Комедия ошибок - Уильям Шекспир

Нет, вот что:

Раз вместе мы, как две руки, явились в мир вдвоем,

Так и теперь мы станем в ряд и об руку пойдем.

Уходят.

«КОМЕДИЯ ОШИБОК»

Пьеса эта — одно из самых ранних произведений Шекспира — при жизни его никогда не издавалась и была напечатана лишь в посмертном фолио 1623 года. Известно, что на сцене она шла уже до 1594 года. Но установить еще точнее время ее возникновения помогает один намек, содержащийся в ее тексте.

В акте III, сцене 2 Дромио Сиракузский, уподобляя отдельные части тела дородной кухарки разным странам, на вопрос своего хозяина: «А где находится у нее Франция?» — отвечает: «На лбу, вооружившемся и поднявшемся войною против собственных волос (against her hair)». В этих словах содержится каламбур, основанный на созвучии слов hair — «волосы» и heir — «наследник». Именно, помимо прямого смысла — что кухарка лысеет, — здесь можно обнаружить еще и скрытый — что Франция воюет со своим наследником. А это намек на гражданскую войну, начавшуюся в августе 1589 года, после смерти Генриха III Валуа, между новым королем, протестантом Генрихом IV, основателем династии Бурбонов, и Католической лигой. Война эта закончилась в 1593 году, когда Генрих IV, перешедший в католичество, окончательно утвердился на французском престоле. Отсюда можно заключить, что пьеса написана до 1593 года, вернее всего — в 1591 году, когда королева Елизавета послала на помощь Генриху IV отряд войск под начальством Эссекса: именно в этом году намек на французские дела должен был быть особенно злободневным.

Существует, правда, и другое толкование, основанное на том, что слово France может означать не только «Франция», но и «французский король», и на том, что в момент смерти Генриха III других «королей» во Франции, кроме Генриха IV, не было. А между тем Генрих III, хотя и назначил этого последнего своим наследником, находился с ним во враждебных отношениях, доходивших до военных столкновений. В таком случае пришлось бы признать, что пьеса возникла не после, а до августа 1589 года.

Такое толкование, однако, совершенно не обязательно, да и вообще очень маловероятно, чтобы Шекспир уже до 1589 года, то есть через каких-нибудь два года после приезда в Лондон, писал и ставил на сцене свои пьесы. Но практически это разногласие не представляет никакого значения, ибо и в том и в другом случае пьеса является первой комедией, написанной Шекспиром. 3а это говорят и многие ее стилистические черты, характерные для «первой манеры» Шекспира, как обилие рифмованных стихов, каламбуров, симметрическое расположение действующих лиц и т. п. На то же указывают влечение к школьной эрудиции, проявившееся в выборе сюжета, и решительное преобладание игровой занимательности над разработкой характеров и какой-либо социально-моральной проблематикой.

«Комедия ошибок» — не что иное, как переделка комедии римского писателя III-II века до н. э. Плавта «Менехмы» (личное имя обоих героев ее), где развертывается аналогичная история двух близнецов со всеми вытекающими из их сходства недоразумениями. К фабуле этого основного источника Шекспир добавил еще несколько черт, взятых из других комедий Плавта, особенно из «Амфитриона», откуда почерпнута вторая, дополнительная пара двойников — слуг. Этот выбор материала и манера его обработки проливают свет на истинный характер шекспировской пьесы.

Интерес к античной комедии возник в Англии — как и в других странах Европы — в конце XV века. Сперва подлинные пьесы Плавта — на латинском языке или в переводе на английский, — а затем вольные подражания им появляются на английской сцене начиная с 1520 года. Но всякий раз эти постановки происходят либо в университетских колледжах — в порядке практики студентов в латинском языке или для более глубокого ознакомления с античной литературой, — либо в придворном театре, либо, наконец, на закрытых сценах в домах каких-нибудь вельмож. Так, например, «Менехмы» Плавта исполнялись в 1527 году в присутствии кардинала Вулси, первого министра Генриха VIII, а «Комедия ошибок», поставленная в 1594 году на закрытом спектакле в зале собраний лондонских юристов, была затем возобновлена в 1604 году в дворцовом театре Иакова I, тогда как нет никаких следов того, чтобы она шла когда-либо на сценах публичных театров. 3а пределы узкого круга интеллигенции — преимущественно аристократической — интерес к этой классицизирующей драматургии ни в дошекспировскую, ни в шекспировскую эпоху никогда не выходил.

«Комедия ошибок» — определенно «классическая» пьеса, притом единственная из всех пьес Шекспира, принадлежащая к данному типу. На то, что пьеса предназначалась для закрытой сцены, указывает и необычайная краткость ее (всего лишь 1777 строк). Характерно также подсказанное античностью соблюдение в ней не только единства времени (одни сутки), но и — в слегка расширенном смысле — единство места (в одном городе).

