Император открывает глаза - Дмитрий Колосов

Афон, достойный вождь иллирийцев и первейший из местных пиратов, объединил собратьев по ремеслу и превратил морской разбой в доходный промысел. Начал сей достойный искатель приключений вполне скромно – с ограбления купцов, да разорения эпирских и греческих берегов. Но аппетиты росли, как росла и уверенность в силе пиратской ватаги. Очень скоро Афон ощутил силу, чтобы заявить о себе во всю иллирийскую глотку. Не имея особых пристрастий ни к македонянам, ни к этолийцам, ни к ахеянам, Афон избирал врага и друга, руководствуясь прагматичными соображениями. Тот, кто платил, становился другом, у кого не было денег на то, чтобы стать тем, кто платит, становился врагом. А так как вожделенное злато есть предмет непостоянный и преходящий, враги и друзья Агрона частенько менялись местами. В общем, все было правильно, все было хорошо. Ну а закончил свой жизненный путь пират Афон просто блестяще, избежав и меча, и креста, и даже яда от лучших друзей. За македонские деньги он пришел на помощь жителям Медиона, терпевшим разорение от гнусных этолийцев, вчерашних друзей и сегодняшних врагов Афона. Он приступил к Медиону, еще не зная, что будет делать. И тут вдруг совершенно случайно узнал – многие большие удачи свершаются благодаря этому самому «совершенно случайно»! – что его враги, бестолковые и самоуверенные, назначили назавтра выборы фрурарха города, ими еще не захваченного.

Надо отдать нашему пирату должное, он не стал тратить время на долгие колебания. Вечером пиратские лембы подошли к берегу и высадили десант. Наутро продравшие глаза этолийцы обнаружили перед собою толпы воинственно настроенных пиратов. Слегка заволновавшись, этолийцы начали выстраиваться к битве, предусмотрительно предоставив врагам место для построения войска. Но пираты не намеревались сражаться по правилам. Нужно было быть сумасшедшим, чтобы вступить в битву с неприятелем, превосходящим и числом, и оружьем. Пираты ударили с ходу, сбив сначала легкие отряды, а потом и устремившуюся им на помощь конницу. Когда ж этолийцы двинули на врагов свои главные силы, в спину им ударили приободрившиеся защитники Медиона.

Победа была полной. Медион был спасен. Пираты честно отработали свои деньги и захватили большую добычу. Агрон так обрадовался этой победе, что принялся тут же отмечать ее, благо вина в этолийском лагере оказалось в избытке. И отмечал победу столь рьяно, что опился и помер. Славная смерть, достойная не только Афона, но даже и Александра![12]

Власть над пиратами унаследовала супруга покойного Тевта, женщина весьма энергичная. Сама она не могла командовать пиратскими ватагами, но при ней был некий Скердилед, какой приходился Тевте то ли кровным родственником, то ли любовником. По утверждениям современников этот самый Скердилед был отъявленным мерзавцем, но, как нередко бывает, мерзавцем с задатками полководца. Он поднял черное знамя, выпавшее из похмельных лапищ Агрона, и с честью понес его по городам и весям Балкан. Начал наш новый герой резко за здравие. Сотня лемб отправилась из Сколры к Фенику и хитрым маневром захватила его. Покуда вопящие от ужаса эпироты искали заступничества у соседей, банды Скердиледа опустошали Эпир. От сего приятного занятия пиратов отвлек призыв неутешной вдовы Тевты, против которой восстала часть подданных. Скердилед убрался из Эпира, но перед тем как ступить на борт флагманского корабля пообещал вернуться, да столь внушительно, что акарнаны, до которых пираты не успели добраться, поспешили признать над собой власть Тевты.

С началом весны пираты отправились в новый рейд. Скердилед разделил свое воинство на две части. Одну он повел к Эпидамну, а другая неспешно, без весел, направилась к Керкире. У обывателей Эпидамна молодцы Скердиледа попросили воды. Когда же те – наивные! – согласились, воины вошли в город, пряча в толстостенных сосудах мечи. Едва очутившись за стенами, пираты перекололи сторожей и дали сигнал на корабли, откуда тут же рванула к берегу ватага алчущих крови и злата молодцев. Все бы хорошо, да вот эпидамцы оказались не робки душою. Похватав оружие, горожане выбили непрошеных гостей из города, и тем не оставалось ничего иного, как обложить стены осадой. Оставив помощника, одноглазого Магрока, командовать осаждавшими, Скердилед прыгнул в стремительную лембу и поспешил ко второй части своего флота, какая направлялась к Керкире.

