Страх, который меня убил - Игорь Алексеев

Очухался. Осмотрелся. То, что увидел вокруг, мне понравилось. Работа продолжалась. Но шаткость нашей системы давала себя знать.

Постепенно суживался круг покупателей. Нас выживали фирмы, связанные с администрацией. Надо было спасаться. Но мне это было не под силу.

Дом обескровил меня. У меня не было оборонного капитала, чтобы начать новое большое дело. Да я и не представлял себе, чем можно еще заниматься. Разум стал ленивым и торпидным. Сказались монотонная полоса удач и постоянное пьянство. Но я построил дом. Дом. Для будущей жизни. Достойной и удобной во всех отношениях.

Но существовал еще один домик. Моя блядская конура. Странно то, что я иногда приезжал туда без подружек. И чувствовал необычный покой и защищенность. Там меня ненадолго оставляли страхи. Там меня клонило в сон, и я впадал в тихую дрему. Странно.

Организм требовал своего, и я возобновил встречи с подружками, что послужило толчком для ошеломляющего прозрения. Оно высветилось в сознании, как новый файл на экране монитора. Это произошло внезапно, когда я медленно ехал на «мерседесе» мимо парка, автоматически отслеживая идущих по тротуару баб. «Мне скоро сорок лет. Дочь выучится и уедет. Я останусь один на один с человеком, который давно стал чужим. Мне предстоит лживо улыбаться. Появляться в компании друзей и делать вид, что я доволен жизнью и вполне самодостаточен.

Меня ждет тупое сидение у телевизора и, далее, попытки уснуть в постылой и мертвой кровати. Семья начинается со спальни. Но моя супружеская спальня превратилась в обычную опочивальню, остро напоминающую гостиничный номер. Транзит. Я буду просыпаться.

Равнодушно говорить жене „доброе утро“. Я буду заниматься бизнесом, полностью выматываясь на работе, чтобы забыться и не думать о неслучившемся счастье. А вечером буду накручивать круги по центру города в поисках очередной жертвы, очередного постыдного приключения. И это в сорок лет. Позор. Лакированный гроб».

Ошибка, заложенная в самом начале нашей совместной жизни, моя слабость, мое тщеславие, лживость моя, наконец, беспорядочно сплотились в кусок окаменевшей грязи, который обрушился на мою голову. Попытка создания семьи провалилась с оглушающим грохотом. И это при внешней видимости благополучия. Безусловно, корни этой самоубийственной метаморфозы уходили в глубокое детство. Они терялись в отрочестве и юности. У меня никогда не было понятия «семьи». Меня никто не учил правилам ее построения. Наоборот, я видел, как семья, которая могла быть цельной и счастливой, разрушалась и разрушилась пьянством отца. Я не винил его в этой слабости. Я перестал ненавидеть его. Единственным чувством, которое возникало при мыслях об отце, было глубокое сожаление. Сожаление о том, что у меня, слабого по натуре человека, не оказалось отцовской поддержки, отцовской защиты. Если бы он жил мной, если бы он вникал в мои настроения и переживания, то, может быть, я не наделал столько мелких глупостей и не совершил бы основной, стоившей мне жизни, ошибки. Но алкогольное безумие отца не позволило мне обрести необходимые знания для создания нормальной семьи. Бесы равнодушия и лжи обосновались в четко обозначенной пустоте. Я был мертв уже тогда, когда мне было пятнадцать или шестнадцать лет.

В мучительных размышлениях я представлял иную картину своей жизни.

Окончание института. Распределение куда-нибудь в Ульяновскую или Ленинградскую область. Работу интерном, потом врачом. Обретение методом проб и ошибок нормальной мужской самостоятельности. Встречу с любимой женщиной. Отсутствие измен и обмана, потому что я на самом деле моногамен по натуре и никогда не видел признаков измены в жизни отца и матери. Жизнь без страха и панических судорог. Опору в виде крепкой и цельной семьи, в лоне которой я нахожу защиту и отдохновение. Написание книги, потом другой, удивительных стихов.

Созревание и раскрытие зажатой страхом, неверием и сомнениями души моей навстречу любимым людям, навстречу Небесам. Строительство дома, который наполнен не ложью и равнодушием, но любовью и теплым светом, сопровождающими меня до конца счастливых дней моих. Как горько, как тяжело. Как стыдно перед человеком, которого я обманул и в конечном итоге разрушил не только свою жизнь, но и его. Как жаль ребенка, выросшего в атмосфере равнодушия и унизительных подозрений. Вирус разрушения наверняка поразил его. И нет мне прощения.

Наш бизнес стал разваливаться. Территория, на которой мы работали, уменьшалась на глазах. Большинство предприятий обрело новых начальников, работающих в жесткой сцепке с новыми фирмами.

Фирмами-убийцами, вооруженными поддержкой сверху. Поток денег катастрофически уменьшался. Давление надзирательных инстанций возрастало. Одна проверка следовала за другой. Мы выкручивались, как могли. Нам повезло с бухгалтером. Он предчувствовал беду и, обладая обширными связями с налоговиками, уменьшал силу удара до минимума.

Однако в любом случае мы теряли существенные суммы денег. Началась война. Ирина уже мало помогала мне. Основные задачи по спасению фирмы решал я. Ходил в налоговую инспекцию. Встречал атаки ОБЭПовцев. Я видел, что кормушка скудеет на глазах и надо предпринимать действия для срочного пополнения денежного запаса.

Когда стало понятно, что наши карманы стремительно пустеют, а Ирина занимается делами мелкими и необязательными, я принял жестокое решение. Изменил соотношение наших доходов, сократив долю Ирины до минимума. Я равнодушно предал ее. Истерика продолжалась недели две.

Но деваться моей напарнице было просто некуда, и она согласилась с новыми условиями. Развитие дальнейшего совместного бизнеса было невозможным. Ирина уже не верила мне. И стала открыто поглядывать по сторонам. Она заявила однажды, что накопила столько денег, что готова для самостоятельной работы или деятельности с другим партнером. Я только хмыкнул в ответ. Ирина была беспомощна без меня.

Она никому не доверяла. А в критической ситуации неуправляемо паниковала. Была хорошим менеджером, но плохим солдатом. Такие погибают первыми. Ее спасала неуемная энергия, подчас бестолковая, и желание быть. Быть, несмотря ни на что.

Я пытался заглянуть вперед, увидеть дальнейший путь в мире ожесточенного, задавленного бюрократическим аппаратом бизнеса. Мне не хватало стратегического умения. Я был изощренным тактиком, который мог выскользнуть из-под сиюминутного удара, но не стратегом, обладающим даром видения всего поля военных действий. Попытки найти нужную фигуру в администрации вновь проваливались, натыкаясь на крепкие стены семейственности в кругах управляющего аппарата. Остро вспомнилась легкая жизнь под прикрытием покойного тестя. Я сожалел о том, что во времена его царствования на партийном троне не сумел обрести достаточного количества нужных связей. Новые наработки были мелкими и зыбкими. Чванливые скороначальники обещали многое, но не делали ничего.