Люди с далекого берега - Клер Моуэт

— Симпатичный малый! Он мне понравился. Звал к себе на свадьбу, — сказал Фарли.

— Как его имя?

— М-м-м… Оби, кажется… Кендл… а может, Кендэл?

Я перебрала стопку свадебных приглашений на кухонном столике.

— Вот! Обад. Кендэл. Женится на Эффи Грин завтра днем. Все правильно. Давай сходим?

Должна признаться, я обожаю обряд венчанья. Каждый раз, когда на моих глазах двое клянутся перед богом жить в согласии, что бы ни случилось, у меня прямо в горле перехватывает. Знаю, что не все и не всегда удачно складывается, но даже и эта мысль не может омрачить мое необъяснимое благоговение перед торжественным моментом.

Потому-то я и загорелась посетить первую же свадьбу в Балине, и Фарли за собой потащила, хоть ему идти не слишком-то хотелось — у него на тот день были совсем другие планы.

Без четверти четыре мы переступили порог холодного, гулкого, как пещера, здания англиканской церкви и присели на скамеечку в задних рядах. Возле алтаря уже собрался народ: женщины, девушки, дети. Оборачивались, посматривали на нас: то одна, то, другая, а то по двое, по трое разом. В этом захолустье каждый приезжий — событие, а наше появление в церкви, да еще в такой день, — и вовсе диковина. На нас оглядывались, смотрели пытливо и, по всей видимости, недоумевали: зачем эти-то сюда забрели. Скоро и меня стала мучить та же мысль. Уже четыре пробило, а мы все сидим и дрожим в этой холоднющей, как могила, церкви. Ни священника, ни малейшего намека на венчание. Тянется и тянется давящая тишина, нарушаемая только шмыганьем носов да шарканьем детских ног.

Компания, мерзшая вместе с нами в церкви, оказалась в основном женской. У многих в волосах бигуди. Ни одна не приоделась, как подобает в этих случаях. В тот студеный февральский день все были в стеганых нейлоновых куртках и в теплых брюках. И почему я не додумалась одеться потеплей? Ноги в тонких нейлоновых чулочках посинели от холода. Тут до меня дошло, зачем они уселись в передних рядах. В самом центре, позади алтаря, стояла печка, в утробе этого черного чудовища гудело пламя.

Фарли уставился в потолок, поглощенный осмотром церковной архитектуры начала века.

— По форме похоже на корабль, дном вверх, — шепнул он.

Я подняла глаза на массивные деревянные балки, поддерживавшие изогнутый аркой свод, любуясь мастерством строителей. Мало-помалу, глядя на нас, детишки тоже принялись тянуть шеи: что это там интересного вверху? Обстоятельно изучив все особенности церковной архитектуры 1905 года, мы уселись поудобнее, опустили головы, откинулись на спинку скамьи и стали ждать, чувствуя на себе по-прежнему любопытные взгляды. Я с трудом сдерживалась, чтоб не вскочить и не кинуться прочь куда глаза глядят поскорее вон из этой церкви, где чувствовала себя чужой и незваной, несмотря на полученное приглашение.

Ждать пришлось долго; наконец входная дверь с шумом распахнулась, и мы услышали топот сапог — кто-то стряхивал снег. С раскрасневшимися от мороза щеками, в куртке с капюшоном, надетой поверх сутаны, по проходу к ризнице шагал почтенный Уэй. Он только что прибыл с островка Джерси, где уже успел совершить два венчальных обряда.

При внешности эдакого богослова-книжника — в больших роговых очках и с рассеянным взглядом — было в нем что-то мальчишеское. Походка стремительная, вот-вот побежит. Одному богу известно, сколько энергии требовалось этому человеку, ведь он единственный священник на три церкви — в Балине, на острове Джерси и в поселке Бешеная Река, а сообщение между ними возможно только морем.

Спустя несколько минут преподобный Уэй предстал перед нашей продрогшей аудиторией в рясе, уже без куртки, и кто-то невидимый заиграл свадебный марш — тот, из «Лоэнгрина»: «Там-там-та-там!» Кто-то старательно выдавливал из органа старую, знакомую мелодию. По проходу между рядами, суетливо и буднично, не попадая в ритм марша, затопала торжественная процессия. Мы поднялись со своих мест.

Невеста и ее отец, именуемый сегодня «родитель», возглавляли шествие, хотя на свадьбах, где мне довелось присутствовать, было иначе. За ними — под руку подружки и «дружки» невесты. Высокая, худенькая, с решительным лицом, с прямыми светло-русыми волосами, Эффи была похожа на отца. На вид ей — лет девятнадцать-двадцать, не больше. На ней длинное белое платье, фата до плеч. А после это убранство из кружев и оборок, подумала я, напялит на себя какой-нибудь детина-ряженый. Эффи, несомненно, продрогла в своем тонком платье, но никто бы этого не подумал, глядя, как она порывисто устремилась навстречу жениху. Отец Эффи, седой старик в парадном темно-синем костюме, выглядел самоуверенным франтом. У него было шестеро дочерей и двое сыновей, Эффи самая младшая в семье, бракосочетание чада для папаши, ясно, не внове.

