замечательным, сделал почти беспристрастное заключение Томас. Синие и белые краски равномерно распределились по небу, трава была достаточно высока, чтобы тихо шелестеть от легкого бриза. Впереди виднелись деревья, необычно лесистая зона прямо в середине сельхозугодий с нежными холмами, спускающимися к побережью. Море находилось на расстоянии более двух миль отсюда, но в такие дни, как этот, когда ветер дул с востока, в воздухе стоял тяжелый, резкий запах соли. Впереди не было ничего рукотворного, только природа, оставленная такой, какой ее создал Бог, или почти такой, какой ее несколько сотен лет назад оставили саксы.