Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны - Сергей Яров

В ряду заметных для Петрограда фигур стоял и Максим Горький. В отличие от Зиновьева и Луначарского его популярность определялась не постами, хотя он был депутатом Петросовета и даже какое-то время входил в состав его исполкома, а известностью как писателя и общественного деятеля еще с дореволюционных времен. Среди рабочих отношение к Горькому в целом было уважительным. Интеллигенция же была в этом отношении менее однородна: одни любили и поддерживали его, другие пытались использовать писателя для устройства собственных дел, третьи ненавидели за сотрудничество с большевиками. Впрочем, были и такие, которые ненавидели, но помощью Горького не гнушались. Да и сотрудничество писателя с властью в период Гражданской войны заметно отличалось от его отношения к коммунистам в 30-е гг. В первые годы советской власти Горький выступал обычно не певцом новой власти, а ее критиком. Достаточно вспомнить ставшие теперь широко известными «Несвоевременные мысли», публиковавшиеся им в 1917–1918 гг. в газете «Новая жизнь». К.И. Чуковский записал в дневнике 2 апреля 1919 г.: «О большевиках он (Горький. – А. Ч.) всегда говорит: они! Ни разу не сказал: мы. Всегда говорит о них, как о врагах»[109]. Немногим позже Чуковский вновь обращается к теме «Горький и большевики»: «Горькому журнал («Завтра». – А. Ч.) очень люб. Он набросал целый ряд статеек – некоторые читал, некоторые пересказывал – и все антибольшевистские. Я поехал в Смольный к Лисовскому[110] просить разрешения; Лисовский разрешил, но, выдавая разрешение, сказал: прошу каждый номер доставлять мне предварительно на просмотр. Потому что мы совсем не уверены в Горьком»[111].

Но Горький все же был слишком значительной фигурой, чтобы подобная неуверенность в нем власть предержащих переросла в репрессии против писателя. Кроме того, за ним стоял Ленин. И, наконец, главное – Горький являлся своеобразным «мостиком» между партийными функционерами и петроградскими рабочими. Порой «мостик» превращался в «щит», как это случилось на уже упоминавшейся конференции «матросов и красноармейцев». З.Н. Гиппиус вспоминала, что, когда непонимание между залом и Зиновьевым достигло опасного предела, личная секретарша Зиновьева Костина «бросилась отыскивать Горького. Ездила на зиновьевском автомобиле по всему городу, даже в наш дом заглядывала <… > Где-то отыскала, наконец, привезла – спасать Зиновьева, спасать большевиков»[112]. Все же отношения между ними были достаточно сложными, а в 1920 г., если верить воспоминаниям В.Ф. Ходасевича, племянница которого жила в квартире Горького на Кронверкском проспекте, испортились вконец: «До открытой войны дело еще не доходило, но Зиновьев старался вредить Горькому, где мог и как мог»[113]. Например, подверглись перлюстрации письма Ленина к писателю, по распоряжению Зиновьева чекисты произвели обыск в его квартире. Н.Н. Берберова, жена В.Ф. Ходасевича, полагает, что «Зиновьев, как ближайший человек Ленину, не терпел мысли о возможности Горького занять его место в сердце великого человека». Кроме того, по мнению Берберовой, конфликт усугублялся пребыванием в доме Горького Марии Игнатьевны Будберг, которую петроградские власти считали английской шпионкой[114].

Конфликты возникали не только между известными в Петрограде и в стране политическими фигурами. Более низкий уровень управленцев также не отличался монолитностью. Речь в данном случае не идет о разногласиях, вызываемых принципиальными вопросами политического, экономического или военного характера. Безусловно, такие проблемы, как отношение к Брестскому миру, продразверстке, продотрядам и т. п., не могли быть решены единогласно, учитывая их важность и наличие определенной степени демократичности в партийно-советской среде в то время. Речь идет о разногласиях или, точнее, о склоках, которые изредка вырывались на поверхность и делили чиновников на враждебные группировки. Прекрасной иллюстрацией к сказанному может служить «Письмо уездным и городским комитетам РКП(б) от членов губкома и бывшего состава губисполкома об интригах в губкоме и губисполкоме», написанное, по всей видимости, не позднее марта 1920 г. Его авторы П.Л. Пахомов, Дмитриев, Новицкий, Козлов, Клейнштейн и Тиман, заявляя о выходе из состава губкома и губисполкома, объясняли свой поступок нездоровой обстановкой, сложившейся в этих органах еще с 1918 г. «Подлый и низкий разгул интриганства» они связали с образованием группы, в которую вошли М.Н. Мино, К.А. Юносов, С. Цейтлин и другие, а возглавил ее «вождь, вдохновитель, жрец и бог интриганской оппозиции» В.П. Оборин. На восьми машинописных страницах авторы письма обеляли себя и бывшего секретаря петроградского губкома Н.А. Кубяка и обвиняли своих противников, причем суть разногласий не выходила за рамки самой обычной склоки[115]. По распоряжению ЦК РКП(б) авторы письма были направлены на работу в другие районы страны, и раздоры прекратились. Этот способ – перевод представителей одной из конфликтующих сторон на работу в иные местности – применялся в дальнейшем не раз при возникновении подобных ситуаций.

