Книга о счастье - Андрей Лоргус

Во-вторых, творчество как поиск решения всегда увлекательно, это занимает и детей, и взрослых. Мы видим энтузиазм ученого – это ведь не только стремление к самореализации, к открытию, но это ежедневный труд, который приносит радость. Он далеко не всегда бывает успешным, но ученый радуется самому процессу поиска, даже еще до результата. Ведь насладиться результатом – это одна сотая часть всей радости творчества. Кстати говоря, многие творческие люди свидетельствуют, что, когда какая-то работа завершена, они быстро теряют к ней интерес.

Но, как мы уже говорили, творчеству сопутствует риск. Ведь чаще всего на девять ошибок приходится одно удачное решение, и это нормально. Конечно, странно было бы радоваться неудаче, но она не должна отнять радости творчества. Сделав паузу и поразмыслив над своей ошибкой, человек понимает, что эта ситуация его даже подзадоривает, побуждает искать правильное решение. Он продолжает творить, ему опять интересно. Иногда, бывает, устанешь и бросишь все, больше даже думать не можешь о работе. Но, проснувшись рано утром, опять возвращаешься к своим задачам. Так что не надо думать, что творчество – это всегда победа, радость, наслаждение. Вовсе нет. Это очень часто неудачи, а иногда – болезненные провалы. А когда речь идет о каких-то серьезных поисках, когда это стоит здоровья или жизни человеческой, это просто трагедия. Жизнь не может быть принесена в жертву творчеству, Господь так не устраивал мир. Когда ученые испытывают новое оружие, сколько людей погибает! Это ужасно. Творчество не должно выходить за пределы человека, уничтожая его самого.

«Красота спасет мир»

С другой стороны, очень важно увидеть в творчестве еще и некую эстетику, которая всегда эмоционально окрашена. Рассказывают, что знаменитый авиаконструктор Туполев, сидя в шарашке, чертил крыло самолета и вдруг говорит: «Некрасивое крыло. Оно не полетит». Красота – непременный атрибут творчества. Мне посчастливилось, я был знаком с несколькими разными людьми – специалистами в своей рабочей профессии. Один был кузнец, другой был хороший плотник, третий – столяр, а четвертый – токарь-стан очник. Я наслаждался, глядя на то, как они работают. И им процесс работы доставлял радость. Я это видел: кто-то пел, кто-то частушки сочинял, кто-то любовался только что выточенной деталью. И это при том, что некоторые из этих профессионалов были уже погибающими алкоголиками. Но радости творчества у них было не отнять, и они любовались своей работой. Например, кузнец, обрабатывая горячую заготовку, обращает внимание на то, каким цветом она светится. Тот, кто когда-нибудь имел дело с горячим металлом, знает, что палитра цветов очень информативна, она зависит от температуры, от качества металла, от добавок и примесей. Когда заготовка прогревается, сразу видны радужные слои, а при закалке надо достичь вороного или соломенного цвета. Что это, как не эстетика горячего металла? А сварочные работы? Казалось бы, что может быть прозаичнее? А тоже красиво. А бывает, что даже к сварке можно подойти изобретательно. Один сварщик решил удивить продавщицу, чтобы она ему до открытия магазина продала спиртное. Он нашел пустую бутылку и приварил ее к листу металла, да так крепко, что никто не мог оторвать. Он настолько хорошо знал сварочное дело, что в туже минуту «изобрел» способ использования малого тока, чтобы стекло не выгорало, а только плавилось на обмотке электрода, и горячее стекло смешалось с металлом. Мотивы, что и говорить, были у него самые приземленные, а подход – вполне творческий, даже эстетический.

Вспомним, что Бог, сотворив мир, все время приговаривал: «Хорошо весьма», то есть для Бога существует эстетика. И в основании мира, при творении Солнца, Луны, Земли и неба, была красота. Адам с Евой, Эдем и вся Земля, несомненно, были красивые. Несомненно – потому что все это создавалось с любовью, а красота есть не что иное, как образ любви. И знаменитая фраза Достоевского «Красота спасет мир» – об этом, она должна пониматься исключительно по-библейски, потому что за красотой стоит любовь, которая уже спасла мир. И еще спасет. Поэтому и процесс творчества сам по себе очень радостный и любовный.

