Анатэма - Леонид Андреев

Анатэма (торопливо). Имя! Имя! Ты знаешь его имя? Ты обманул меня.

Давид (не слыша). Безграничной дали времен отдаю я дух человека: да живет он бессмертно в бессмертии огня, да живет он бессмертно в бессмертии света, который есть жизнь. И да остановится мрак перед жилищем бессмертного света. Я счастлив, я бессмертен – о боже!

Анатэма (в исступлении). Это ложь! О, докуда же я буду слушать этого глупца. Север и юг, восток и запад, я зову вас! Скорее, сюда, на помощь к дьяволу! Четырьмя океанами слез хлыньте сюда н в пучине своей схороните человека! Сюда! Сюда!

Никто не слышит воплей Анатэмы: ни Давид, весь озаренный восторгом бессмертия, ни Сура, ни другие люди, приковавшие свое внимание к его торжественно-светлому лику и воздетым к небу рукам. Одиноко мечется Анатэма, заклиная. Слышится крик, – н на дорогу со стороны города выбегает женщина, раскрашенная страшно, подобно тому, как язычники раскрашивают трупы умерших. Чьей-то злой рукой истерзаны ее одежды, ужасные в дешевой нарядности своей, и обезображено красивое лицо. Она кричит и плачет и зовет дико.

Женщина. О боже! Да где же Давид, раздающий богатство? Два дня и две ночи, два дня и две ночи по всему городу я ищу его, и молчат дома, и люди смеются. О, скажите мне, добрые, – не видали ль Давида, не видали ль Давида, радующего людей? О, но не смотрите же на мою открытую грудь – это злой человек разорвал мне одежды и окровянил мое лицо. О, да не смотрите же на мою открытую грудь: она не знала счастья питать невинные уста.

Странник. Давид здесь.

Женщина (падая на колени). Давид здесь? О, сжальтесь надо мною, люди, и не обманывайте меня: я ослепла от обмана и от лжи оглохла я. Так ли я слышу, – Давид здесь?

Бескрайний. Да вон он стоит. Но ты опоздала, он уже роздал богатство.

Пурикес. Он уже роздал богатство.

Женщина. Что же вы делаете со мной, люди! Два дня и две ночи искала я его и меня обманывали, и вот я пришла поздно. Тогда я умру на дороге – мне некуда больше идти. (Бьется в слезах на пыльной дороге.)

Анатэма. Кажется, к тебе пришли, Давид.

Давид (подходя). Что надо этой женщине?

Женщина (не поднимая головы). Это ты, Давид, радующий людей?

Странник. Да, это он.

Давид. Да, это я.

Женщина (не поднимая головы). Я не смею взглянуть на тебя. Ты должен быть, как солнце. (Нежно и доверчиво.) О, Давид, как я долго искала тебя…

Меня все обманывали люди. Говорили, что ты уехал, что тебя нет совсем и не было никогда. Один мужчина сказал мне, что он Давид, и он показался мне добрым, и он поступил со мною, как грабитель.

Давид. Встань.

Женщина. О, дай мне отдохнуть у твоих ног. Как птица, перелетевшая море, – я избита дождем, я измучена бурями, я устала смертельно. (Плачет; доверчиво.) Теперь я спокойна, теперь я счастлива: я у ног Давида, радующего людей.

Давид (нерешительно). Но ты опоздала, женщина. Я уже роздал все, что имел, и у меня нет ничего.

Анатэма (развязно). Да! Все деньги розданы нами. Иди себе домой, женщина, – у нас нет ничего. Нам жаль тебя – но ты опоздала. Понимаешь – опоздала! Только сегодня утром мы отдали последнюю копейку.

Давид. Не так жестоко, Нуллюс.

Анатэма. Но ведь это же правда, Давид?

Женщина (недоверчиво). Этого не может быть. (Поднимая глаза.) Это ты, Давид? Какой ты добрый. Это ты сказал, что я опоздала? Нет, это он – у него злое лицо. Давид, дай мне, пожалуйста, немного денег и спаси меня. Я устала смертельно. А вас зовут Сура? Вы жена его? О вас я также слыхала.

 (Подползает к ней и целует ей платье.) Заступитесь за меня, Сура.

