Венок Брюсову. Валерий Брюсов в поэзии его современников - Василий Молодяков

16/23 января 1925

Дедово

Марк Тарловский

Памяти Брюсова

Тиран покорных кирпичей,Строитель Сухаревой башни,Ответь: ты наш или ничей,Ты нынешний или вчерашний?

Как будто не было «вчера»,Как будто снова метят датыИ снова противу ПетраБунтуют вольные солдаты.

Пускай забава палачаВ царе не нравится милорду —Он рубит головы с плеча,И клейма жжет, и лупит морду,

И башня – в память мятежа,Покуда тешится хозяин, —Опальный город сторожа,Встает из северных окраин.

Здесь будет жить начетчик Брюс,Дитя Европы легендарной,Кому купец-великорусОбязан книжкой календарной.

Весь век, до вечера с утра,Прожив на Сухаревском рынке,Немало сказок про ПетраКупец расскажет по старинке.

Небрежным сплевывая ртомНа исторический булыжник,Он нам поведает о том,Как жил и умер чернокнижник.

Но, с ним по имени един,Хоть из среды великоруссов,– И тоже Сухаревки сын —От нас ушел Валерий Брюсов…

Так пусть народная молваК легендам новый сказ прибавитИ по Мещанской тридцать дваКвартиру милую прославит!

29 марта 1925

Игорь Северянин

Брюсов

Его воспламенял призывный клич,Кто б ни кричал – ноавтор или Батый…Немедля честолюбец суховатый,Приемля бунт, спешил его постичь.

Взносился грозно над рутиной бич,В руке самоуверенно зажатый.Оплачивал новинку щедрой платойПо-европейски скроенный москвич.

Родясь дельцом и стать сумев поэтом,Как часто голос свой срывал фальцетом,В ненасытимой страсти все губя!

Всю жизнь мечтая о себе чугунном,Готовый гимны петь грядущим гуннам,Не пощадил он – прежде всех – себя…

1926

Игорь Поступальский

Историк

Памяти В. Брюсова

Книгочием и прорицателемВ этих строгих днях я живу.Опыт прошлого отрицать ли им,Если связь видна наяву?

Над пергаментами знакомей труд,И ночами вникать легкоЯсновидящему психометруВ отдаленную мглу веков.

За пределы столетий, память, рей,Вековой собирая мед!Вот библейской башней (в диаметреНепомерной) мечта встает.

От походов Киров и ДариевЗагудели поля кругом;И гоплиты Афин ударилиНа несметную рать врагов.

Рим возносит железных цезарей,Но старинный не кончен спор,Не над Римом ли перерезаннымТевтобурский ликует бор.

Громоздятся замки громадамиИ теснят горожан простых;Но уже, громыхая, падаютПеред буйной чернью мосты.

Ветер дует один в упор, в лицоОт древнейших времен до нас —Юность с миром отжившим боретсяСменой классов, сословий, каст.

Так следя в былом настоящее(Небоскреб в душе единяС первобытной постройкой пращура),Я живу в этих строгих днях.

1926

Григорий Ширман

«Опять в цветах знакомый челн…»

Памяти Брюсова

Опять в цветах знакомый челнГотов к отплытью в край незримый,Рояль по каплям грусть прочелО том, что люди – пилигримы.

О том, что бродят по мирамОни с зажженными глазамиИ оставляют здесь и тамСвой след горючий и упрямый.

То звон не клавишей, а волн,Реки подземной гул глубокий…Ему мечта была как вол,Пахал он каменные строки.

И он работать заставлял,И сам затепливал он страсти.Раскройся, круглая земля,Прими того, кто звался мастер.

<1926>

Григорий Ширман

«В кругу последнем ада, где Виргилий…»

Б.

В кругу последнем ада, где ВиргилийПочил и Дант, покорный ученик,Испуганно к учителю приник,Блуждает дух певца, чей прах в могиле.

Шумят рабы, от их певучей гили,Похожей не на песню, а на крикВчерашних схимников, сейчас расстриг,Ушные раковины наши сгнили.

Лишь тот, кто знал могучий бег миров,Был холодом прекрасен и суров,Он в мраке глаз хранил огонь агата,

На дне качались тени всех времен,На черном дне, что мудростью богато.Он был поэт, который был умен.

<1926>

Иван Рукавишников

Брюсов

(стих напевный)

Ах, город, город, город, город.Зловещих ямбов стук.Кто там в окно выглядывает?Недруг или друг?