Кривой монастырь

Стоит поговорить также о ситуациях, связанных с монашескими традициями. Например, в некоторых житиях мы можем прочесть, что некий талантливейший, одаренный человек приходит в монастырь, и духовный наставник, желая погасить в нем всякие тщеславные мысли, отправляет его на самую грубую, грязную работу. Послушник, таким образом, отказывается от своей свободы и подчиняет свою волю, а стало быть и всякий творческий порыв, духовнику. Конечно, это происходит через ломку, как мы бы сейчас сказали. Но человек, который встал на духовный путь, знает, ради чего он отказывается от творчества, от своих художественных или интеллектуальных талантов, – ради обретения другой красоты, внутренней цельности, молитвенности, трезвения, покаяния. Если человек соглашается на такое послушание, значит, он знает, зачем это ему нужно.

Другое дело, когда молодые ученики предоставляют себя ломать духовникам, не зная – зачем, просто потому, что они слышали: монаху подобает послушание. Вот это беда, потому что чаще всего это кончается ломкой жизни. То же самое касается духовников. Если они хотят каким-то образом преобразить личность ученика и начинают сокрушать его таланты, не понимая, не провидя его будущность, то горе таким духовникам. Они за это отвечать будут.

Вообще, любая школа, а аскетика – школа суровая, связана с пересмотром стереотипов, трансформацией определенных структур в личности человека. Но такое изгнание личного творчества из жизни послушника нельзя назвать общеупотребимым аскетическим приемом, это оправдано лишь в некоторых случаях. Известна, например, история про преподобного Пафнутия, который специально криво построил монастырь, чтобы не тщеславиться. Его мотивы понятны: он монах, всячески хотел славы убежать и, не желая выслушивать комплименты

(«Какой у вас красивый монастырь!»), дал задание построить здания неэстетично, чтобы внешняя гармония не отвлекала от духовного делания.

Но иногда в церковной среде художественное творчество и желание что-то сделать красиво воспринимается как нечто излишнее, ненужное. Сами посудите: если бы это было общехристианским правилом, не было бы ни прекрасных икон, ни храмов красивых, ни Андрея Рублева, ни храма Покрова на Нерли – ничего не было бы красивого. Но поскольку мы видим огромное число памятников христианского искусства, признанных во всем мире, невозможно говорить, что отрицание творчества – в природе христианства. Такого нет и быть не могло. Потому что Бог дал человеку дары с любовью, а любовь превращается в красоту.

Ну а когда некоторые церковные деятели или слишком ревностные миряне отрицают все проявления творчества, кроме церковного, это просто мракобесие какое-то. Христианин должен быть открыт всему подлинному в светской культуре, и не только из миссионерских соображений (чтобы находить общий язык и «приобрести хотя бы некоторых» (1 Кор. 9: 22)). В каждом подлинно высоком произведении искусства выражено религиозное чувство, даже если сам художник этого так не формулирует. И христианин может получить духовную пищу и от просмотра хорошего кино, и от чтения качественной литературы, от похода в музей или от путешествия, осознавая, что все лучшие проявления художественного творчества – это дар Бога, который Он посылает через художников. Для современного человека это является необходимой подпиткой.

Все мы работаем…

Церковь чтит созидателей

Люди, которые состоялись, реализовались, накопили значительное богатство, чтобы что-то построить для других, а также те, кто стремился к высотам в ремесле, в искусстве, они Церковью почитаемы, многие из них прославлены. Мы знаем имена архитекторов, меценатов и благотворителей, и Церковь их чтит. Скажем, всем в Москве известен Институт скорой помощи им. Склифосовского, но мало кто знает, что это Странноприимный дом графа Николая Петровича Шереметева. А Церковь его память чтит, он упоминается в церковных анналах как человек, который подарил людям большую больницу и красивый храм при ней.

Церковь с уважением и благодарностью поминает иконописцев, причем не только тех, которые были монахами, как Андрей Рублев. Церковь почитает также литераторов и мыслителей: Достоевского, Гоголя, братьев Киреевских и многих других. Церковь выделяет воинов, полководцев, например Федора Ушакова, Александра Суворова, причем однозначно с положительным знаком, вплоть до святости.

А кто не сохраняется в церковной памяти? Как правило, политики и чиновники. Эти наблюдения позволяют вывести церковное отношение к профессиональной деятельности: Церковь не ограничивает стремления человека к успеху в профессии, в служении. Стремление к повышению в должности, получению ученой степени или международной премии и т. д. – все это, я думаю, Церковь принимает и даже поощряет. Но если это становится самоцелью, если для человека получение признания, нового социального статуса становится самым важным, а все остальное для него служит лишь только средством, такому человеку с Евангелием будет трудно.