Альберт Эйнштейн. Во времени и пространстве - Юрий Сушко

Кюри его остановила: «Как бы нам сейчас не пришлось проверять этот закон на собственном примере!» Эйнштейн расхохотался, и восходители продолжили свой путь к непокоренной вершине.

Своеобразный был юмор у гениальных ученых…

Берлин, 1914 год и далее. Война объявлена. ОТО

Макс Планк, пристально следя за успехами и неудачами своего протеже, всячески настаивал на возвращении автора специальной теории относительности домой, в Германию. Благодаря его стараниям Прусская академия наук уже была готова избрать доктора Эйнштейна своим действительным членом. Берлинский научно-исследовательский центр предлагал ему возглавить физический институт на сказочных условиях: никаких административных обязанностей! Только наука! Столичный императорский университет гарантировал профессору Эйнштейну право читать лекции только тогда и столько, когда и сколько он сочтет необходимым. Возвращайтесь!

Наконец, в Цюрих на «открытую охоту» за Эйнштейном прибыла целая миссия в составе Планка и профессора Вальтера Нернста с супругами. Вновь обрисовав радужные перспективы, которые открываются перед Альбертом уже завтра, Планк поинтересовался, чем он занимается сейчас. Эйнштейн с энтузиазмом начал рассказывать ему о своих находках в области ОТО. Планк остановил его:

– Как старший товарищ я должен предостеречь вас против продолжения этой работы. Во-первых, у вас ничего не выйдет. А во-вторых, даже если вы добьетесь успеха, вам все равно никто не поверит.

Взяв минимум времени на раздумья, Эйнштейн сообщил, что дорогие гости узнают о его решении, если сегодня вечером они соизволят прогуляться по окрестностям Цюриха. Там он встретит Планка и Нернста и в случае согласия помашет им белым платочком. «Капитуляция» – маленький спектакль «режиссеру» Эйнштейну – к всеобщему удовольствию, удался. Он вообще обожал театральные эффекты. Друзья замечали: отдельные свойства актера, довольно средненького, непостижимым образом уживались в нем с его духовным величием.

Поддавшись на уговоры и щедрые посулы, Эйнштейн честно предупредил:

– Господа берлинцы, вы носитесь со мной, как с несушкой-рекордисткой. А я ведь сам не знаю, смогу ли еще снести хотя бы одно яйцо…

Макс Планк был человеком слова. Вместе с коллегами он составил особую рекомендацию Альберту Эйнштейну для принятия в члены Прусской академии. Уже весной он отправился в Берлин. Слава бежала впереди. Журналисты крупного немецкого издания «Die Vesicle Zeitung», расталкивая конкурентов, чуть ли не на перроне вокзала атаковали Эйнштейна, предложив рассказать читателям их газеты о своей научной работе. В статье «О принципе относительности» автор касался, главным образом, проблем заветной ОТО. Публикация была полемична и завершалась вопросом: «Является ли очерченная выше теория относительности в основном законченной, или же она представляет только первый шаг на пути дальнейшего развития?.. Даже физики, ценящие теорию относительности, еще не имеют единого мнения».

2 июля 1914 года Альберт Эйнштейн стал членом Прусской академии наук. Напутствуя 35-летнего академика, Планк заметил: «По-настоящему вы любите то направление работы, которое позволяет личности проявить себя с наибольшей свободой». И выразил надежду, что немецкая экспедиция, которая вот-вот будет направлена в Крым для наблюдения солнечного затмения 21 августа 1914 года, предоставит все необходимые данные для проверки расчетов по искривлению лучей света, ранее произведенных господином Эйнштейном.

Но только какая там крымская экспедиция? Какое еще солнечное затмение?! 28 июля выстрелом юнца-провокатора Гаврилы Принципа в Сараево началось вселенское затмение на Земле – Первая мировая война!

Развернувшиеся военные действия перечеркивали все прежние перспективы и надежды. Преподавательская работа оказалась никчемной. Научные институты спешно переориентировались исключительно на выполнение заказов армии.

– Простите, господа, – отнекивался от настойчивых предложений Эйнштейн, которому паспорт традиционно нейтральной Швейцарии пока еще в какой-то степени служил некой индульгенцией, – но в настоящий момент я крайне занят одной неотложной теоретической проблемой. Извините…

Еще до начала военных действий профессор осмелился обнародовать свою непримиримо пацифистскую позицию: «Я глубоко презираю тех, кто может с удовольствием маршировать в строю под музыку, эти люди получили мозги по ошибке – им хватило бы и спинного мозга. Нужно, чтобы исчез этот позор цивилизации. Командный героизм, путы оглупления, отвратительный дух национализма – как я ненавижу все это. Какой гнусной и презренной представляется мне война. Я бы скорее дал разрезать себя на куски, чем участвовать в таком подлом деле. Вопреки всему я верю в человечество и убежден: все эти химеры исчезли бы давно, если бы школа и пресса не извращали здравый смысл народов в интересах политического и делового мира».

Макс Планк и Альберт Эйнштейн оказались по разные стороны баррикад. Добро бы, если бы сугубо научных…

Коллеги по Прусской академии, используя имя прославленного ученого, заявили о своем бесспорном долге перед фатерляндом, о священной миссии Германии и о необходимости новой организации Европы. Около сотни интеллектуалов выступили с воззванием к немецкой нации в поддержку вторжения Германии в нейтральную Бельгию, именуя врага «русскими ордами, объединившимися с монголами и неграми для развязывания войны против белой расы». Авторы ура-патриотического обращения заклинали, предупреждая, что без германской военной силы «немецкая культура будет стерта с лица Земли. И мы как культурная нация – нация, которая дорожит наследием Гете, Бетховена и Канта, не менее священным, чем домашний очаг, – будем вести эту борьбу до самого конца».

Альберт Эйнштейн не собирался отмалчиваться. Вместе с друзьями-единомышленниками он подписал «Обращение к европейцам» с призывом объединить усилия тех, кому действительно дорога европейская цивилизация, стремиться к учреждению «Европейской лиги». Первым шагом на этом пути стало создание пацифистской организации «Лига за новое общество».

Другу Паулю Эренфесту Эйнштейн с горечью в сердце писал: «Международная катастрофа тяжело отзывается во мне, человеке интернациональном. Тот, кто живет в это «великое время», начинает осознавать, что принадлежит сумасшедшему, опустившемуся виду, которому к тому же дарована свобода воли. Если бы был где-нибудь остров для доброжелательных и светлых людей, вот там хотел бы я быть пламенным патриотом».