Народные дьяволы и моральная паника. Создание модов и рокеров - Стэнли Коэн

создается обществом. Я использую это выражение не в том смысле, в каком оно обычно понимается, а именно в смысле объяснения девиантности социальной ситуацией девианта или «социальными факторами», которые толкают его к действию. Я скорее имею в виду, что социальные группы создают девиантность, вырабатывая правила, в нарушении которых состоит девиантность, а также применяя эти правила к конкретным людям и наклеивая на них ярлык аутсайдеров. С этой точки зрения девиантность – не характеристика действия, совершаемого человеком, а скорее следствие применения другими людьми правил и санкций к нарушителю. Девиант – это человек, на которого удалось наклеить соответствующий ярлык; девиантное поведение – это поведение, к которому люди применяют данный ярлык[51].

Это означает, что исследователь девиантного поведения должен ставить под сомнение и не принимать за данность стигматизацию обществом или некоторыми влиятельными группами определенного поведения как девиантного или проблематического. Значение трансакционалистов состоит не только в том, что они переформулировали социологическую истину (суждение о девиантности в конечном счете соотносится с определенной группой), а в попытке прояснить последствия этого для исследований и теории. Они предположили, что в дополнение к набору поведенческих вопросов, которые общественность задает по поводу девиантности и на которые исследователь обязуется ответить (зачем они это сделали? что это за люди? как им помешать так поступать?), существует по крайней мере три дефиниционных вопроса: почему в принципе существует некое правило, нарушение которого составляет девиантность? Какие процессы и процедуры задействуются при определении индивида как девианта и при применении к нему этого правила? Каковы результаты и следствия такого применения для общества и для индивида?

Теоретики-скептики были неверно поняты: якобы они только ставили эти дефиниционные вопросы и, более того, подразумевали, что поведенческие вопросы не имеют значения. Пускай они и впрямь указывали на тупики, в которые зашли поведенческие вопросы (действительно ли мы знаем, что отличает девианта от недевианта?), им было что сказать о положительных следствиях изучения этих вопросов. Таким образом, трансакционалисты рассматривают девиантность скорее как процесс становления – движения сомнения, приверженности, отступления, вины, – нежели как обладание фиксированными чертами и характеристиками. Это верно даже для тех форм девиантности, которые обычно воспринимаются как нечто в наибольшей степени присущее самому индивиду: «Шизофрению нельзя подхватить подобно насморку»[52], как пишет Лэнг. Смысл и интерпретация, которые девиант придает собственным действиям, рассматриваются как решающие, наряду с тем фактом, что эти действия часто схожи с социально одобряемыми формами поведения[53].

Трансакционная перспектива не предполагает, что невинные люди произвольно отбираются для исполнения девиантных ролей или что безобидные ситуации умышленно раздуваются до социальных проблем. Она также не подразумевает, что человек, получивший ярлык девианта, должен принять эту идентичность: быть пойманным и публично стигматизированным – важный непредвиденный фактор, который может стабилизировать девиантную траекторию и закрепить ее во времени. Большая часть работ трансакционалистов посвящена проблематическому характеру социетального ответа на девиантность и тому, как подобные ответы влияют на поведение. Эта тема может изучаться на уровне личной коммуникации (к примеру, какое влияние оказывает реплика учителя о том, что ученик «шпана, которой не место в приличной школе»?), так и на более широком социетальном уровне (к примеру, как «проблема наркотиков» на самом деле создается и формируется в результате определенных социальных и правовых мер?).

Наиболее недвусмысленная попытка понять природу и последствия социетальной реакции на девиантность содержится в трудах Лемерта[54]. Он проводит важное различие, к примеру, между первичным и вторичным отклонением. Первичное отклонение – девиация, вызванная самыми разными причинами, – относится к поведению, которое, хотя и может быть обременительным для индивида, не производит символической реорганизации на уровне представлений о самом себе. Вторичное отклонение возникает, когда индивид использует свою девиантность или основанную на ней роль в качестве средства защиты, нападения или приспособления к проблемам, созданным социетальной реакцией на нее. Социетальная реакция, таким образом, понимается как «результирующая», а не «исходная» причина девиантности: девиантность становится значимой, когда субъективно трансформируется в активную роль, которая становится основой для приписывания социального статуса. Первичное отклонение не влечет серьезных последствий для социального статуса и представлений индивида о себе до тех пор, пока оно остается симптоматическим, ситуационным, рационализированным либо так или иначе «нормализованным» в качестве приемлемой и нормальной вариации.

Лемерт прекрасно осознавал, что переход от первичного ко вторичному отклонению представляет собой сложный процесс. То, по какой причине возникает социетальная реакция и какой вид она принимает, зависит от меры отклонения и его выраженности, а последствия реакции зависят от множества случайных факторов и сами по себе являются лишь одним из факторов в развитии девиантной траектории. Таким образом, связь между реакцией и включением ее индивидом в собственную идентичность отнюдь не неизбежна; ярлык «девиант», иными словами, далеко не всегда «принимается». Индивид может игнорировать или рационализировать ярлык либо только сделать вид, что он его принял. Такой тип индивидуальной последовательности, однако, составляет лишь одну из частей картины: более важны символические и непреднамеренные последствия социального контроля в целом. Девиантность в некотором смысле возникает и стабилизируется как артефакт социального контроля; вот почему Лемерт может утверждать: «…старая социология была склонна в значительной степени опираться на идею, что девиантность приводит к социальному контролю. Я пришел к выводу, что обратное представление – социальный контроль приводит к девиантности – в равной степени обоснованно и потенциально является более богатой предпосылкой для изучения девиантности в современном обществе»[55].

Настоящая книга стремится – по крайней мере отчасти – именно к тому, чтобы показать обоснованность и богатство этой предпосылки. Однако я делаю больший упор на логически предшествующей задаче – на анализе природы определенного числа реакций, а не на окончательной демонстрации их возможных последствий. Как идентифицировались, стигматизировались и контролировались моды и рокеры? Через какие стадии или процессы проходила эта реакция? Почему она принимала тот или иной вид? Чем – если вновь процитировать Лемерта – были «мифология, стигма, стереотипы, паттерны эксплуатации, урегулирования, сегрегации и методы контроля, [которые] возникают и кристаллизуются во взаимодействии между девиантами и остальным обществом»?[56]

Существует множество стратегий – и некоторые из них применимы совместно – для изучения таких реакций. Можно взять выборку общественного мнения и исследовать его отношение к той или иной рассматриваемой форме девиантности. Можно записать реакции на уровне личной коммуникации: например, как люди реагируют на то, что они считают гомосексуальными ухаживаниями[57]. Можно изучить работу и убеждения конкретных контролирующих органов, например, полиции и суда. Или, опираясь на все эти источники, можно составить этнографическое и историческое описание реакций на то или иное состояние или