Сура (плача). Дай ей денег, Давид. Встань, милая, тут очень пыльно, а у тебя такие красивые черные волосы. Посиди тут, отдохни. Давид сейчас даст тебе денег. (Поднимает женщину и сажает подле себя на камень и прижимает к своей груди ее голову; ласкает.)

Давид. Но что же мне делать? (Растерянно, вытирая красным платком лицо.) Но что же мне делать, Нуллюс? Ты такой умный человек, помоги мне.

Анатэма (разводя руками). Ей-богу, не знаю. Вот запись – у нас нет ни копейки, и я честный адвокат, а не фальшивый монетчик, чтобы ежедневно доставлять вам наследство из Америки. (Насвистывает.) Мне нечего делать, и я гуляю по миру.

Давид (возмущенно). Это жестоко, Нуллюс. Я не ожидал этого от вас. Но что же делать, что же делать?

Анатэма пожимает плечами.

Сура. Посиди здесь, милая, я сейчас. Давид, отойдите со мною в сторону – мне нужно сказать вам.

Отходят и шепчутся.

Анатэма. Вас сильно били, женщина? По-видимому, это был не очень ловкий человек, который вас бил, – он таки не выбил глаза, как хотел.

Женщина (закрываясь волосами). Не смотрите на меня, люди.

Сура. Нуллюс, подите-ка сюда.

Анатэма (подходя). Здесь, госпожа Лейзер.

Давид (тихо). Сколько у нас денег, Нуллюс, чтобы доехать до Иерусалима?

Анатэма. Триста рублей.

Давид. Отдайте их женщине. (Улыбаясь и плача.) Сура не хочет уезжать в Иерусалим. Она хочет торговать здесь до самой смерти. Какая глупая женщина, не правда ли, Нуллюс? (Сдержанно плачет.)

Сура. Тебе очень больно, Давид? Ты так хотел поехать.

Давид. Какая глупая женщина, Нуллюс. Она не понимает, что я тоже хочу торговать. (Плачет.)

Анатэма (растроганно). Вы – не простой человек, Давид!

Давид. Это была моя мечта, Нуллюс, умереть в святом городе и приобщить свой прах к праху праведников, там погребенных. Но (улыбаясь) разве не везде добра земля к мертвецам своим? Отдайте деньги бедной женщине. Мне стало весело. Ну так как же, Сура? Нужно открывать лавочку и поучиться у Сонки, как делать хорошую содовую воду.

Анатэма (торжественно). Женщина! Давид, радующий людей, дает тебе деньги и счастье.

Бескрайний ( Сонке ). Я же говорил тебе, что еще не все деньги розданы.

У него миллионы.

Странник (прислушиваясь). Так, так. Разве может Давид отдать все? Он только начал отдавать.

Женщина благодарит Давида и Суру; видно, как растроганный Давид кладет руки на голову коленопреклоненной женщины, как бы благословляя ее. За спиною его, со стороны поля, показывается на дороге что-то серое, запыленное, медленно и тяжело ползущее. В молчании подвигается оно, и трудно поверить, что это люди – так сравняла их серая придорожная пыль, так побратала их нужда и страдание. Что-то тревожное есть в их глухом, непреклонном движении – и беспокойно приглядываются люди с этой стороны.

Бескрайний. Кто это идет по дороге?

Сонка. Что-то серое ползет по дороге! Если это люди, то они не похожи на людей!

Пурикес. Ой, мне страшно за Давида! Он стоит к ним спиною и не видит.

А они идут, как слепые.

Сонка. Они сейчас сомкнут его. Давид, Давид, оглянитесь.

Анатэма. Поздно, Сонка! Давид вас не услышит.

Пурикес. Но кто это? Я боюсь их.

Странник. Это – наши! Это слепые с нашей стороны пришли за зрением к Давиду! (Громко.) Стойте, стойте, вы пришли! Давид среди вас!

Слепые, уже почти смявшие испуганного Давида, который тщетно пытается противостоять наплывающей волне, останавливаются и ищут безгласно.

Бессильно тянутся серыми руками, нащупывая мертвое пространство; некоторые уже отыскали Давида и быстро обегают его чуткими пальцами – и голосами, подобными стону листвы под осенним ветром, еле колеблют застывший воздух.

Быстро наступившие сумерки скрадывают очертания предметов и съедают краски; и видно что-то безлицее, шевелящееся смутно, тоскующее тихо.

Слепые. Где Давид?