Город, город, город, город —Мчащийся хорей.Раз, два, три, четыре.Eins, zwei, drei.

В городе поэзия! ха-ха-ха.Здравствуй, чорт.С грузом железного стихаПлывем в последний порт.Богов забудем.Стальными будем.Плывем, плывем в последний порт.

Город. Брюсов. Брюсов. Город.Поэт Валерий, эй!Закрутился чортов ворот.Eins, zwei, drei.

Рим и Эллада,И Лель и Лада, —Ах, все не надо,Ах, все прощай.

Брюсов. Город. Город. Брюсов.Eins, zwei, drei.Где нет ни минусов, ни плюсов,Туда гони скорейЛадью, Борей.

Но наша память,Людская память,Везде, где пламя.А ты и пламя,Ушедший брат.

<1926>

Макс Кюнерт

В.Я. Брюсов

Палач, себя пытать готовый,Стихосложения кузнец,Ваятель мысли, скульптор слова,Схоласт, мечтатель и мудрец.

Он, всех соблазнов искусивший,Испробовавший всех отрав,Поочередно мудро пившийТо зелье книг, то зелье трав.

И, через все пройдя соблазныЗемных и инфернальных сил,Он благовонья и миазмыВ своих размерах накопил.

Под мерный трепет опахалаИм, опьяненным, в чутких снахИстома страсти познаваласьНа мягких шкурах россомах.

А после сладостной истомыСлова бессмертных мертвецовПрилежно собирал он в томыИ видел вечности лицо.

Он в поклоненье разным верамТо вспыхивал, то вновь стихал.Кую ему привет размеромЕго державного стиха.

1927

Яков Городской

К портрету Валерия Брюсова

Мы в прах былое наше рубим,Но ты нам дорог, и таким,Каким тебя рисует Врубель,Мы крепко в памяти храним.

Я шел к знаменам, к бурям, к битвам,Был этот путь тебе не нов.Я у тебя учился ритмамИ точной ковке строгих слов.

Сюртук. Суровость. Отзыв юным,Идущим к берегам другим,И песня о грядущих гуннах,И грозному кинжалу гимн.

И муза – не мечта, не фея —Натруженный, покорный вол…Своим бесстрастьем страстно вея,Ты к городу меня привел.

А там трофеями досталось:Огни, авто, громовый груз,И скверов ранняя усталость,И каменщика злая грусть.

Старье бесилось, мертвых вызвав,Легла туманная межа,И синий сумрак символизмаТебе вперед глядеть мешал.

А после дни – как солнце, жарки,И Кремль увидел ты иным,Из пулеметной ленты ПаркиСплели незримо нить войны.

От дряхлого АссаргадонаТы к Ленину ушел тогдаИ влил в колеблемое лоноХолодно-огненный свой дар.

Под звоны буйного рассветаМы встретили – рука к руке —Тебя, мыслителя, поэтаИ каменщика в сюртуке.

Идем и в прах былое рубим,Но Брюсов с нами, и таким,Каким тебя рисует Врубель,Мы крепко в памяти храним.

<1929>

Андрей Белый

Брюсов

Сюита

1.

Свисты ветряных потоков,Рвущих черный плащ.Тучи мороками рокаВспучил горный хрящ.

В тьмой объятую стремнинуМаг, объятый тьмой,Бросил белую лавину…Шаг оборван мой.

Из-за скал, как клекот злого,Горного орла, —Бьет магическое словоВ сердце, как стрела.

Взвивший молнийные мукиМертвой головы,Мертвый маг, сложивший руки,Вставший в выси, – вы.

1903,1929

Москва

4.

Разрывая занавески,Ветер – винт перевертной —Кружевные арабескиЗавивает надо мной.

Плещут тюлевые шторы;Тени ползают в окне,Как невидимые ворыВ душном, обморочном сне.

Ты ль, вытягиваясь в нише,Пылью пепельною встав, —Под железный желоб крышиВзвил невидимый состав?

Ты ль, скривляясь тенью злою,Губы к уху перевлек, —Черной, морочной полоюПеререзав потолок?

Словно вздох, зефира тише,Словно дох небытия, —Легколепетней, чем мыши,Легколепетное: —«Я!»

Сгинь, – покоя не нашедший,Оболгавший свой позор, —Бестолковый, сумасшедший,Теневой гипнотизер!

В синем дыме папиросыВстали синие персты;Прожужжали, словно осы:«Сгинем, —– Минем —– Я —– И ты!»

1931