Пес по имени Бу - Лиза Эдвардс

— Мне кажется, он все это делает назло, — как-то раз заметил Лоренс.

— Бу не совершает эти промахи назло, — возразила я. — Ему просто нужно больше терпения и помощи.

— Мы можем хоть как-то ускорить этот процесс?

— Можем, — кивнула я. — Если переключимся на что-нибудь забавное и сменим тему разговора. Если Аттикус не постеснялся помочиться перед Рэмси Кларком, то что такое несколько луж в нашем доме? Тем более что Бу все еще учится.

Но атмосфера в доме нисколько не разрядилась, а Лоренс произнес:

— Бу — не Аттикус.

Я часто плакала, уткнувшись лицом в мягкую густую шерстку Бу, надеясь на то, что смогу добиться своего и этого кроху полюбят в его собственном доме. Лоренс всем сердцем любил Аттикуса и Данте, но бедняжке Бу не прощалось ничего. Это уязвляло меня до глубины души. Но ничего не попишешь — песика необходимо было обучить делать свои дела на улице, чтобы Лоренс смог сосредоточиться на том, что его действительно приводило в отчаяние, — на состоянии своего здоровья.

Я не понаслышке знала, как много сил отбирает плохое самочувствие. Я понимала, что Лоренс страдает от боли, что он нервничает, злится и, скорее всего, боится. Я прошла через все это несколькими годами ранее, когда боли в суставах стали настолько сильными, что двухчасовой сеанс в кинотеатре превращался в настоящее испытание и я плакала в конце каждого фильма, даже если это был боевик. Рамки моего общения сузились до предела, жизнь моей собаки стала неполноценной, и мне казалось, что теперь так всегда и будет. Каждый вечер, когда я карабкалась к себе в мансарду, где спала вместе с Мерлином и Тарой, Аттикус, подняв голову, провожал меня взглядом. Я обещала ему, что обязательно найду квартиру с лифтом и местом для большой кровати, в которой он сможет спать вместе со мной и кошками. Я знала, что он понятия не имеет, о чем я говорю, давая подобное обещание. Но мне самой от этого становилось легче, потому что он каждый раз наклонял голову, точно так же, как делал это, когда я предлагала ему какое-нибудь лакомство. Ему явно что-то нравилось в том, что я говорила. Долгие годы мое существование определялось ограничениями, которые налагали на меня боль и другие симптомы. У меня были проблемы с кожей, я страдала от сухости в глазах, носовых проходах и во рту, а мои пальцы необъяснимым образом белели и немели.

Но мой диагноз постоянно менялся в зависимости от того, к врачу какого профиля я обращалась. Таким образом, я страдала от смешанного заболевания соединительной ткани, от волчанки, от фибромиалгии и, уж совсем курам на смех, от наличия ложных суставов. В отличие от меня, диагноз Лоренса был однозначным. И хотя в этом заключалось какое-то утешение, поскольку проблема была ясна, ему тем не менее предстояла долгая борьба. Необходимо было подобрать оптимальный план лечения и научиться бороться с хроническими состояниями. Я совершенно точно знала, что он чувствует, и не уверена, что пережила бы те мучительные годы в Нью-Йорке без утешения, которое мне предлагали Аттикус, Тара и Мерлин. Оглядываясь назад, я отчетливо понимаю, как эти животные помогли мне сохранить здоровье, рассудок и способность общаться с другими людьми. Преданный и безусловно принимающий меня Аттикус всегда был рядом. На самых разнообразных уровнях он продемонстрировал мне жизненно важные преимущества динамических связей людей и животных. Тогда я этого еще не понимала, но он преподавал мне драгоценный урок, убеждающий в том, какой успешной может быть психотерапия с привлечением животных.

Видя, как мучается Лоренс, я не могла не думать о том, что если бы он хоть немного приоткрыл свою душу малышу Бу, то почувствовал бы себя значительно лучше. Возможно, и процесс выздоровления пошел бы быстрее. Но для этого необходимо было отнестись к щенку с большей теплотой.

Одной из причин, объясняющих, почему я так мечтала о том, чтобы Лоренс принял в свое сердце Бу, был тот факт, что этот пес как никто другой напоминал мне меня. Он точно так же медленно учился и страдал от недостатка уверенности в собственных силах. Пытаясь защититься от окружающего мира и его осуждения, я замыкалась в себе. Этот страх мешал мне искать работу так, как это делают все люди. Я просто всякий раз оказывалась в нужном (нужном ли?) месте в нужное (нужное ли?) время. Когда мне пришлось покинуть издательство, я тряслась от ужаса при одной мысли о необходимости искать другое место. Но тут снова вмешался случай, и я получила работу с помощью друга моего друга, друг которого как раз приобрел литературное агентство и подыскивал человека, способного руководить его офисом. Я нуждалась в работе, и эта работа сама меня нашла. Агентство пережило землетрясение в виде перехода из рук в руки, и офис был завален грудами бумаг. Чтобы привести все дела в порядок, мне пришлось работать по шесть дней в неделю. Впервые с тех пор, как в моей жизни появился Аттикус, я не нуждалась в его постоянном присутствии рядом со мной на протяжении всего дня. Я окрепла и уже могла самостоятельно стоять на ногах.

