Точки над Ё - Наталья Нестерова

– Конечно, – радостно подтвердила бабуля. – Зразы, внутри яйцо с лучком, подливка грибная.

– Мне одну! – быстро попросила я.

– Мне тоже, – подхватил Костя. А когда увидел громадную, в полтарелки зразину, невольно воскликнул: – Мать честная! В том смысле... что выглядит очень аппетитно.

Шумно вздохнул, набираясь сил, занёс над тарелкой вилку.

– Может, осадить? – спросила бабуля.

– Что? – поднял голову Костя.

– Муж мой перед первым, вторым и третьим, чтобы осадить, по рюмке выпивал.

– Осадить – это мысль, – улыбнулся Костя.

Выпив водки, Костя расправился со вторым блюдом почти без усилий. Осадив зразину второй рюмкой, втолкнул в себя расстегай и запил клюквенным морсом.

Когда мы с Костей пришли в мою комнату, он рухнул на тахту со словами:

– Пищевой удар. Ася, две рюмки водки для меня – тьфу. Но такой пищевой удар! Осоловел.

Костя повернулся и нажал кнопку на приёмнике. Полилась классическая музыка.

– «Радио Орфей» слушаешь? – заплетающимся языком спросил он. – Уважаю, классная станция.

И через секунду отключился, уснул. Сначала сидел ровно, а потом свалился на бок. Костю можно понять, у меня тоже глаза слипались. Подложила Косте под голову подушку, вторую взяла себе – на другую сторону тахты.

Мы спали как сиамские близнецы, игрой природы соединённые ниже позвоночника. Торс и ноги личные, а попы срослись.

Мне снился восхитительный сон, музыкальный и чувственный. Было приятно и хорошо: лёгкая, как пёрышко, я летала на музыкальных волнах, не удивляясь тому, что на них можно парить не душой, а телом, что каждая моя клеточка поёт, приближаясь к заветному финалу. И всё-таки я услышала посторонние звуки, настойчивое: «Открой глаза!» Голоса моих родителей и бабушки: «Открой глаза! Он же прохиндей!» – такие призывы я часто слышала от них в пору моего несчастного романа.

Я послушная девочка. Я открыла глаза. И ничего не увидела. И продолжала сладострастно постанывать, уже сообразив, что Костя меня целует.

Мы лежали нормально – вдоль тахты. Когда Костя меня растянул, не помню. Я у стенки, он – с краю. Целует, обнимает, я отвечаю вполне активно.

– Что ты делаешь? – умно спросила я.

– Я тебя люблю, Асенька! Очень хочу тебя любить.

Это не вызывало сомнения. Орудие любви твёрдо упиралось мне в живот. Хорошо, мы в одежде, не успел раздеть.

– Зачем? – глупо спросила я.

Костя простонал и попытался снова меня поцеловать, я увернула голову.

– Но ведь тебе хорошо, я же видел, – прошептал мне Костя в ухо.

И ухо едва не сорвалось с черепа – так ему приятно и щекотно. Рвалось покинуть мою голову и навсегда поселиться на Костиных губах.

– Я спала, ты воспользовался. Это нечестно.

Более всего хотелось стянуть с себя юбку, колготки, трусы и... Желания дразнить его, Костю, распалять, набивать себе цену не было. Куда уж больше распалять, и цена моя, известно, невелика. Хотя Прохиндей в своё время говорил: «Ты мне не сразу дала, помурыжила. Зато девочкой досталась». То «дала... девочкой» выглядело как упражнения гимнаста на живом бревне, которое изо всех сил сдерживает боль и страшится показать разочарование. Мы, брёвна, тоже чувства имеем. Правда, о реальных возможностях услады не подозреваем, как сейчас с Костей. Только в книгах читаем.

Во мне заложена устаревшая генетическая программа, не эволюционировавшая по ходу изменений в общественной этике. Проще всего, хотя и примитивно, назвать программу «женской гордостью». Плюс воспитание, которое генетические дефекты только развило. Не могу, хоть убейте, раз – и ноги раскинула! Без любви, без страсти душевной, без мечты и её воплощения, без надежды и будущего, без фантазии и полёта. Один раз попробовала, хватит. Не желаю бревном выступать.

Все эти мысли: о Прохиндее, бревне, генетической программе, последствиях воспитания и др. – не тянулись, не заняли время, которое требуется для чтения двух абзацев. Мне-то и в здравом уме требуется напрячься, чтобы внятно произнести: «программа, не эволюционировавшая по ходу изменений в общественной этике», а чего уж тут, на пике эмоций требовать. Мысли промелькнули секундно, как вспышки, маячки из прошлого, якорьки и воспоминания о болезненных уколах. Ровно столько, сколько звучали мои слова, которые повторила:

– Это нечестно, Костя!

– Почему? Разве я тебя обидел?

– Да.

– Чем, Асенька?

И тут мне вспомнилось, что со сна у людей дурно пахнет изо рта. От Кости ничем гадким не веяло. А от меня? Бабушка, телесериалы глядя, комментировала: «Целует её спросонья, фу! У неё ж как лошади во рту переночевали».

Поэтому я говорила, почти не размыкая губы:

– Потому что ты знаешь, как я от тебя завишу, что я ноль без палочки... без тебя. Расплаты желаешь?

Другая палочка, упиравшаяся мне в живот, медленно теряла напор.

– Что ты несёшь? – пробормотал Костя. – Как ты могла подумать?

– Как ты поступаешь, так я и думаю.

– Ася! Ты мне нравишься. Очень. Сильно. Давно. Какая, к чёрту, расплата? Неужели ты думаешь, что я могу с тебя... или вообще с кого-то натурой брать?

– Думаю. Разве не было? С какими-нибудь безголосыми певичками?

Откуда взялось это ревнивое прозрение, не ведаю. Но Костя резко сбросил ноги на пол, сел, ладонями обхватил голову и пробормотал:

– Ты – совершенно другое.

Мне потребовалось выполнить серию несимпатичных движений: сползти, вихляя задом, к краю тахты – чтобы обогнуть Костю и встать.

Одёрнув юбку и кофту, я застыла перед Костей. Только хотела сказать, что прощаю, но больше подобное не должно...

– Ася? – Он поднял глаза. – Я тебе противен?

– Что ты! Костенька, у меня сейчас друга ближе тебя нет... Да и никогда не было.

– Только как друг?

– Ага.

– Детский сад, школа средняя! – Костя вскочил и бессильно потряс кулаками. – Я тебе не придурок, которого дружбой кормят! Если ко мне ничего не испытываешь, то хотя бы скажи, почему. Что во мне не устраивает?

Разве я могла правду о внешнем несоответствии сказать? Под пытками не призналась бы Косте, который выше не вырастет и массу тела не наберёт, что мы не подходим друг другу визуально. Это и была пытка.

– Ася? Ты мучаешься, вижу. В чём дело?

– У нас разные интересы, – только и смогла выдавить я.

Тут, на моё счастье или беду, постучала в дверь бабушка:

– Детки, вы проснулись? А я оладушек испекла, покушайте горяченьких.

Костя рывком распахнул дверь и шагнул за порог, заставив бабушку отступить.

– Вера Петровна, – быстро проговорил Костя, – огромное спасибо за угощение! – Захватил бабушкину руку и прижал к губам. – Вы потрясающий кулинар. Такие фасольки и зразы! Никогда не забуду.

И через мгновение уже был в прихожей. Скинул тапочки, натянул свои ботинки на высокой шнуровке, сорвал куртку с вешалки, одного взгляда потребовалось Косте, чтобы понять, как открываются наши запоры.