Искатель. 1979. Выпуск №1 - Юрий Пересунько

— А если не хватит?

— Хватит. Жарков должен подвезти.

— Во! Совсем другой коленкор, — заулыбались монтажники. — А то морозь тут сопли понапрасну.

— А где бригадир? — спросил Антон.

— Отдохнуть мы его послали. Он ведь с первого часа на трубопроводе. Пусть поспит малость.

От монтажников Старостин медленно побрел к горловине реки. Там было самое страшное место: зажатая высокими сопками река превращалась в добротно сработанную аэродинамическую трубу, которая разгоняла поток холодного воздуха до 18–20 метров в секунду. И если на берегу было -60°, то там…

По всему трубопроводу яростно шипели сварочные аппараты. Развороченным, неспокойным муравейником копошились над перемерзшей магистралью люди. В шерстяных масках, натянутых на самые глаза, а то и просто замотанные полотенцами, чтобы не обмораживались лица, они были похожи на фантастических роботов. Наскоро резали трубы, стыковали новый водовод, мотали утеплитель, рубили новый короб. А мороз все давил и давил, словно поклялся во что бы то ни стало сломить этих «нахалов» с комсомольскими билетами, которые пришли сюда, чтобы отогреть вечную мерзлоту. Не выдерживал металл, хрупкими, словно стекло, становились железные детали машин, вставала техника. От страшного холода едва тянули сварочные аппараты. Но люди продолжали работать. Экстренное совещание комсомольского штаба стройки постановило: с линии трубопровода уходят только обмороженные, а также отработавшие без подмены двенадцать часов. Всех сбежавших объявлять дезертирами.

Антон постоял немного, потом направился к «пушке», около которой возился кто-то замотанный по самые глаза полотенцем. И, только подойдя вплотную, он узнал Петьку Романенко, совсем еще молоденького парнишку, который сразу же после десятилетки по собственной инициативе приехал на стройку и теперь ходил в учениках у монтажников.

Увидев Старостина, Петька виновато развел руками и приглушенно сказал из-под полотенца:

— Вот, никак, Антон. Не тянет, зараза, и все тут. А ребята никто не умеют.

— Звонарев где? — спросил Старостин, предчувствуя недоброе.

— Да, он, сволочь, еще засветло работу бросил, а вместе с собой и всю свою гвардию увел, — сказал кто-то за спиной.

Антон обернулся, узнал деда Афоню, пожилого уже плотника, который двадцать лет колесил вместе с Мартыновым со стройки на стройку.

— Оно бы бес с ним, — продолжал дед Афоня, — если бы это плотник был, а то ведь сварщик. А Петька что… — кивнул он на Романенко. — Изо всех сил старается пацан, да уменья-то еще маловато. Поначалу кое-как варил трубы, а теперь вообще вся эта хреновина заглохла. Морозина-то вон какой, вот она и не тянет.

— Ясно. — Антон вдруг почувствовал, как тяжелой яростью начинает наливаться сознание, и, чтобы сдержаться, всей грудью вдохнул обжигающий воздух. От этого холодного «душа» вроде бы полегчало, Антон повернулся к виновато стоявшему Петьке, сказал:

— Ну-ка, показывай, чего у тебя тут не ладится.

— Да вот, понимаешь, Антон… — Петька стащил с лица полотенце, присел на корточки перед сварочным аппаратом.

Вспарывая слепящими фарами темноту, к трубопроводу подлетел «газик» главного инженера. На ходу спрыгнув с подножки, Яшунин подбежал к Старостину и, хватая ртом обжигающий воздух, крикнул:

— Беда, Антон! Подстанция может накрыться. Огромный расход электроэнергии. Дизеля еле тянут.

Причина была ясна без объяснений: в общежитиях и семейных домиках включали «козлы» — самодельные электропечки, сделанные из асбестовых труб и толстых вольфрамовых спиралей. Эти «козлы» остались еще от прошлых времен и хранились на всякий пожарный случай в каждой семье, в каждой комнате общежития. Надо было идти по домам, разъяснять. И это мог и должен был сделать только он, комсомольский вожак, оставшийся за начальника стройки.

Едва разжимая бесчувственные, перемерзшие губы, Антон сказал:

— Я поехал по общежитиям, а вы соберите членов парткома и пускай идут по семейным домикам, уговаривают людей отключать буквально все «козлы», плитки и прочее. Все!

— Но ведь…

— Все, кто не обморожен, должны быть на магистрали. Это приказ… И… и просьба. Отдыхающих поместить в баню, там печка есть.

Пятое общежитие бузило. Парни, поселившиеся в нем, на стройке были новые, съехались кто откуда. Жили там и случайные люди, мотавшиеся со стройки на стройку в поисках длинного рубля. Комсомольский штаб поднимал вопрос о расселении их по другим общежитиям, где были надежные коллективы, но до осуществления этого в суматохе повседневных дел так и не дошли руки. Одна только бригада-старожил Геннадия Лободова, проживавшая в этом общежитии, своей спаянностью и рабочей хваткой резко отличалась от всего этого конгломерата возрастов и профессий.

Хлопали и настежь распахивались двери в натопленных «козлами» комнатах. Бригада плотников, неизвестно откуда раздобывшая водку и портвейн, вовсю гуляла в большой комнате, приспособленной под красный уголок. По коридору в поисках приключений ходил какой-то парень. Он сунулся было в комнату Лободова, но, увидев приподнявшуюся с подушки всклокоченную бороду рослого бригадира монтажников, повернул обратно.

Через тонкую стенку явственно доносились подвыпившие голоса, кто-то играл на гитаре. От всего, этого, несмотря на то, что страшно хотелось спать и сами собой опускались веки, Лободов заснуть не мог и злился, все более и более распаляя себя.

Кто-то завыл, стараясь перекричать аккомпанемент гитары:

А мы едем, а мы едем за деньгами,За туманом пущай едут дураки!

Лободов натянул на голову одеяло, закрыл глаза и, пытаясь успокоиться, начал считать да ста. Где-то на седьмом десятке он почувствовал, что начинает засыпать, и уже сквозь сон услышал, как на улице остановилась машина, хлопнула входная дверь…

Старостин, поначалу опешивший от духоты и спертого, накалившегося воздуха общежития, остановился в нерешительности, удивленно покрутил головой, расстегивая пуговицы полушубка. От резкой перемены температуры он вдруг почувствовал, как жарким огнем начинает гореть обмороженное лицо, от тепла заныло, расслабляясь, все тело.

— Вот сволочи! — не смог сдержаться Антон и быстро пошел на звук гитары.

Плотники гуляли вовсю. Под столом валялись пустые бутылки, поблескивало неровным светом битое стекло. Залитая портвейном клеенка была заставлена гранеными стаканами, вперемешку с нарезанной колбасой валялись ломаные куски хлеба, стояли рыбные консервы.

Под окном на четырех кирпичах вопреки всем правилам техники безопасности лежала здоровенная труба, обмотанная толстенной, жарко пылающей спиралью, а около нее, полураздетый, в трусах, сидел Звонарев — русоволосый курчавый парень — и ожесточенно бил по струнам. Напротив него, на скомканной постели, сидел худой, будто высохший мужичонка лет сорока и гнусаво тянул: