Томка. Тополиная, 13 - Роман Грачёв

В верности своих выводов я убедился спустя несколько минут.

– Здравствуй, – ответил я и отошел к скамейке рядом с детской песочницей. Это была единственная свободная скамейка – на всех остальных отдыхали пенсионеры – и она была укрыта от заходящего солнца густыми ветвями деревьев. Я не хотел, чтобы нас с Мариной поедали любопытными взглядами. Кроме того, не хотел держать тяжелые пакеты. – Томыч, можешь пока побегать по двору, поиграть. Вон, кстати, Дашка с мячиком вышла. А мы с мамой поболтаем.

– Конечно, – улыбнулась дочь и побежала к своей подружке из восьмого подъезда. Я уселся на скамейку, не оборачиваясь к Марине. Этот нехитрый маневр позволил не смотреть ей в глаза.

Марина присела рядом. Мы оба смотрели на играющих девчонок.

– Какими судьбами? – спросил я.

– Соскучилась.

Я усмехнулся. Она избрала неправильную тактику, взяла неверную интонацию, и ко мне вернулась былая уверенность.

– Тебя это удивляет? – поинтересовалась она.

– Конечно.

– Думаешь, у меня вместо сердца пламенный мотор?

– Нет, не мотор. – Я снова усмехнулся, вспомнив эпитет, который мне нравился. «Замороженное филе трески» – вот что у нее вместо сердца. – Для мотора ты слишком индифферентна.

– В смысле?

– Не важно.

– Все умничаешь…

Я полез в карман за сигаретами. Разговор приобретал странный характер. Она приехала повидать дочку, но сразу начала лаяться со мной, прекрасно понимая, что я могу и разозлиться. А когда я злюсь, подарков от меня не жди.

– Дай мне тоже, – попросила она.

Мы закурили. Немного помолчали. Потом Марина, обуздав гордыню, робко попросила:

– Отпусти ее со мной на вечер.

– Куда?

– Мы просто погуляем в парке. Еще рано, тепло, там еще работают аттракционы, я видела. Покатаемся, поедим мороженого, погуляем, покормим белок. Ты же знаешь, как она любит кормить белок.

– Я – знаю.

Пожалуй, я поторопился заявить об обретении уверенности. Я начинал закипать. И одновременно стыдился своей злости. Я чувствовал себя неловко с Мариной, если быть до конца точным. И причину этого пока не мог объяснить. Что-то произошло с нами после истории с Медальоном. Мне никогда не приходило в голову считать себя неудачником – мне удалось поднять собственное дело и внести в свою жизнь стабильность – но Марина как будто поднялась на ступеньку выше. Дурацкое ощущение. Причина в ее сожительстве с богатым и состоятельным бизнесменом или в чем-то другом?

Ревность. Вот что меня гложет. По-прежнему!

«Ревность умирает последней. Даже когда любви уже нет, ревность продолжает трепыхаться, словно рыба на песке». Ненавижу ревновать! Наверно, именно поэтому я долго не могу установить близкие отношения с Олесей.

– У тебя нет причин мне отказывать, – сказала Марина, не обратив внимания на мою вспышку. – Родительских прав меня никто не лишал, как ты знаешь, и никаких иных судебных решений на этот счет не имеется.

– А ты подкованная стала. Кормухин поднатаскал?

– Кормухин… – Она помрачнела, стряхнула пепел под ноги, попала на лакированную туфлю. – Черт!.. Кормухин вернулся в семью, если тебе это интересно.

– Нет, мне не интересно. Пока он снова не начнет искать свою дорогую безделушку, пусть занимается чем хочет и живет с кем хочет.

– Он не ищет. И Валуйский не ищет. Все смирились с потерей, не беспокойся на этот счет.

– Валуйский? – Я встрепенулся, услышав фамилию известного в городе эксперта в области антиквариата, который был активным участником событий, связанных с поиском Медальона. – Ты теперь…

Она покраснела.

«Час от часу не легче!» – подумал я, и ощущение, что Марина постоянно перепрыгивает на ступеньку выше меня, усилилось. Пожалуй, она перемахнула сразу через две ступеньки. Валуйский не просто состоятелен. Он, мать его, в большом авторитете! Поговаривают, что не чурается скупкой краденого, переправляет культурные ценности за границу, нарабатывая серьезную маржу, и появись у меня желание прихватить его за задницу, не хватило бы и моих былых полномочий опера.

– Господи, Марин, во что ты постоянно ввязываешься! От бандита к бандиту! Не можешь найти себе нормального мужика, чтобы варить ему борщи и стирать носки?

– От бандита к менту, от мента к олигарху, от олигарха к Карабасу-Барабасу. Тебя впечатляет моя карьера, правда?

– Карьера содержанки. Чего ты ищешь все время? Любви там нет и не будет, тепла тоже не дождешься. Деньги?

Она не ответила. Бросила сигарету сбоку от скамейки и затушила носком туфля. Ее задели мои слова, потому что они были точны: Марина всю свою жизнь плыла по течению, словно прекрасный цветок – за что-то цеплялась, где-то застревала, но неизменно продолжала свой путь вниз по ручью. Ни мечты, ни устремлений, ни желаний. Странная женщина.

Впрочем, я ничем не мог ей помочь и не собирался, я должен был обезопасить Томку.

– Ты считаешь, я могу спокойно позволить тебе таскать нашу дочь с собой, пока ты вращаешься в этих полубандитских кругах? Не рассчитывай на это. Один раз ее уже похитили…

Марина вздохнула, поднялась, встала напротив меня. Посмотрела сверху вниз.

– Только один вечер. Мы погуляем в парке. С ней все будет хорошо. Я не мог поднять на нее глаз. Точнее, не хотел.

– К десяти она должна быть дома, – сказал я. – Она ложится спать в одиннадцать. Плохо встает по утрам, а у меня нет времени ее собирать по два часа.

– Хорошо. Спасибо.

Я проводил взглядом ее спину. Насупившись, смотрел, как Марина подходит к Томке, что-то шепчет ей на ухо, и девочка от радости подпрыгивает и бросает Дашкин мячик в траву.

Два чувства разрывали меня. Я был рад за дочку. Я всегда рад, когда она счастлива. Но еще меня грызла проклятая ревность.

Я посмотрел на часы. Половина седьмого. В ближайшие три с половиной часа я буду сходить с ума.

Выпить водки, что ли?

8

– Константин, будь добр, вернись на грешную землю. – М-м?

– Я говорю, вернись ко мне! Ау! Ты нам нужен.

– А… да, хорошо. Я тебя слушаю, Наташ.

– Спасибо. Так, на чем мы остановились?

– На том, что они подонки.

– Кто – они?

– Все. Все, кто там. – Где?

– За окном.

– Все-все?

– Почти. Не согласна?

– Конечно, нет. Это слишком, Костя. Ты явно сгущаешь краски.

– Считаешь? Тогда скажи, почему люди равнодушно проходят мимо лежащего на асфальте человека? Почему суд дает жалкие десять лет ублюдкам, которые забили до смерти прохожего только за то, что он сделал им замечание? Почему из всех, кто ехал тогда со мной в автобусе, никто не решился вмешаться, включая водителя?

– Вступилась же одна женщина.

– И предпочла не продолжать, когда увидела, что ей тоже может достаться. Понимаешь, о чем я говорю? Мы одиноки. Мы никому не нужны. И нам никто не нужен. Попытайся меня переубедить.

– У тебя есть мать. Ты нужен ей, а она нужна тебе. Не согласен? Ты взрослый и крепкий мужчина, у тебя появится семья. Не век же ты будешь один куковать.

– Это всего лишь биология, Наташ. Это на уровне инстинктов. Кошка вылизывает своих котят, и что? – Что?

– А ничего. Она, кстати, потом о них тоже забывает. Кошки вообще очень быстро все забывают. Счастливые создания.

– Ну, хорошо, допустим, мир населен подонками, которым нет никакого дела до чужого горя или чужого счастья. Примем это за истину…

– Это истина.

– Я сказала – хорошо, допустим. И что из этого следует?

– В смысле?

– В том смысле, что одной констатации факта мало. Твои многочасовые медитации привели тебя к каким-нибудь более глубоким выводам, или это все, к чему ты пришел за три дня?

– Нет.

– Любопытно было бы услышать.

– Тебе интересно?

– Разумеется. Иначе зачем же мы встречаемся.

– Уверена?

– Костя!

– Хорошо. Сама напросилась…

… На этом месте Наталья Николаевна остановила запись и убрала диктофон, похожий на толстую авторучку, в карман жакета. Затем как бы между прочим вернулась к чаю с печеньем.

– Мы не будем слушать дальше? – спросила Елена Самохвалова. – Нет.

– Почему?

– Потому что я и так достаточно далеко зашла. Ты слышала о таком понятии, как врачебная этика? Самохвалова нахмурилась.

– А я все-таки врач, не забывай об этом. В случае с Константином я работаю исключительно в его интересах, и то, что я передаю тебе часть наших разговоров, не делает мне чести. Понимаешь?

Самохвалова со вздохом кивнула.

– Поэтому не жди от меня большего. Это был последний фрагмент, который я дала тебе послушать, договорились?

Елена Александровна опустила голову и прикрыла рукой глаза.

– Не переживай так, Лена, все наладится.

– Когда?! Ему скоро пятый десяток пойдет!

– В свое время. Интеллекта у него хватит, не побоюсь этого слова, на пару Эйнштейнов. Он справится, я в этом уверена.

Наталья Николаевна пыталась смягчить тон, чтобы успокоить клиентку, но у нее ничего не вышло. Напротив, Самохвалова еще больше расстроилась и начала нервничать.