Все это находится в полном согласии с тем, что в первые годы по прибытии в Лондон, стремясь в своих хрониках, ставившихся на сцене публичного театра, к общению с самым широким, народным зрителем, Шекспир в то же время жадно пытался овладеть знаниями, художественным мастерством, всей культурой Возрождения, а это лучше всего он мог приобрести в среде образованных молодых юристов или в кружках просвещенных аристократов, как Саутгемптон и его друг Эссекс, Уолтер Роли, Филипп Сидни и другие. Некоторые из этих вельмож держались весьма передовых взглядов и были склонны к вольномыслию, питательной средой для которого была античная, а также итальянская ренессансная культура. В этой атмосфере, очень далекой от каких-либо феодальных и реакционных традиций, и возникла «Комедия ошибок»; знакомство с этой средой чувствуется также в сонетах и обеих поэмах Шекспира, в «Бесплодных усилиях любви», в «Сне в летнюю ночь» и в некоторых фразах интродукции к «Укрощению строптивой». Во всех этих произведениях Шекспир не отходит от народного и национального начала, а приближается к нему, но сложным путем, развивающим и обогащающим его искусство. Он берет из этой культуры не эстетизированные и окаменелые, а наиболее живые и передовые черты, отлично соединяющиеся с его народным и гуманистическим мироощущением.

Своеобразие освоения Шекспиром античности хорошо раскрывается при сопоставлении его комедии с возникшей лет за сорок до того на основе другой плавтовской комедии пьесы Николаса Юделла «Ралф Ройстер-Дойстер». Тогда как Юделл делает плавтовскую пьесу лишь своей исходной точкой, развивая сюжет по-своему и всюду вводя английские типы, нравы и понятия, Шекспир сохраняет почти весь сценарий, основной дух и тон античной комедии. Но при этом — как он умеет это делать, обрабатывая готовые сюжеты, — немногими добавочными, взятыми из современности чертами и оттенками он придает заимствованному материалу совсем иное звучание и новую выразительность. В результате получается как бы своеобразное слияние двух культур.

Отклонения от римского образца и добавления к нему идут по трем основным линиям. С одной стороны, Шекспир разными средствами еще усиливает фарсовый комизм. Прежде всего он еще более усложняет головоломные недоразумения плавтовской комедии, введя вторую пару близнецов (двоих Дромио), а также гротескную фигуру заклинателя Пинча, прообразом которого, возможно, послужил известный лондонский шарлатан того времени Джон Ди. Комизм усилен также внесением черт современности и шуток на злободневные сюжеты, например политические намеки при обсуждении прелестей кухарки (III, 2), фейерверк английских каламбуров в устах слуг и т. п.

Более близкой шекспировскому зрителю — а тем самым и более забавной — делало пьесу включение черт английского быта. Так, например, в древнем Эфесе действуют пристава; дома, как и в шекспировском Лондоне, носят собственные имена («Дикобраз», «Кентавр» и т. д.); мать Антифолов оказывается «аббатисой»; бойкот Эфесом сиракузских купцов должен был напоминать тогдашние отношения между Англией и Испанией. Но все эти черточки рассыпаны в пьесе очень умело и бережно, и они не стирают ее древнеримского колорита. Тот же самый метод мы обнаружим позже и в «римских» трагедиях Шекспира. Отличие от Юделла, с одной стороны, и от археологизирующего Бена Джонсона («Сеян»), с другой, — очевидно.

Добавим, что живописность и гротескная занимательность повышаются в пьесе использованием добавочных красок из итальянской комедии дель арте. Это особенно относится к ролям обоих Дромио, весьма напоминающих разбитного и дурашливого Дзанни итальянской комедии. Любопытно, что наряду с античными формами имен некоторые персонажи носят итальянские имена — Анджело, Бальтаэар, Адриана, Люциана. Один раз даже встречается выражение «синьор Антифол». Хотя не всегда итальянский колорит выступает осязательно, легкий оттенок его не раз чувствуется в пьесе.

Существеннее, чем все это, смягчение и облагораживание многих образов и мотивов комедии. С этим связана и известная индивидуализация их, совершенно отсутствующая у Плавта. Приезжий Антифол, воспитанный у отца, мягче, тоньше, чем его брат. На его характере лежит отпечаток какой-то меланхолии, мечтательности. Но и Антифол Эфесский при всей своей грубости не лишен честности и прямоты. Это не бесчувственный солдат Плавта, ворующий плащ у своей жены. Напротив, он хочет сам подарить ей золотую цепь, и, только когда дверь собственного дома оказывается перед ним запертой, он отправляется обедать к «веселой девчонке», отношения с которой у него не до конца ясны (у Плавта это обыкновенная гетера), ибо, по его уверению, жена ревнует его к этой особе «без достаточной причины» (III, 1). Вообще эпизод с куртизанкой сильно отодвинут Шекспиром на задний план.