Пышные платья подружек резали глаз пронзительными цветами, напоминающими неаполитанское мороженое — розовое, желтое, зеленое. Поверх платья у каждой — длинная белая орлоновая кофта. Дружки невесты, жених и шафер в темных, по виду совсем новых, костюмах, и у каждого — искусственный цветок в петлице.

Все цветы на этой свадьбе, включая и невестин букет, были яркие, блестящие — неживые. Ни гвоздик, ни роз тут и в помине не было; да и о каких живых цветах можно помышлять в феврале? Круглый год здесь повсюду зеленели елки, но они как украшение никого не впечатляли. Видно, у местных жителей елочная хвоя не вязалась с их представлением о теплых краях, о которых всегда тайно грезят жители Севера.

Преподобный Уэй встал прямо перед потрескивавшей печкой и, глядя в лицо жениха и невесты, приступил к церемонии бракосочетания.

— Обадайя! — произнес он, называя жениха его полным старозаветным именем, каким никто, даже родная мать, его не величал. — Согласен ли ты взять себе в жены эту женщину и разделить с ней жизнь в радости и в горе, в богатстве и в бедности, во здравии и в немощи, и не знать никого, кроме нее, и прожить с ней до последнего часа своего?

Затем он обратил свой строгий вопрос к Эффи, у которой не оказалось, как у жениха, полного имени. Эффи и Оби что-то ответили, но мы не расслышали, что именно. Оставалось надеяться, что оба поклялись жить вместе в радости и горе.

Обряд затянулся. За молитвой последовал бесконечный гимн, потом молитва длиннее первой, а за ней еще один нескончаемый гимн. Текста я не знала, в церкви же псалтырей не оказалось. Должно быть, прихожане приносят их с собой. Подтягивало священнику всего несколько прихожан. Преподобному Уэю чаще всего приходилось выводить соло своим дребезжащим тенорком.

К концу церемонии руки и ноги у меня совершенно закоченели. Не было сил терпеть, хотелось поскорее выбежать наружу, попрыгать, растереть руки. Выскользнув из церкви, мы увидели, что прямо возле церковных ворот на сугробе молодых поджидает группа мужчин. Как только появились Эффи и Оби, в небо взметнулся частокол винтовок и дробовиков и прозвучал приветственный салют. Звук пальбы должны услыхать все в Балине. Пусть каждый знает, что отныне Оби с Эффи муж и жена.

Оказалось, что венчание в церкви лишь вступление к настоящему празднику, который начнется не раньше десяти вечера. Теперь долой бигуди — сооружаются прически, долой лыжные брюки — надеваются платья из тафты, бусы из стекляшек, туфли на высоком каблуке. Мужчины надели темные костюмы, крахмальные рубашки, галстуки. И все повалили в Приходский зал. Уступая размерами только церкви, Приходский зал был самым крупным сооружением в Балине. Он представлял собой простую, без особых архитектурных ухищрений, деревянную постройку метров в двадцать длиной. По случаю свадьбы зал украсили ярким гофрированным серпантином, нарядными гирляндами свисавшим между балок. Серпантином был увит и стол на козлах, стоявший в центре на возвышении. За столом, разбирая горы подарков, восседали молодые. Вид у Оби был слегка утомленный и не слишком трезвый; молодая, как всякая мудрая жена, спиртного в рот не брала.

Мы прибыли на празднество в половине девятого, однако никаких признаков начала торжества не обнаружили. На скамьях вдоль стен сидел народ, в основном женщины и дети, — ждали. В глубине зала оказалось помещение поменьше, где несколько женщин энергично накрывали свадебные столы. На двух длинных столах высились груды бутербродов: домашний белый хлеб со срезанной коркой, а сверху либо консервированное мясо, либо плавленый сырок, либо консервированный лосось или же популярная в те годы новинка — консервированная спаржа под майонезом. И всюду тарелки с изумительным домашним печеньем, на каждом посередке красовалась засахаренная вишенка или половинка миндаля, а то и маленькая, похожая на серебристую пульку, сахарная карамелька. Но самым изысканным лакомством считались «квадратики». Вершина местного кулинарного искусства, они готовились лишь в особо торжественных случаях и представляли собой затейливую смесь из зефира, шоколада, рисовых хлопьев, ирисок, кокосовых орехов, вафель и кукурузного сиропа — вся эта приторно-сладкая масса смешивалась, переваривалась, прессовалась и разрезалась на квадраты. Свадьба не свадьба, если на столе нет хотя бы пяти-шести разновидностей этих липких сластей.