Каблук Маноло - Мэг Кэбот

— А что, а что… — заикаясь от волнения, начала Фрида.

— Ничего не случилось, — ответила мама, ласково помогая мне снова улечься на подушку. — Эм, ложись, пожалуйста. Школа сейчас не самое важное на свете.

Она что, смеется надо мной? Что может быть важнее школы?

— Мам, я же отстану! — паниковала я. — Меня оставят на второй год.

— Не оставят, — ответила мама. — Эм, успокойся. Доктор, как вы думаете, может, ей стоит что-то дать?

— Ну уж нет! Я не желаю, чтобы меня снова вырубили! — взорвалась я. — Принесите мой ноутбук! Пусть кто-нибудь заберет его из дома, чтобы я могла заниматься. Здесь есть Интернет?

— Вот развоевалась-то, — рассмеялся доктор Холкомб. — Не забывай, дружочек: тише едешь — дальше будешь. Фрида, неси-ка сюда воду.

— В-вот. — Глядя на меня, как на инопланетное существо, сестренка дрожащей рукой протянула стакан воды.

Принимая стакан, я снова обратили внимание на свои потрясающие ногти, которые. Фрида налепила поверх моих обгрызенных.

— Спасибо тебе, и за маникюр тоже, — поблагодарила я.

— Какой маникюр? Это не я, — сказала Фрида срывающимся голосом.

— Да? Странно, — задумчиво проговорила я.

Садиться мне не разрешали, а лежа пить было неудобно. В итоге я облилась, и холодная струйка побежала по подбородку на шею и ворот больничной рубашки.

— Черт! — окончательно разозлилась я.

— Тихо, тихо, — успокаивал доктор Холкомб, вытирая меня своим носовым платком. — Вот об этом я тебе и говорил: тише едешь — дальше будешь. Никуда твоя школа не убежит. Попробуем еще разок?

Мне до смерти хотелось пить. Я кивнула. На этот раз помогала мама. Наконец-то самая прохладная, самая вкусная на свете вода полилась ко мне в рот, а не на подушку.

— Совсем другое дело, — одобрил доктор Холкомб. — А поесть не хочешь?

При одном только упоминании еды желудок требовательно заурчал. Я кивнула в ответ, а доктор Холкомб улыбнулся с довольным видом.

— Фрида, ты не спустишься в буфет? Выбери там что-нибудь такое, что любит твоя сестра. Эмерсон, что тебе принести?

— Я знаю, — сказала мама, слегка морща нос, как всегда перед тем, как произнести что-нибудь казавшееся ей забавным. — Мороженое. Да, Эм?

— С кусочками шоколадного печенья, — добавил папа уже нормальным, а не слащавым голосом.

— Принести? — поинтересовалась Фрида.

Странное дело, совсем не хочется…

— Конечно, принеси. — Я просто обожала мороженое с шоколадным печеньем. По крайней мере, до сегодняшнего дня.

Впрочем, именно мое согласие съесть мороженое заставило Фриду наконец-то улыбнуться. На ее губах заиграла робкая, но все же улыбка.

— Я мигом! — крикнула она, выбегая из палаты.

Очень и очень подозрительно. Чтобы Фрида с радостью согласилась сбегать за едой для меня, да еще и с доставкой прямо в кровать? Ее услужливость говорила гораздо больше о моем состоянии, чем папин фальшиво бодрый тон и мамины слезы вместе взятые.

— Так что стряслось? — спросила я, убедившись, что Фрида достаточно далеко. — Как я сюда попала? Наверное, какая-нибудь авария в метро?

Мама нахмурилась:

— Ты что, ничего не помнишь? Поход в «Старк», например?

Поход в «Старк»? Габриель тоже говорил про открытие «Старка». Что-то смутно знакомое было в этих словах, но что именно? Я никак не могла вытащить эти воспоминания из глубин памяти.

— Давайте не будем спешить, — вмешался доктор Холкомб. — Сейчас твоя главная задача — поправляться.

— Знаю, — произнесла я, — но ведь прошел целый месяц. Я была в коме?

— Само, так сказать, происшествие не повлекло за собой кому, — осторожно заметила мама. — Доктор Холкомб погрузил тебя в медикаментозную кому, чтобы облегчить процесс выздоровления. Последние несколько дней он шаг за шагом выводил тебя из этого состояния, чтобы посмотреть, как идут дела.

— Так, ясно. А теперь скажите, пожалуйста, где именно у меня травма? Я чувствую себя совершенно нормально, только голова немного беспокоит. И с голосом что-то произошло: слышите, как странно звучит?

Родители вопросительно посмотрели на доктора Холкомба, который ответил так:

— Видишь ли, Эмерсон, честно говоря, тебя доставили в критическом состоянии. Нам удалось спасти твою жизнь только благодаря применению особой разработанной нами технологии. В противном случае исход был бы, увы, летальным.

— Но ведь я жива…

— Конечно, потому что операция прошла успешно, — объяснил папа.

— Не то слово! — оживился доктор, сверкнув глазами из-под очков. — Темпы твоего выздоровления превзошли самые оптимистические прогнозы. Никто не предполагал, что ты так скоро сможешь разговаривать, а восстановления моторных навыков мы ожидали вообще не раньше, чем через несколько дней, а то и недель. Когда речь идет о сложнейших операциях, нет никаких гарантий.

— Вот почему так важно, чтобы ты слушалась врачей и медсестер, — вставил папа.

— Начнем с того, что датчики срывать нельзя, — сказал доктор Холкомб, подсоединяя очередной провод к моему виску.

— И никаких домашних заданий, — отрезала мама. Она взяла себя в руки и даже попыталась улыбнуться. — Ты меня поняла? Сейчас твоя основная задача — поправляться. А со школой мы разберемся.

— Хорошо. — Я всматривалась в лица родителей, стараясь понять, что происходит на самом деле. Я уже не маленькая! Кого они хотят обмануть? Почему никто не желает говорить правду? — Меня держат тут целый месяц. Можно я хотя бы позвоню Кристоферу и узнаю, как дела в школе? Он, наверное, беспокоится.

Однако никто моей речью особенно не впечатлился и за телефоном не побежал. Вместо этого все стали советовать мне отдохнуть, уверять, что с Кристофером все в порядке и что ноутбук будет в ближайшее время. Доктор Холкомб распорядился, чтобы меня отключили от некоторых самых противных проводов. Причем, как оказалось, далеко не все они держались на пластыре — некоторые заканчивались иголками, которые были воткнуты мне под кожу! Какое же счастье — избавиться от всех этих иголок, да еще от датчиков, которые начинали истерически пищать, стоило мне шевельнуться.

К тому времени, когда Фрида вернулась из буфета, со мной обращались почти как с нормальным человеком.

— Держи, — сказала Фрида, протягивая поднос, на котором стоял стаканчик с мороженым, украшенным толстым слоем карамели, взбитых сливок и орешков. Рядом лежало огромное шоколадное печенье — обычно я съедала таких по четыре-пять штук в день, если, конечно, денег хватало. Теперь меня замутило при одном лишь виде приторного десерта. Странно, я всегда обожала сладкое…