Я так увлеклась наведением порядка в офисе и новой квартире, что и думать забыла о мужчинах, пока не прошел целый год с тех пор, как Аттикус познакомил меня с Лоренсом. Эта пауза пошла нам обоим на пользу. Лоренс восстанавливался после болезненного разрыва со своей девушкой и не был уверен, что готов еще раз пойти на такой риск. Что касается меня, то я была насмерть напугана предыдущими неудачами и успела смириться с тем, что мне суждено остаться странноватой безмужней дамой с Девятой улицы, заполняющей пустоту в своей жизни любовью к собакам. Для того чтобы сделать шаг навстречу друг другу, нам обоим пришлось покинуть свою зону комфорта. Поначалу мы флиртовали с помощью электронной почты, со временем решились и на личные встречи, а спустя год уже были женаты.

Нас одновременно сближала и отдаляла друг от друга склонность к черному юмору и сарказму. Понимая, что нам, с нашим-то багажом, будет очень сложно выстроить нормальные взаимоотношения, мы уже в первый год совместной жизни обратились к помощи семейной психотерапии. Я уверена, что именно поэтому сейчас, пятнадцать лет спустя, мы до сих пор остаемся мужем и женой. Когда наш психотерапевт попросил нас попытаться обойтись без сарказма хотя бы в течение месяца, мы целую неделю не знали, о чем разговаривать. Но все же справились, хотя в последующие три недели нам пришлось нелегко.

Итак, мы умеем смешить друг друга и оба знаем, что такое страх.

Биологический отец Лоренса был жесток по отношению к нему и его матери. После развода родителей сын жил с ним еще пару лет, продолжая страдать от непрекращающихся издевательств. Когда он не выдержал и взбунтовался, отец посадил его в самолет и отправил во Флориду, к матери и отчиму. Думаю, именно непокорность спасла моего будущего мужа, потому что жизнь с матерью и отчимом оказалась счастливой и исполненной дружелюбия. Насилием в ней и не пахло. В итоге Лоренс всегда называл отцом отчима, почти никогда не упоминая о биологическом папаше.

Мы с Лоренсом представляем собой наглядный пример последствий насилия и жестокости в семье. Он похож на собаку, которая бросается на тех, кто надевает на нее ошейник-удавку или бьет электрошокером. Я же отношусь к тем, кто закрывается и, свернувшись калачиком, забивается в угол в попытке стать как можно незаметнее. Мы оба потратили много времени, чтобы перебороть те разрушительные модели поведения, которые нам преподали в детстве. И мы оба слишком хорошо знаем, как непристойное и жесткое обращение может навредить способности доверять людям и открыто идти навстречу жизни, принимая то, что она предлагает. Я каждый раз напоминала Лоренсу об этой простой истине, когда он раздражался и начинал кричать на Бу. В какие-то моменты жизни мы все кричим на тех, кого любим, но крик никого ничему не учит. Когда мы кого-то учим — неважно, идет речь о собаках или о людях, — мы всегда должны прислушиваться к себе. Когда мы начинаем кричать или злиться, мы забываем о человечности.

Мы с Лоренсом жили на углу Девятой улицы и Бродвея, в самом эпицентре субботних студенческих вечеринок. Пока у нас был только Аттикус, нам было несложно избегать встреч со студентами. Аттикус выскакивал на улицу только для того, чтобы стремительно отлить и поскорее вернуться в дом. Но когда в нашей жизни появился Данте, вечерние прогулки в пятницу и субботу привели к неизбежному общению с пьяными студентами Нью-Йоркского университета.

— Ух ты, какая башшая шабака, — склонившись к плечу Лоренса, мямлил один из гуляк. — Ваша шабачка кушаетша? Хи-хи-хи.

Когда наступали выходные, я, кусая губы, ожидала возвращения Лоренса с вечерней прогулки, зная, что услышу очередной рассказ о том, как далеко на этот раз посылал он пьянчуг, защищая собак от их назойливого внимания. В какой-то момент мой супруг не выдержал и заговорил о необходимости переселиться за город.