Пешком через Ледовитый океан - Уолли Херберт

Отчет Амундсена о его спуске по леднику Хейберга не носил драматического характера; создавалось впечатление, что он нашел легкий путь к полярному плато. Даже ошибки, допущенные им во время движения по леднику, казалось, не слишком замедлили его продвижение. Он спешил к Южному полюсу: на Северном полюсе его опередили Фредерик А. Кук и Роберт Э. Пири, и он не мог допустить, чтобы на Южном полюсе его обошел Скотт. Всю жизнь он мечтал о завоевании Северного полюса, но в результате невероятного стечения обстоятельств он вместо этого оказался 14 декабря 1911 года на Южном полюсе. Я могу понять его чувства, так как сам испытал нечто подобное.

Путь Амундсена, проложенный без учета местности вниз по леднику при возвращении с полюса, был настолько прямым, что он почти не упоминает о нем в своей книге; и все же, читая между строк этого мастера умолчаний, мне ясно представляется, каким опасным, захватывающим дух было это путешествие. О трудности спуска он говорит лишь следующее: «На хребте, где начинался спуск на ледник, мы остановились, чтобы подготовиться. К нартам были прикреплены тормоза, мы соединили две лыжные палки, получив одну прочную – это давало нам возможность сразу же остановиться, если бы на ходу перед нами неожиданно возникла трещина. Мы лыжники, шли впереди. Здесь, на крутом склоне, идти было замечательно; рыхлого снега оказалось как раз достаточно» чтобы без труда делать повороты на лыжах. Мы со свистом мчались вниз и уже через несколько минут очутились на леднике Хейберга» {Амундсен. Южный полюс).

20 января 1960 года день был пасмурный, напряженно гнетущий, тихий; на снегу ни одной тени. Мы не видели края первого понижения. Амундсен назвал его «тяжелым круты: склоном», и я пошел к нему на лыжах, чтобы самому убедиться, так ли это. Мои спутники тем временем отбирали вещи, которые надо было взять с собой в рекогносцировку. У нас не было необходимости пускаться в путь по леднику со всем грузом, так как можно было попасть в тупик и пришлось бы возвращаться; не следовало также подвергать себя опасности несчастного случая на леднике, ибо у нас не было разрешения на попытку совершить спуск. Его следовало проделать меньше чем за четыре дня. Мы не собирались брать с собой рацию, которая весила почти семьдесят фунтов, а четверо суток без вестей от нас означали бы молчаливый призыв к началу поисков и спасательных операций. Надо было лишь отметить флажками путь через ледопады и вернуться на плато 24 января к 7 часам 30 минутам пополудни.

У края понижения я остановился и, как только бледные солнечные лучи, пронзив густую пелену облаков над головой, пробились сквозь сырой туман, висевший над долиной, осторожно спустился на лыжах через край уступа. Вначале я шел слишком медленно, без ветерка, затем ускорил движение. Здесь, в этом призрачном воздухе, малейшая неровность поверхности ледника казалась глубокой расселиной – серовато-синим краем трещины, и, охваченный страхом, я старался проскочить мимо таких мест: рассматривать здесь было некогда и невозможно было внезапно преодолеть силу, уносившую меня под уклон. Я быстро спустился на 1000 футов; путь оказался безопасным, но на обратный подъем в лагерь у меня ушел час с четвертью.

С нартами и собаками мы спустились почти до середины ледника Хейберга; оттуда два участника моей партии возвратились на вершину плато, а Вик Мак-Грегор и я прошли на лыжах через ледопады и достигли цирка. Низвергавшиеся с грохотом лавины, взметавшие белые клубы снега, испестрили его дно обломками. Почти целый час мы рассматривали в бинокли ледопады, пытаясь представить себе дальнейший путь, но о масштабах препятствий судить было невозможно. В этом месте мы находились по меньшей мере на 2 тысячи футов выше того хаотического нагромождения льда, которое представляло собой самое тяжелое испытание на пути Амундсена. У нас не было надежды отыскать дорогу; однако, для того чтобы сделать несколько снимков этих величественных ледопадов, мы заскользили на лыжах вниз по крутому склону в 1,5 тысячи футов к среднему уступу ледопадов. Осторожно спускаясь, в 6 часов 30 минут утра мы достигли места, откуда могли полностью удостовериться, что остальная часть пути по леднику проходима для собачьих упряжек. Высота этого пункта была без малого 3 тысячи футов – мы находились на 6 тысяч футов ниже нашего склада на полярном плато.

На обратном пути вверх по ледопадам нам пришлось устанавливать маркировочные флажки на каждом повороте, чтобы впоследствии, спускаясь с собачьими упряжками, даже при неблагоприятной погоде мы смогли бы отыскать дорогу среди трещин, двигаясь прямо от одного маркированного флажка к следующему. Каждый переход через трещину мы тщательно проверяли и испытывали. Я был уверен, что мы сумеем спуститься с собачьими упряжками.

Возвратившись на вершину плато, я, пользуясь азбукой Морзе, послал на базу Скотта радиограмму, в которой торжествующе сообщал, что мы промаркировали дорогу через ледопады ледника Хейберга, и просил официального разрешения спуститься по леднику, чтобы «Дакота» затем сняла нас с шельфового льда. Мы не сомневались, что получим такое разрешение, так как на полярном плато в пределах 100 миль от нашего лагеря не было ни одного подходящего места для посадки самолета. Моему сообщению о том, что мы спустились по ледопадам ледника Хейберга, не поверили ни на базе Скотта, ни на станции Мак-Мёрдо, ни в Веллингтоне, где опытные полярники проанализировали якобы все детали. Как хохотал бы Амундсен, если бы мог видеть нас, когда мы в отчаянии стояли перед радиоприемником, слушая сообщение о совещании наших начальников по поводу того, давать или не давать нам разрешение на спуск по леднику. Как же отличалась героическая эпоха прошлых полярных исследований от наших времен! В те дни партия, находившаяся за много сотен миль от базы и не имевшая рации, могла самостоятельно со знанием конкретных условий идти на оправданный риск. Теперь полярные исследователи избавлены от того, чтобы брать на себя всю тяжесть борьбы со встретившимися им опасностями, но вместе с тем их лишили права идти на оправданный риск. Без голоса эфира они не могут принять ответственное решение. Радио – это чудесное достижение техники, но тут оно стало для нас обузой.

Имея запас продовольствия всего на два дня, оставаясь на полярном плато, где дули леденящие ветры, мы находились в самом нелепом положении. Мы устало тащились против ветра, пока хватало терпения, и разбивали лагерь, как только начинали замерзать. Когда усталость вынуждала нас двигаться все медленнее и даже останавливаться, наши лица покрывались слоем льда, а рук и ног мы совершенно не чувствовали. Бессознательно повинуясь привычке, мы разбивали лагерь, полуживые забирались в палатки, замерзшие пальцы включали радио. Туманы, проковавшие нас к одному месту, довели время нахождения в пути до нуля. Но 1 февраля 1962 года, через пятьдесят лет и один месяц после того, как Амундсен и его товарищи спустились по леднику Хейберга, нам удалось в конце концов покинуть это проклятое плато. Нам пришлось тащить на каждых нартах почти по девятьсот фунтов груза, и наконец мы спустились в теплую, безветренную уютную ложбину. Здесь мы разбили свой лагерь примерно в одной миле от лагеря Амундсена, в котором он останавливался 4 января 1912 года, и на следующее утро наше радио временно вышло из строя.