Лизочкино счастье - Лидия Чарская

— Это не твое дело, прошу меня не учить, я знаю сама, что мне надо делать! — шипела Мэри и с пылающим лицом отошла от Вити.

Лиза в своем нарядном костюме, под звуки красивой бальной музыки, совсем позабыла в эту минуту, что она не кто иная, как маленькая бедная девочка, и невольно вообразила себя сказочной принцессой, которую должна была изображать.

Да и в самом деле, разве с нею не случилось так, как может случиться только в сказках? Ее — бедную, голодную девочку — одели, обули и приютили добрые люди. Мало того, все были так ласковы к ней! Ее хвалили и восхищались ею…

«Вот, если бы мама увидела меня в этом платье, с этим золотым месяцем на голове, — наверное бы она не узнала своей прежней скромной девочки», — думалось Лизе, и ей стало грустно, что она не может поделиться своим счастьем со своей далекой мамой.

Когда кончилось второе действие пьесы, Лиза уже ничуть не волновалась и, по падении занавеса, с улыбкой кланялась публике, которая еще больше прежнего аплодировала ей.

Перед последним действием, когда Лиза, переодевшись снова из своего нарядного костюма в рубище Золушки, как это требовалось по ходу пьесы, вышла на сцену, Григорий Григорьевич, не сказавший ей ни слова до сих пор, подошел к девочке и, положив ей руку на плечо, проговорил серьезно:

— Я до сих пор не хвалил тебя, Эльза, чтобы дать тебе спокойно докончить начатое дело. Но публика, да и деректор твой и твои маленькие друзья оказались менее сдержанными и наговорили тебе много такого, от чего может совсем закружиться твоя юная головка. Ты недурно играла, это верно. Но этого мало: ты должна работать и работать, чтобы усовершенствовать и развить данный тебе Богом талант…

Громкий звонок, призывающий к последнему действию, прервал речь режиссера.

Последний акт «Золушки» считался самым интересным. В нем прекрасный королевич, искавший со своей свитой по всему государству неизвестную, полюбившуюся ему принцессу, потерявшую башмачок на его балу, заходит случайно и в дом Золушкиной мачехи и примеряет башмачок на ноги её дочерей.

Но башмачок, разумеется, не впору злым и коварным мачехиным дочкам.

— Нет, это не она, — с грустью говорит королевич, пряча волшебный башмачок снова в карман. — Нет ли у вас в доме еще молодой особы, которой бы можно было примерить башмачок?

— О нет, — отвечает Кэт, игравшая злую мачеху, — нет никого, кроме моей падчерицы Золушки, которая нигде никогда не показывается, так она безобразна и неряшлива.

— В таком случае, я хотел бы видеть вашу падчерицу, — восклицает королевич-Костя.

— Ее нельзя видеть, — возражает мачеха-Кэт. — Как можно показывать вашей светлости такую чумичку? Она чистит картофель на кухни и наверное вся перепачкана им так, что один её вид может оскорбить светлые очи вашей королевской чести.

— Я непременно хочу видеть вашу падчерицу! — воскликнул королевич и бросился во внутренние комнаты — искать Золушку.

Когда он вывел ее, действительно запачканную и оборванную, на сцену, с прилипшей к ней шелухой картофеля и собственноручно примерил ей башмачок, — все — и мачеха, и сестры, и свита — изумились: башмачок оказался как раз впору Золушке. Когда же Золушка опустила руку в карман и вынула из него второй такой же башмачок, — восторгу королевича не было конца. Он взял ее за руку и назвал перед всеми своей женою.

В ту же минуту появилась добрая волшебница и превратила Золушку одним движением волшебной палочки в прежнюю красавицу-принцессу.

Пьеса кончилась — и занавес опустили под неумолкаемый шум аплодисментов в зрительной зале.

ГЛАВА XIX

Еще новое знакомство с важными лицами

Не успела еще Лиза, при помощи Мальвины Петровны, снять свой блестящий наряд принцессы, как в уборную вбежала Анна Петровна Сатина и, вся красная от волнения, прокричала:

— Скорее, скорее одевайте девочку, ее требует сам губернатор. — И стала помогать снимать с Лизы её театральный костюм и торопливо застегивать на ней её форменное серое платьице.

Через пять минут девочка вышла за руку с Анной Петровной на сцену, где уже собралась и выстроилась вся труппа, во главе с Павлом Ивановичем, перед тем седым генералом, лицо которого Лиза заметила в крайней ложе.

Два мальчика в белых матросских куртках вертелись тут же, заговаривая то с тем, то с другим из маленьких актеров.

— Сколько тебе лет, малютка? — обратился губернатор к Лизе, поднимая за подбородок её головку своей белой, мягкой рукой и глядя ей в глаза ласковыми, добрыми глазами.

— Десять лет, — отвечала девочка, ничуть не робея под этим взглядом.

— Надо сказать: «ваше превосходительство», — подсказала Лизе стоявшая подле неё Анна Петровна Сатина.

— Ваше превосходительство, — машинально повторила Лиза за своей директоршей.

— Десять лет и так играет! — удивился губернатор. — Да знаешь ли, девочка, что из тебя может выйти прекрасная актриса!

— Дай Бог, ваше превосходительство, — вмешался в разговор Павел Иванович, так и сиявший от радости за свою любимицу. — Дай Бог, потому что мы все полюбили Эльзу за её добрый характер.

— Так вот что, — весело проговорил губернатор, — мало того, что ты прекрасная маленькая актриса, а ты еще и хорошая девочка! Не ожидал, чтобы ты совмещала в себе столько достоинств. Хорошие дела и доброе сердце награждать нельзя, но все таки мне хочется сделать тебе маленькое удовольствие. Возьми эту безделку от старого генерала, которому доставила столько удовольствия своей игрой. — И, говоря это, губернатор вложил в руку девочки блестящий новенький червонец.

Лиза вспыхнула от удовольствия и низко присела перед ним.

«Это для мамы», — тут же подумала она, крепко зажимая монету в ладони.

— Ну, до свиданья, до следующего представления. Посмотрим, так ли ты отличишься в следующий раз, как сегодня, — произнес губернатор, погладив Лизину головку.

Потом, попрощавшись с маленькой труппой и её начальством, генерал ушел со сцены.

— Ну, будущая знаменитость, — тихонько шепнул Костя Корелин Лизе, когда они садились в карету для обратного пути, — пожалуйста не забудь нас, бедненьких, в твои лучшие дни. Чего доброго, встретишь и кланяться не пожелаешь.

— Ах, что ты! — искренно вырвалось из груди Лизы, — я вас всех так полюбила за это время!

— И даже Мэри? — лукаво сощурившись, спросил сидевший против них Ника.

— Ну, нет… Мэри не очень, — искренно созналась Лиза, вызывая этим дружный смех её друзей.

Мэри ехала в другой карете и не могла слышать того, что о ней говорили, а то бы это окончательно вывело из себя и без того рассерженную девочку.

Лиза была бесконечно довольна своей судьбой в этот вечер. Одного только, казалось, не хватало ей для полного счастья: присутствия её дорогой, милой, далекой мамы.

ГЛАВА XX

История одного торта

Приближалось 15-ое декабря—день рожденья Анны Петровны Сатиной, который она справляла ежегодно с большой торжественностью. В этот день дети были свободны. Детские спектакли давались только два раза в неделю, а остальные дни посвящались репетициям новых пьес, учению ролей, школьным занятиям с Анной Петровной и урокам пения и танцев, для которых ходил особый учитель.

15-го уроков не было. Даже урок танцев перенесли на 16-ое, чтобы дети могли как следует отпраздновать семейный праздник их начальства.

С утра в кружке Сатина поднялось оживление и суматоха. Все члены маленькой труппы пожертвовали кто сколько мог из своего жалованья и поднесли на сложившуюся немалую сумму чудесный торт начальнице.

Даже Лиза, у которой не накопилось еще пока заработанных денег, отделила немного от суммы, данной ей губернатором, и внесла в общую складчину свою долю. Остальные деньги она отослала по почте в больницу, на имя своей матери, при помощи хромого Володи, готового всегда на всякие услуги.

Торт оказался великолепным. Даже всегда строгая и хмурая директорша, увидя внимание к себе своей труппы, просияла.

Детей угостили чудесным обедом, ради торжественного дня, и напоили шоколадом. Потом Анна Петровна Сатина разделила торт по числу детей и дала по большому ломтю каждому из них.

— Если б нас каждый день так кормили! — мечтательно произнес Мишук, ужасный сластена, в одну минуту уничтожая свою порцию.

— Вот чего захотел, — пошутил Ника, — тогда бы поминутно приходилось бегать в аптеку, потому что Павлик, конечно, наелся бы до отвалу и у него был бы вечно расстроенный желудок.

Но на этот раз Павлик, однако, удивил всех своим воздержанием. Он громко заявил, что не будет есть торта, так как наугощался в достаточной мере всякими другими лакомствами, и что оставит свою порцию на следующий день. С этими словами он взял тарелку со своим куском торта и отнес ее в спальню, где и поставил на ночной столик у своей постели.