Апокалипсис в мировой истории. Календарь майя и судьба России - Игорь Шумейко

— Эта тема как раз подробнее разработана у Сагана. Хотя модель поведения атмосферы тут близка к упомянутой «ядерной зиме». Упал астероид диаметром 10 км, воронка на полуострове Юкотан — 200 км. Энергия взрыва около 10 000 мегатонн, громадное количество пыли. Следы этой пыли найдены по всей планете, опознаются они по элементу иридию. Возникли гигантские пожары, следы их тоже найдены. Пыль по нашим расчетам, могла висеть около двух лет. Уже через несколько месяцев произошло существенное охлаждение поверхности, и по расчетам американских палеонтологов, вымерли все животные весом более 25 килограмм.

— То есть, отбор произошел не по принципу: ящеры-млекопитающие, а по… весовой категории? Ах, ну да, ящеровая мелочь-то выжила… И какова вероятность повторения? Через какие интервалы? (Тут, похоже, интервьюрующий рассчитал, что его-то вес — в 3,1 раза превосходит вычисленный порог выживания).

— Мы сейчас говорили о катастрофе 65-миллионолетней давности. Предыдущий был 380 миллионов лет назад. Были и еще раньше. Сейчас организован исследовательский центр мониторинга в США, идут исследования и в России, изучены орбиты всех вероятных «гостей»…

— … и…

— Можно сказать, что в ближайшие сто лет вероятности столкновения с такими небесными телами нет.

— То есть можно ли эту цифру понять так, что при современном уровне техники, мы просчитали все движущееся в округе на сто лет полета. И если даже что-то появится, узнаем за сто лет?

— Скажем, за десятки лет — уж совершенно точно.

— Ну, за такой-то период можно, наверное, успеть ракеты запустить, взорвать, отклонить… и даже блокбастер об этом в Голливуде снять, со сверхприбылями по случаю актуальности.

— Вспомнилось еще по поводу пыли этой и дыма. В военном аспекте нужно было изучить ее свойства: как отражает, как рассеивает, как поглощает солнечную радиацию. И на полигоне под Звенигородом наш институт организовал испытания. Жгли самые различные материалы и изучали свойства в диапазоне от ультрафиолета до теплового излучения. И было около сотни материалов, которые определял нам Институт гражданской обороны в Балашихе, разные совершенно: ель сухая и ель сырая, горение открытым пламенем и тление… В числе того, что нам поставлял этот институт, была и так называемая «городская смесь».

— Материалы, приближенные к реальным условиям?

— Да. Дерева около 80 %, бумага, нефтепродукты, материя, пластик, и даже, простите, мясо.

— О боже!

— К 1989 году мы завершали эту работу, и тут как раз — война в Заливе. И те же задымления. И падение температуры там было: вместо обычных 45–25 градусов, и многие эффекты, что предсказывались, тогда подтвердились. Тогда была и организована советско-американская экспедиция. В Таджикистане она работала по проблемам пыли в атмосфере, и материалы ее стали широко известны. Кстати, в этом сентябре, в Париже пройдет международная конференция по пылевому загрязнению атмосферы. Главным организатором ее будет моя бывшая аспирантка, ныне профессор университета в Колорадо Ирина Соколик. Сейчас она в мире является главным специалистом по пыли.

— Георгий Сергеевич, а расскажите, пожалуйста, о глобальном потеплении и всех опасностях, грозящих с этой стороны. Имеет ли Ваш институт отношение к разработке Киотского протокола?

— Вообще наш институт занимается процессами формирования климата Земли. Работа ведется методами численного моделирования, в контакте со многими институтами Германии, Франции, США. Солнечная радиация, облачность — один из самых сложных вопросов. На это у нас даже есть американский грант. Эта деятельность вносит понимание: что такое климат, как он меняется в связи с деятельностью человека. В этом смысле мы связаны с разработкой Киотского протокола. Хотя основные действующие лица там — политики. Интересной была наша совместная с Германией работа по закономерностям колебаний уровня Каспия. Я ведь был активный противник идеи поворота рек, когда этот проект всерьез грозил нам. Предупреждал, что скоро уровень начнет повышаться, как, собственно и произошло. В девяностых годах я был председатель некоего совета при Росводхозе, когда разрабатывалась концепция защиты — уже от подъема уровня.

