Эхо возмездия - Валерия Вербинина

Евгения замялась.

– Я думала, после ссылки человек должен измениться, – призналась она.

Николенька покрутил головой и фыркнул.

– Моя сестра была уверена, что он постарел лет на двадцать, поседел и подурнел, – объявил он. – И она была разочарована, когда увидела, что все совсем не так романтично.

– Николенька! – рассердилась Евгения. – Господи, ну что за человек… Нельзя же так, в конце концов!

– Извини, если я тебя задел, – добавил Николенька, – но, по-моему, если кто-то вернулся из ссылки таким же, каким и был, надо радоваться. Тем более, если говорить начистоту, я вовсе не уверен, что у него все гладко. За обедом он выглядел каким-то потерянным, что ли…

– Ну это как раз понятно, – кивнула Наденька. – В армию он вернуться не может, а чем ему заниматься? Хозяйством? Меркуловы всегда были неважными хозяевами… А ведь долг баронессе Корф никто не отменял.

Николенька покосился на нее, машинально отметил, как она сидит на стуле, словно палку проглотила, как в перерывах между репликами отпивает мелкими глотками чай из чашки, и у него мелькнула нехорошая мысль – что если бы он был ее мужем и каждый день вынужден был видеть, как она сидит вот так и пьет чай, он бы тоже сбежал от нее к другой. В некоторых людях раздражают все их привычки и жесты, даже самые обыденные.

– Говорят, Селиванов снова предложил Анне Тимофеевне выкупить у нее имение, – сказала Лидочка. – И намекнул как раз на то, что долг баронессе она выплатить не сможет.

– Это уже не новость, – отмахнулась Наденька, ставя чашку на блюдце. – Конечно, Анна Тимофеевна ему отказала. Говорят, он обращался и к баронессе, предлагал перекупить у нее долг, и тоже получил отказ.

– Кстати, – оживилась Евгения, – что вы думаете о баронессе Корф?

– Мы незнакомы, – отозвалась Наденька, и весь ее вид выражал неодобрение тем людям, которые судят о ком-то на основании слухов или разговоров. – Папа послал ей приглашение на завтрашний вечер, и она ответила запиской, что обязательно будет. Кстати, не забудьте, пожалуйста, что вы тоже обещали прийти!

– Павел Антонович празднует свой триумф? – полюбопытствовал Николенька.

– Да, Сашенька привезет Колозина из Петербурга. Тот сам пожелал приехать, чтобы поблагодарить папу за участие в его судьбе. Еще, конечно, будет мистер Бэрли. Вы, наверное, видели его внизу, он приехал за несколько часов до вас. Такой типичный англичанин, длинные зубы, как у лошади, волосы серые и сам весь тоже какой-то серый. Но костюм на нем сидит – просто загляденье. Наши мужчины так одежду носить не умеют.

Лидочка рассмеялась.

– По-моему, он вам не понравился, – сказал Николенька.

– Папа ужасно наивен в некоторых вещах, – помедлив, призналась Наденька. – Ему кажется, что он обязан развеять заблуждения, которые некоторые питают по поводу нашей страны. Он считает, что настоящую Россию мало кто знает, а за границей вообще довольствуются готовым набором глупостей: что у нас медведи на улицах ходят, что русские сами похожи на медведей, и все в таком же духе. Этот Бэрли будет гостить у нас почти месяц, а вы сами понимаете, что такое терпеть в своем доме постороннего человека. Одно дело – хорошие знакомые, друзья, родственники, но совершенно чужой человек…

– Он хотя бы говорит по-русски? – спросила Евгения.

– Да, и неплохо. Сегодня уже пытался заговорить с Лидочкой о Пушкине. Ему, наверное, кажется, что если мы дочери ученого, то должны быть такими же умными, как и папа.

– Ну, хотя бы этот Бэрли вас немного развлечет, – заметил Николенька. – Согласитесь, осень в наших краях не слишком веселая. Вы расскажете ему, что не любите Пушкина, а любите Нередина[6]…

– Нет, Нередин нравится Лидочке, – возразила Наденька. – А мне с некоторых пор любые стихи – как сироп, который я терпеть не могу. Все говорят о любви, и все врут.

– Ну, Наденька… – протянула Евгения, немного обескураженная столь категоричным заявлением.

– Все не могут лгать, – объявила Лидочка упрямо. – А Нередин пишет очень хорошо!

– Ну, конечно, все разбираются в поэзии, одна я ничего в ней не понимаю, – насмешливо протянула Наденька и сделалась неприятной окончательно и бесповоротно. Лидочка покраснела, как пион, порывисто вскочила и выбежала из комнаты.

– Ну вот, обиделась, – сказала Наденька, ни к кому конкретно не обращаясь. – И, как всегда, я виновата!