Победители торжествовали недолго. После объединения губернских и городских органов власти в начале июля 1920 г. Юносов, сменивший Пахомова на посту председателя губисполкома, вошел в состав большого президиума нового губисполкома, но уже 16 августа был направлен на работу в Совет народного хозяйства[116]. Секретарь губкома Мино оказалась довольно скоро в коллегии отдела работниц и крестьянок при ПК, а затем по личному заявлению перешла в комитет партии большевиков Петербургского уезда[117]. Ее муж и «вдохновитель оппозиции» Оборин в ноябре 1920 г. служил в Петрополитпути[118]. Таким образом, городские функционеры не позволили бывшим высшим губернским чиновникам даже приблизиться к рычагам реальной власти. Городская верхушка ревниво охраняла свои позиции. К этому времени в партийном и советском аппарате сложился прочный блок сторонников и единомышленников Зиновьева, во многом благодаря которым он и удерживался у власти. Эти же люди поддержали Зиновьева в 1925–1927 гг., когда началась его борьба со Сталиным. Под известным «заявлением 83-х» (май 1927 г.) встречаются подписи И.П. Бакаева и С.М. Гессена, Н. Гордона и Г.Е. Евдокимова, С.С. Зорина и С.М. Закс-Гладнева, А.С. Куклина и С.Н. Равич, М.М. Харитонова[119]. В зиновьевскую оппозицию 1927 г. входили также И. Авдеев и П. Залуцкий, М. Лашевич и З. Лилина. Все они находились на достаточно высоких постах в Петрограде в 1918–1920 гг. Подбор «своих людей» на ключевые должности – явление, характерное не только для Петрограда и лично для Зиновьева, но и для других районов страны и разных уровней власти. От этого принципа большевики не отказывались и в дальнейшем.

Другой особенностью, весьма распространенной при распределении должностей в первые годы советской власти, была семейственность. Многие руководители разных рангов находились между собой в родственных отношениях. Отчасти это было закономерное явление, так как в революционном движении в царской России участвовали целыми семьями. Браки, заключенные между революционерами, тоже были нередкими. После захвата власти многие из этих категорий подпольщиков оказались на весьма ответственных и высоких постах. Не стал исключением и Петроград. Первая жена Зиновьева, З.И. Лилина, в 1918–1919 гг. была комиссаром социального обеспечения СКСО, с декабря 1919 г. стала заведующей школьным отделом петроградского комиссариата просвещения[120]. Вторая, гражданская, жена С.Н. Равич также профессиональная революционерка, после убийства Урицкого возглавила комиссариат внутренних дел СКСО, неоднократно избиралась членом ПК и исполкома Петросовета[121]. Брат Лилиной – И.И. Ионов (Бернштейн) – после Октябрьского восстания заведовал издательством Петроградского Совета, затем петроградским отделением Государственного издательства и был известен как поэт[122]. По утверждению историка Н.А. Васецкого, бывший в 1921 г. редактором «Петроградской правды» С.М. Закс-Гладнев тоже состоял в родстве с Зиновьевым, являясь его шурином[123]. По некоторым сведениям, председатель Петроградской ЧК (с сентября 1919 по август 1920 г.) И.П. Бакаев был женат на А.П. Костиной, личной секретарше Зиновьева, а ее сестра была замужем за П.А. Залуцким[124]. Своего родственника в когорте петроградских руководителей имел и Урицкий. Его племянник Б.Г. Каплун в годы Гражданской войны являлся управляющим делами Петросовета и слыл радетелем и меценатом литературно-художественного мира Петрограда[125].

Безусловно, родственные связи накладывали своеобразный отпечаток на отношения внутри ответственных работников и могли даже влиять на их деятельность и принимаемые решения.