В этот раз все прошло как по маслу. У островитян не было сил, чтобы противостоять воинственным ордам иллирийцев. Побросав дома и пашни, они искали спасения за стенами города, к каким немедленно подступили пираты. К Керкире уже спешила на помощь ахейская эскадра. Что ж! Пираты без колебаний устремились навстречу. Ахейских кораблей было всего десять, но то были тетреры – корабли не просто быстрые, но еще и мощные. Куда легкой, беспалубной лембе тягаться с двухсотвесельной тетрерой! В первой же стычке отправились на дно сразу три пиратских судна. Но и Скердилед был парень не промах. Он приказал связать лембы по четыре штуки в один ряд и выставил эти импровизированные крепости против ахейских галер. Враги возликовали, решив, что пираты со скудоумию своему сами выкопали себе могилу. Лишь самый бездарный наварх не сумеет вонзить окованный бронзой нос тетреры в неподвижно распластавшегося на волне врага. Вонзить да, а вот вытащить…

Десяток лемб – не такой уж большой убыток. Тараны ахейских галер застряли в смоленых бортах, и в тот же миг на палубы ахеян посыпались пираты – сотни пиратов, благо на каждую тетреру приходилось по четыре пиратских посудины. Разъяренные молодцы в мгновение ока смели растерявшихся пехотинцев, половину из них перерезав, а половину просто пошвыряв за борт. Четыре судна были захвачены, одно пушено на дно, оставшиеся пять спаслись постыдным бегством.

Торжествующие пираты вернулись в гавань Керкиры, ведя за собой захваченные суда. Керкирянам не оставалось ничего иного, как капитулировать. Теперь очередь была за Эпидамном. А затем должен был настать черед ахейских городов и местечек.

Но тут вышла, что говорится, маленькая неувязочка. Еще зимой к пиратской царице явились послы из Рима с настойчивой просьбой, можно даже сказать – требованием унять распоясавшихся молодцев. Но барахло, потоком выгружаемое на берег с пиратских лемб, настраивало царицу на философский лад. Тевта вела надменно с послами, а когда один проявил дерзость в словах, недолго думая, приказала убить наглеца. Римляне ж были не из тех, кто забывают обиды. И когда удачливый Скердилед готовился уже праздновать очередную победу, на горизонте вдруг появились паруса кораблей. Один, два, десять, двадцать, сто… Двести кораблей! Консул Гней Фульвий с чисто римским размахом привел к Эпидамну двести кораблей. Пиратам не оставалось ничего иного, как бежать к морю и спасаться бегством, полагаясь на скорость своих лемб. А тут еще пришла весть, что Деметрий из Фар, оставленный Скердиледом заведовать Керкирой, переметнулся на сторону римлян. А что ему было делать? Да еще вдобавок появился другой флот, везущий к изломанным берегам Иллирии римскую армию второго консула Луция Постумия.

Пираты бросились врассыпную. Одни укрылись в потаенных бухточках, где рассчитывали отсидеться, пока римляне не уйдут восвояси. Другие, что поглупее, побросали лембы и укрылись за стенами городов. Но города распахивали ворота, а те, что пытались сопротивляться, ждала жестокая участь. Тевта попыталась отсидеться в Ризоне, но по весне запросила пощады. Римляне выказали милосердие, какого и сами, похоже, не ожидали. Они даже оставили Тевте ее царство, правда, порядком урезав его; но при этом запретили горячим иллирийским парням выходить в море и заниматься столь любимым их сердцу разбоем. И это было печально.

Так грустно, что и не передать. Золото и серебро больше не звенели в кошелях пиратов, а улыбки исчезли с их свирепых лиц. Плохо пирату, когда нет моря. А моря не было. Нет, конечно же оно было, но не для пирата, ибо римские корабли были настороже. И так тянулось долгие шесть лет, пока не пробудился Деметрий из Фар. Взыграла буйная кровушка, и бросил Деметрий тайный клич слегка приунывшим, но бравым еще парням, изнывающим от тоски в бесчисленных бухточках. Бросил, напоминая, кто они есть. Но надо ли было напоминать! Не прошло и луны, как в море скользнули узкие тела лемб. Обветшалые и новенькие, облезлые и пропитанные свежим варом, хлопающие по ветру узкими парусами.

И новь лилась кровь, и истошно кричали перепуганные насмерть купцы. И вновь сверкало солнце на извлеченных из купеческих ларей монетах. Солнце сверкало…

Солнце слепило. Магрок приставил ладонь ко лбу, пряча от слепящих лучей единственный глаз: второго он лишился еще неопытным юнцом, не сумев увернуться от удара в лихой абордажной схватке.

– Не видно?

Магрок перевел взгляд на стоящего рядом Стегра, своего помощника и соучастника в опасных предприятиях. Привычка из-за единственного глаза смотреть на собеседника искоса вкупе с хищным профилем придавали Магроку сходство с высматривающим добычу орлом. Сейчас этот самый орел пытался понять, зачем Стегр напялил на голову шлем – весьма нелепый на вид медный котелок, сверкавший так, что резало глаз.