Евгении сделалось неловко, но она почувствовала себя легче, когда взглянула на брата и поняла, что ему тоже неловко.

– А я считаю, что мама с папой делают ошибку, когда позволяют Лидочке забивать себе голову всякой чепухой, – добавила Наденька, нервно водя пальцем по краю блюдца. – В книгах нет настоящей жизни, они хороши только как сказки, их нельзя воспринимать всерьез… а она воспринимает! И что с ней будет, если она ждет принца на белом коне, а вместо него… Вместо него приползет паршивая мокрица?

Очевидно, ей хотелось выразиться куда более резко и категорично, но она сумела взять себя в руки.

– Может быть, все еще наладится? – робко спросила Евгения.

– Вы сами еще надеетесь на это? – с ожесточением бросила Наденька. Лицо Евгении застыло. Николенька метнул на нее быстрый взгляд и поднялся с места.

– Я вспомнил, что мы не покормили Фруфрика, – сказал он. – Идем, Женя. Нам пора.

Наденька поняла, что перегнула палку, и, не зная, как исправить ситуацию, спросила, будут ли они на завтрашнем вечере. Евгении в расстройстве хотелось огрызнуться: «Нет, и пропадите вы все пропадом», но воспитание пересилило, и она пообещала, что они с братом приедут, даже не сомневайтесь.

– На месте ее мужа я бы сбежал еще до венчания, – негромко промолвил Николенька, когда брат с сестрой возвращались домой.

Евгения поняла, что он хочет ее утешить, улыбнулась и поправила ему шарф.

– Ты меня задушишь! – проворчал Николенька, ослабляя шарф.

– Ты простудишься! – сердито сказала сестра.

– Нет, если ты оставишь мой шарф в покое!

Обычно после этого Евгения пыталась еще в несколько приемов подступиться к шарфу и закутать Николеньку понадежнее, но сейчас она не стала настаивать и отвернулась к окну.

– Может быть, нам уехать отсюда? – негромко спросила она. – Как ты думаешь?

– Отец нам ясно дал понять, что не желает нас видеть, – усмехнулся Николенька. – А про мать ты и сама знаешь. Она сейчас в Венеции, сама знаешь с кем, и совершенно счастлива без нас. Если завтра мы тут подохнем, они даже на наши похороны не приедут.

– Что ты такое говоришь! – в ужасе вскрикнула Евгения, хватаясь за голову и отшатываясь. – Боже мой, Николенька, что же ты говоришь!

– Посмотри мне в глаза и скажи, что я не прав. Ну? – У Евгении задрожали губы. – Я бы и сам сбежал куда глаза глядят, но денег у нас нет. На жизнь в деревне хватает еле-еле, а на город уже не хватит. Соседи считают нас богачами, им и невдомек, что мать с отцом все тратят на себя и на своих… впрочем, не важно. – Он поморщился. – И зачем ему сюда ехать?

– Ты о ком? – изумилась Евгения.

– Да о Мите Колозине. Для чего он едет сюда?

– Ты же сам слышал: чтобы поблагодарить Павла Антоновича, который столько для него сделал. – Евгения пытливо всмотрелась в брата. – Николенька, в чем дело?

– Ни в чем, Женя. Но на вечер к Снегиревым я не пойду.

– Почему?

– Потому что не хочу.

– Почему, Николенька? – Брат не отвечал и только хмурился. – Что случилось? Это из-за Колозина?

– Не задавай мне вопросов ради бога, – уже раздраженно промолвил брат. – Я просто не хочу туда идти, разве не понятно? Павел Антонович – очень хороший человек, но я, знаешь ли, предпочитаю людей, с которыми можно поговорить о погоде и сенокосе, а не тех, которые вещают о России, русском предназначении и тому подобном.

– Неправда, – возразила Евгения. – Он не вещает и не встает на ходули. Павел Антонович очень приятный собеседник и очень умный. Поговоришь с ним – и сама словно становишься умнее.

– Ну, а я как поговорю с ним, так всегда после этого чувствую себя дурак дураком, – проворчал Николенька. – Так что лучше я останусь дома с Фруфриком, а ты потом расскажешь мне, как прошел вечер у Снегиревых.

Глава 9

Припадок

– Разумеется, я туда не пойду, – сказал доктор Волин. – Что мне делать на этом вечере?

Ольга Ивановна закрыла дверцу шкафа с лекарствами и обернулась к своему собеседнику.

– Но ведь там будет очень интересно… Павел Антонович замечательный человек, а в нашем уезде так мало мыслящих людей! – Георгий Арсеньевич подумал, что выражение «мыслящие люди» обычно означает «мыслящие, как я», но вслух ничего не сказал. – Будет этот англичанин, Анна Тимофеевна с сыном… баронесса Корф…