— Эта работа помогла выявить какие-то природные циклы? Это я к «глобальному потеплению» подвожу

— Нет. Никакой цикличности, кроме годового цикла, на Земле нет. Ну, за исключением циклов солнечной активности, и квазидвухлетнего внутреннего цикла, или явлений связанных с Эль-Ниньо — это циклы четырех, шести-семи лет. Других выраженных циклов нет, и все изменения связаны с внутренней динамикой, или изменением состава атмосферы, что уже связано с деятельностью человека. Это большое международное поле деятельности, в мире существует около тридцати моделей, предсказывающих контуры развития ситуации.

Реально по нашей с немцами модели рассчитано и подтвердилось: а) количество осадков, выпадающих по всему миру, выросло на 10 % б) количество дождливых дней, наоборот сократилось. Следственно, наводнений и засух станет больше… Другой крупный сдвиг, изучение которого мы инициировали — это поведение вечной мерзлоты. Восстановлена карта температур среднемесячных, в том числе поверхности океана, начиная с 1860 года. Среднеглобальная температура повысилась на 0,7 градуса. Основные изменения — зимние, слякотные, что мы хорошо замечаем. Северные районы, Сибирь теплеют гораздо сильнее. Вот хороший пример. В 1990 году Буш-старший устраивал международную конференцию. Я там был научным консультантом, а в составе нашей, советской делегации был зампред Госплана Троицкий. И я, пользуясь разными паузами, пытался, выполняя долг ученого, посвятить его в некоторые расчеты. Он слушал, а потом мне так проникновенно: «Ты меня не учи. Если бы не эти теплые зимы, в СССР просто не хватило бы топлива»… Техногенные факторы в атмосфере — это повышение доли углекислоты, метана, фреонов и еще немного закиси азота. Несмотря на озоновые дыры над полюсами, у поверхности его концентрация растет, что весьма плохо для растительности. Американцы оценивают свои потери от озоновых аномалий в сельском хозяйстве в 10 миллиардов в год. В прошлом году и у нас было большое беспокойство, что из-за пожаров концентрация озона сильно повысилась, мне приходилось много интервью давать по этому поводу.

— Георгий Сергеевич, и есть еще один очень интересный переход. От «физики атмосферы» — к «метафизике атмосферы», если можно так выразиться. Сфера ваших исследований издревле считалась еще и сферой Божественного. «Иже ecu на небеси». Мысли ученых, лидеров науки, уже два-три века — важный аргумент в споре верующих с атеистами. И Ваше мнение о религии будет стократно интересным.

— Религия, это, прежде всего, моральные ценности. Я, кстати, уже лет шесть состою членом диссертационного совета Свято-Тихоновского Православного института. И еще, при Первой градской больнице, которая до 1917 года звалась Голицынская, в память вклада нашего семейства… так вот сейчас там есть сестричество. Это кроме религиозного воспитания — примерный эквивалент медицинского техникума, сестры там воспитываются в духе христианского служения, и в больнице выполняют самую тяжелую работу. И нужна была им какая-то помощь, они обратились к Лихачеву. А Лихачев в Ленинграде и пожилой уже человек, он рекомендовал им меня. Связи какие-то тогда с Правительством Москвы были, помочь им мне удалось. И обратились они ко мне с просьбой войти в попечительский совет. Загруженность у меня тогда была очень большая, но сестры говорят, что больница — Голицынская, что в девизе ее записана, что существует она «иждивением рода князей Голицыных»… пришлось стать председателем. А почетным председателем там — Святейший, и много раз нам приходилось заседать бок о бок. Так что благотворное влияние религии для меня несомненно.

— А что скажете о соотношении науки и религии? Все помнят, со школы, про «мракобесов, что делали науку прислужницей религии». То есть, наука — такая самостоятельно выросшая лошадка. Которую может оседлать, а может и нет — поп. Например, атеиста Мечникова — оседлать не удалось. А наука, выходит — самозародилась из каких-то «…хозяйственных нужд». Положим, Архимед, рычаги, площади посевов, электричество и т. д. Но ведь есть примеры научного поиска без какого-либо практического резона. «Любовь к истине», — говорят в лагере материалистов. А что есть истина? И уж тем более — «…любовь к истине»… Любовь!

— Ну конечно, религиозные требования, моральные, помогают в бескорыстном служении науке, истине. И многие великие ученые — религиозные люди. Можно сказать, что в косвенном смысле религия помогает науке.

— А в прямом? В началах разных наук вынесены первичные понятия и аксиомы. Но сама идея — истины, истинности чего-либо? Что было первым: религиозная или научная истина? Например, Ньютон выводил закон всемирного тяготения, практически тогда бесполезный, но помогающий раскрыть божественную мудрость устройства мира…